Фронтовые повести - Адий Шарипов

— Э, уже здесь? — воскликнул он. — Быстра, быстра… Вы ее караульте, ваше благородие, — посоветовал староста офицеру. — Она знает, где дочка. А без нее мы не найдем.

Офицер, командовавший жандармами, подозрительно посмотрел на бледную женщину и приказал солдату взять ее под стражу. Солдат с винтовкой угрюмо пихнул женщину в спину и повел ее в ограду.

— И гляди, не упусти, — напутствовал солдата старательный староста. — Ох не упусти! Баба она молодая, резвая. Ишь ведь, вперед машины успела!

Обратившись к офицеру, староста сказал:

— Тут девчонка, точно говорю. Раз мать со всех ног прибежала, значит тут. Чего бы ей тогда ноги зря бить? Прикажите только поискать получше.

Несколько солдат оцепили дом, остальные начали обыск, но ничего не обнаружили.

— В сарае поищите! — посоветовал староста.

Но и сарай был пуст. Офицер, раздраженный неудачей, принялся ругаться.

— А на чердаке искали? — крикнул староста. — Да и в погреб бы заглянули.

Наблюдая, как поспешно бегают солдаты, выполняя отрывистые приказания офицера, мать Ени понемногу успокоилась. Поиски в сарае, на чердаке и в погребе только затягивали время и давали возможность ребятам спрятаться.

От старосты не укрылась улыбка на лице матери Ени. — Радуешься? — спросил он, всматриваясь в ее глаза. — Обманула, дескать? Ваше благородие, попытать бы надо ее — куда девчонку задевала? Если прижать как следует — скажет.

С чердака, ногой нашаривая сломанные перекладины лестницы, осторожно слезал солдат с винтовкой.

— Ну? — спросил у него офицер.

Вместо ответа солдат мрачно развел руками.

— Нету, нету, — приговаривал староста. — Пусто. Успела, успела предупредить. Но ведь не на крыльях же улетела!

Щуря подслеповатые глазки, староста внимательно разглядывал истоптанный снег.

— Это кто же побежал-то туда? — указал он на цепочку следов, тянувшихся к кустарнику.

— Гад! — закричала мать Ени. — Иуда! Староста засмеялся.

— Значит, правильно. Там они… Погоняйте-ка своих, ваше благородие. Ребятишки молодые, шустрые — могли далеко убежать.

К сожалению, ребята и не старались убежать. Еня вырвала руку у Бори и спряталась так, чтобы слышать, что происходит дома.

Двигаясь по зарослям, жандармы скоро обнаружили затаившуюся девочку. Вместо того, чтобы убегать, Еня принялась лихорадочно рвать свой дневник. Солдат развернулся и ударил ее в лицо.

— Нахал! — закричала Еня, пытаясь дотянуться до обрывков дневника.

Девочку заставили поднять руки и повели к машине. В кузове ее положили лицом вниз.

— Только шевельнись, прошью насквозь! — предупредил ее полицейский с автоматом.

Арест Ени поставил под угрозу существование всей группы. Девочка знала очень многих, она выполняла самые различные задания. Назови она на допросе хотя бы одну фамилию — потянется нескончаемая цепочка провалов.

Об аресте Ени в первую очередь предупредили Рудольфа.

— Жалко, — после минутного раздумья заявил невозмутимый лейтенант. — Хорошая девочка. Кто-то выследил…

Он успокоил своих товарищей как мог и посоветовал отправить в лес лишь самых близких друзей Ени. На что он надеялся? На выдержку молоденькой комсомолки, почти ребенка, на ее мужество в страшном застенке?

В тот день, когда в Петровке стало известно об аресте Ени, Рудольф явился в медпункт. Фельдшер, выглянув из кабинета, увидела его и пригласила зайти. Однако Рудольф отказался.

— Я подожду, — сказал он, и Майя догадалась, что лейтенанта привело на сей раз особо важное дело.

Когда из кабинета фельдшера ушел последний солдат, лейтенант прикрыл за собой дверь и устало опустился в кресло. Несколько мгновений он удрученно молчал.

— Плохо, — сказал он наконец и печально посмотрел Майе в глаза. — Девочку забрали в городскую тюрьму.

Майя, стоявшая возле него с приготовленными инструментами, охнула и опустилась на стул.

— Бедная Еня! — проговорила она. — Что же будет?

— Плохо будет, — сказал лейтенант. — Очень плохо.

Перебирая в руках ненужные инструменты, Майя неотрывно смотрела на вытянутые ноги лейтенанта в начищенных сапогах.

Известие, доставленное Рудольфом, было страшным. В следственной тюрьме заключенных жгли каленым железом, пытали электрическим током, бросали в овчарник к собакам-людоедам, распинали на дверях камер.

