Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Еще две неприятные речки — у Барун-Ульцзейту сомона («Западный сомон знака счастья») и Тацаин-гол («Ракитовая речка») — форсировали с ходу, даже не снимая вентиляторных ремней, только с замотанными изоляционной лентой приборами зажигания.

Хорошо запомнились два дня — четырнадцатое и пятнадцатое июля, прошедшие в борьбе с водой. Шум несущейся на перекатах воды, боль в глазах от ослепительного блеска солнца на речках, яростный рев моторов, огромные всплески от тяжелых «ЗИСов» и, главное, дружная, веселая, ни на минуту не ослабевающая работа всех участников экспедиции…

Вода — наша мечта в Южной Гоби — здесь превратилась в опасного врага, но и этот враг остался побежденным.

Еще на спуске в долину Туин-гола на юге вдали виднелась голубая призрачная Бага-Богдо. Теперь на всем пути были прекрасно видны три наших «маяка» 1948 года: Ихэ-Богдо, за ней чашеобразная Тевш (Дунда-Богдо) и угрюмая Бага-Богдо. В стороне Ихэ-Богдо, на скатах последних отрогов Хангая, виднелись огромные базальтовые поля, протягивавшиеся к подножию трех Богдо. Эти черные плоскогорья голубели от марева нагретого воздуха, и казалось, что за остроконечным мелкосопочником сразу начинается сияющее голубое море.

На плоскогорье за Тацаин-голом, на пологих зеленых холмах, торчал высокий зубчатый гребень кварцевой жилы, словно хребет снежно-белого дракона. Повсюду разбросаны куски абсолютно белого кварца, точно снежные глыбы среди зеленой травы. А справа продолжали реять над мрачными базальтовыми плато воздушно-голубые призраки трех высочайших гор Гобийского Алтая, столь хорошо знакомые нам по очертаниям.

Еще две-три речки не были препятствием: вода спала, но нас донимала зловредная мошкара. Для спасения от нее мы остановились на ночлег на вершине перевала в две тысячи двести метров абсолютной высоты у горы Хан-ула. Больше препятствий до Убур-Хангая не было. Но там протекал Онгиин-гол — река, по размерам несравнимая с теми, какие мы едва преодолели. Разлив на Онгиин-голе исключал всякую возможность переправы.

На наше счастье, мост починили, и мы в одну минуту пересекли грозно вздувшуюся реку. Только у края долины оказалась протока, в обычное время сухая. Сейчас вода в ней доходила до коленей. Однако «Тарбаган» умудрился получить сильное повреждение: Лихачев сунулся в протоку с ходу, машина подняла огромный вал, вода ударила в радиатор, который Лихачев поленился прикрыть фанерой, погнула лопасти вентилятора, а тот распорол несколько трубок на задней поверхности радиатора. Пришлось снимать его и запаивать трубки. В этом рейсе «Тарбагану» вообще не везло. Он еле полз на длинных подъемах и жег неимоверное количество масла — кольца в моторе сильно подносились. Вчера пробило якорь динамо, а сегодня — новая авария. Четыре часа были потеряны и вместе с ними — надежда доехать завтра до столицы Монголии. Мы остановились на ночлег на гранитном плоскогорье, как раз на месте нашего обеда в 1948 году. Все было на месте — и лужа, из которой тогда брали воду, и незабудки, которые собирала Лукьянова, и угольки от нашего костерчика. Казалось, что мы побывали здесь только вчера — так медленно течет время в монгольских просторах.

На следующий день в заповедном месте у Онгон-Хаирхана, где Прозоровский решил снять несколько кинокадров, мы остановились на обед.

Машины выстроились на равнине у гранитного полуцирка. Большая туча наплывала с запада, оттуда порывами дул холодный ветер. Усталые люди растянулись на земле, я тоже укрылся от ветра под радиатором своего «ЗИСа». Разговоры умолкли, ветер монотонно шелестел жесткой полынью. Звонко капала вода из разбитых дальней дорогой радиаторов, и, словно в такт им, кто-то перебирал струны гитары, издававшей редкие звенящие ноты. Совсем рядом высились грозные зубцы Онгон-Хаирхана, и свежий запах молодой полыни затоплял все плоскогорье. Таков был последний рабочий день далекого Западного маршрута. Переночевать пришлось в долине Толы, а назавтра у ворот нашей базы в Улан-Баторе я записал в полевой дневник показания спидометра «Волка» 30 297 — 27 328 (показание при выезде) = 2969 километров маршрута. И доблестная машина пошла на ремонт в наш гараж во дворе краеведческого музея.

Глава десятая

Могила дракона

На последнем верблюде — самый тяжелый груз.

Значительная доля работы, запланированной на 1949 год, осталась позади. Как всегда, это не был тот успех, который представлялся в первоначальных планах. Жизнь внесла свои неумолимые поправки: Шаргаин-Гоби и Чоно-Хайрих остались неисследованными. Правда, было открыто крупное местонахождение Алтан-Тээли и восемь тонн добытых из него ценных коллекций лежали на нашем складе.

Теперь надо было браться за главную задачу этого года — раскопки «Могилы Дракона». К ним мы подготовились как смогли. Две лебедки, тали и длинные тросы для подъема тяжелых плит из ущелья, горные клинья, ломы и молоты для разламывания песчаника составляли наше вооружение. Лесозавод в Иро напилил специально для экспедиции толстые доски и брусья, необходимые для упаковки плит с костями и для настила дороги по песчаному склону на выходе из ущелья. Улан-Баторский механический завод отковал нам стальные скобы и накладки, а также заершенные костыли для скрепления брусьев. Напоследок добыли еще двутавровую стальную балку для подвески талей. Снаряженные таким образом, мы могли теперь взяться за «Могилу Дракона».

Попутно с этой работой мы собирались продолжать обследование гигантских размывов костеносных красноцветов как в самой Нэмэгэтинской котловине, так и вне ее — в Ширэгин-Гашуне и в котловине В. А. Обручева. Но более всего меня занимала красная гряда глин и песков, проходившая по центру котловины Нэмэгэту. За предыдущие годы мы нашли здесь ничтожное количество костей, вернее — обломков. Но эти находки говорили, что «Красная гряда» содержит остатки очень древних млекопитающих, и таких, какие еще не находились в Азии. Если бы удалось обнаружить скопление остатков этих животных хорошей сохранности, то это, без сомнения, явилось бы крупным научным открытием и позволило бы определить геологический возраст таинственных, но, несомненно, кайнозойских красных пород. Вот почему я хотел во что бы то ни стало провести тщательное обследование «Красной гряды» в западной части котловины, где нам предстояло работать. Если бы удалось выполнить всю намеченную программу, то мы могли бы считать год удачным. Тогда на будущий, 1950 год нам осталось бы подробное исследование Восточной Гоби и маршрут к дальнему юго-западу в Джунгарскую Гоби. На этом последнем маршруте мы ликвидировали бы оставшиеся за нами «долги» 1948–1949 годов — исследование Ачжи-Богдо и Шаргаин-Гоби. Продуманные во всех отношениях планы предусматривали все, за исключением одного — работам 1950 года не суждено было состояться…

После очередного ремонта машин — смены рамы, радиатора и переднего моста у «Кулана» и мотора у «Тарбагана»— стало возможным начать перевозку людей и снаряжения в Далан-Дзадагад. Пока ремонтировались машины, от геологов из Восточной Гоби пришло сообщение о находке скелета небольшого ящера в меловых отложениях. Немедленно туда отправился Эглон на «Дзерене» и привез неполный скелет неизвестного древнего крокодилообразного. В Южногобийский аймак поехал Новожилов на «Драконе» и полуторка с грузом леса. Отослав «Дракона» обратно, Новожилов направился на Баин-Дзак и остался там до подхода всей автоколонны. Новые наблюдения Новожилова привели к очень интересным заключениям.

Оказалось, что американцы, нашедшие здесь черепа маленьких плацентарных млекопитающих, впали в серьезную ошибку. Нам давно казалось сомнительной находка столь высокоорганизованных животных в таких низких горизонтах верхнего мела, как на Баин-Дзаке. Теперь Новожилов установил, что остатки млекопитающих вовсе не залегают в меловых отложениях, а высыпались из вышележащих отложений палеоцена при их размыве. Множество мелких конкреций, среди которых попадаются и конкреции с костями, образовывали прослой среди пурпурных глин и красных песков палеоцена. Почти такие же конкреции, но несколько более крупные и содержащие измельченную слюду, во множестве встречались в верхних слоях меловых песков. При общем размыве палеоценовых глин и меловых песков миллионы конкреций смешались и ссыпались к подножию обрывов Баин-Дзака. Так кайнозойские млекопитающие были найдены вместе с яйцами динозавров.

Этих последних мы нашли много. Правда, цельные, нетронутые кладки находились крайне редко. Но большие куски скорлупы, видимо, от вылупившейся молоди или от съеденных, вернее выпитых, яиц встречались гораздо чаще. Мелкие обломки битой скорлупы были найдены нами в громадном количестве — целые прослойки скорлупок залегали среди желтых песков в верхней части обрывов. Еще больше было их на так называемом «Западном Поле», недалеко от старого колодца.