— Я не поручился бы, — сказал Рудольф, — даже за взрослого человека. Такое не каждый вынесет. Лучше застрелиться, чем… — и он, не договорив, замолчал.

Майя думала, что в эту самую минуту, когда они сидят в опустевшем помещении медпункта, худенькая девочка уже вступила на мученический путь. Хватит ли у нее сил? Водь она же еще совсем ребенок!

— Ваша страна, — после долгого молчания произнес наконец Рудольф, — удивительная страна. Недаром немцы жалуются, что с русскими невозможно воевать. У вас все не так, как везде. Да-да. У вас сражаются даже дети. Я сейчас молю бога, чтобы он дал этой несчастной девочке силы и выдержку настоящего солдата. Хотя ее никто не осудит, если у нее таких сил не окажется. Гестапо — это не детский сад. О нет, уж вы поверьте мне!

Несколько дней из городской тюрьмы не приходило никаких известий. Томясь в ожидании, подпольщики знали, что Еня сейчас в одиночку ведет напряженную, мучительную борьбу с фашистскими палачами. Спасения девочке ждать неоткуда. Сумеет ли она встретить неминуемую гибель так, как подобает настоящей комсомолке?

В один из холодных ненастных дней пришел Алтай и тихо сказал:

— Умерла.

Тяжелое молчание установилось в комнате.

И все же в глубине души каждый подпольщик испытывал чувство гордости за своего товарища: не подвела!

Да, в это трудно поверить, но Еня Светлова стойко перенесла все нечеловеческие пытки. Ни одного слова не добились от нее озверевшие палачи. Не помог следователям и дневник девочки, попавший им в руки. Дневник был посвящен робкой юношеской любви Ени к ее товарищу по подполью Борису Горину.

Худенькая, рано вытянувшаяся девочка, смешливая и озорная в обычной жизни, Еня Светлова мужественно прошла через жестокие муки. Она погибла несломленной, со светлой верой в торжество того дела, которому отдала свою юную жизнь.

Беда не приходит в одиночку.

Как-то в неурочное время, днем, на явочную квартиру Раисы Беловой прибежал взволнованный Володя Ольхов.

Хозяйка развешивала во дворе выстиранное белье. От наволочек и простынь, грудой лежавших в тазу, поднимался пар. Длинная веревка была протянута от крылечка к сараю.

— Ты чего это? — удивилась Рая, увидев запыхавшегося Володю. — Гнались за тобой, что ли?

— Кто-нибудь пришел? — вместо ответа спросил тот, кивая на дом.

— Пока никого. А что случилось?

— Ладно, делай пока свое. Потом расскажу.

Рая долгим взглядом проводила его до дома. Вот так же прибежал он, когда арестовали в Петровке Еню Светлову. Тогда на Володе лица не было. Но что могло случиться сейчас? Снова арест?

Кое-как развесив оставшееся белье, Рая направилась в комнату. Скоро стукнула калитка, в по ступеням крылечка взбежал подтянутый как всегда Алтай Сырымбетов.

— Что у тебя? — спросил он Володю.

На явочную квартиру инженер примчался прямо из цеха. Перед самым обеденным перерывом он увидел, как во двор завода въехала длинная черная машина с зашторенными окнами. Двое мужчин в штатском поднялись в контору. Выправка неожиданных посетителей не оставляла никаких сомнений — это были переодетые военные. У Володи, наблюдавшего за приехавшими, тревожно сжалось сердце. Догадаться, что это за зловещая черная машина, не составляло особенного труда.

Пока гестаповцы находились в конторе, Володя лихорадочно прикидывал в уме — за кем они могли приехать?

Через несколько минут дверь конторы распахнулась и показался напуганный управляющий. За ним с невозмутимыми лицами спускались переодетые гестаповцы. Куда они направятся? Размахивая руками, управляющий повел гестаповцев к механическому цеху. «Мимо!»— с облегчением подумал Володя, но тревога не проходила. За кем же они приехали?

Из механического цеха гестаповцы вывели пожилого степенного мужчину. Это был слесарь Иван Иванович Воробьев, потомственный железнодорожник, человек весьма известный в городе.

Часа через полтора после того, как увезли первого арестованного, во дворе завода вновь появилась гестаповская машина. На вагоноремонтном начались повальные аресты. К вечеру стало известно, что у Воробьева арестована вся семья: жена Ивана Ивановича, старая полуслепая тетка, две дочери и маленький внучонок. По счастливой случайности, дома не оказалось только сына Ильи. Его вовремя предупредили о налете гестаповцев, и он спрятался у соседей. В тот же день, ночью, его по цепочке переправили в лес, к партизанам.