Возмездие - Василий Ардаматский

— Я шучу, — устало закончил Федоров, и не понять было, что из сказанного считает он шуткой.

— Возможно, я был излишне резок, прошу извинить, — через силу проговорил Шевченко.

— Господа, не будем заниматься этаким версальским церемониалом, — улыбнулся Федоров. — Ну, был кто-то излишне резок, а кто-то излишне настойчив в своих претензиях — я тут имею в виду себя, — все это уже необратимо и, как говорится, исправлению не подлежит. Но на будущее давайте договоримся — излишней работы друг другу не задавать. Кстати, господин Савинков предупрежден о моем приезде?

— Да, конечно, — ответил Философов. — Он ждет вас. А как там наш Павловский? — спросил он без паузы и так небрежно, что Федоров поднял на него удивленный взгляд.

Философов разозлился — сколько раз он просил, чтобы ему не давали поручений конспиративного характера!! Не умеет он! Не умеет и уже не научится. Но об этом попросил сам Савинков. Когда они говорили по телефону по поводу приезда Федорова, Савинков сказал: «Попробуйте-ка, очень между прочим, спросить у него, что там с Павловским, и посмотрите, как он встретит этот вопрос…» Вот и спросил и конечно же сделал это не лучшим образом!!

— Я видел его только один раз, — ответил Федоров, — он был на заседании, когда мы избирали объединенный руководящий центр.

— По моему предложению полковник Павловский введен в состав центра, — важно вставил Шешеня.

— Что я могу сказать о нем? — продолжал Федоров. — Павловский — мужчина очень красивый. На заседании молчал. А что он при этом думал о нас, вы, конечно, узнаете из его письма.

— Какого письма? — удивился Философов.

— Мы ничего не получали, — добавил Шевченко.

Федоров перевел строгий взгляд на Шешеню:

— В чем дело, Леонид Данилович?

— Да я… просто момента не случилось… беседуем ведь… — оправдывался Шешеня, вынимая из кармана запечатанный конверт и передавая его Философову.

— Ну вот, а господину Савинкову его письмо везу я, — добавил Федоров.

По тому, как Философов нервно распечатывал письмо, а подсевший к нему Шевченко внимательно оглядывал конверт, было ясно, какое большое значение придавали они получению письма от Павловского. Шевченко читал письмо через плечо Философова, и, когда тот, переворачивая лист письма, взял его в другую руку, Шевченко пришлось перейти к другому плечу. Все это не укрылось от взгляда Федорова, который, пока они читали письмо, вполголоса говорил Шешене:

— В случае если вы обратно отправитесь до моего возвращения из Парижа, попросите господина Философова поставить меня об этом в известность.

Письмо прочитано, и Философов откладывает его с нескрываемым вздохом облегчения.

— Кто будет рад, так это Борис Викторович, — говорит он, еще раз выдавая особый их интерес к положению Павловского в Москве. Все-таки они чего-то, очевидно, боялись, и молчание Павловского их тревожило…

— Капитан Секунда выдал вам билет до Парижа без задержки? — спросил Философов просто так, чтобы не висела дольше неловкая пауза, но его ожидал ответ весьма неожиданный:

— В услугах капитана Секунды я попросту не нуждался, у меня оплаченный билет Москва — Париж.

— Как это?

— Очень просто: теперь я действую уже не как оппозиционер-одиночка, а с согласия всего центрального комитета «ЛД», а значит, могу воспользоваться возможностью получить служебную командировку в Париж. Что я и сделал.

— Зачем же вы пробирались через границу? — спросил Шевченко.

— Есть, господин Шевченко, прекрасное чувство товарищества — слыхали о таком? Вы хотели, чтобы я катил в мягком вагоне, а Шешеня, человек, который для нас явился первым и пока единственным звеном очень важной для нас связи, шел пешком? И кроме того, я уже убедился, что переход через границу организован великолепно. И есть в нем, если хотите, привлекательная романтика.

— Я сам просил Андрея Павловича, чтобы он ехал, ну, а они… вот так, со мною вместе… — виновато сказал Шешеня.

Федоров поехал на вокзал.

Пока он будет ехать в поезде, Философов трижды поговорит по телефону с Савинковым. В одном из разговоров ими будет допущено даже серьезное нарушение конспирации (это будет зафиксировано польской разведкой, которая, конечно, подслушивала разговоры). Философов по телефону прочтет Савинкову почти все письмо, полученное им от Павловского. Прослушав письмо, Савинков скажет:

— Это он… и только он… И он не из тех, кто может писать письма под диктовку!..

Да, чекисты рассчитывали и на это — на безграничную уверенность Савинкова в том, что Павловский изменить не может. Что угодно, только не это!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда Федоров вышел из здания парижского вокзала, было утро раннего лета — мягкое, нежное. Над Парижем простиралось высокое бледно-голубое небо, пересеченное грядой легких, как перышки, облаков. Деревья на бульваре были в молодой, веселой зелени, а в воздухе летал тополиный пух. В распахнутых окнах домов на подоконниках лежали перины, одеяла, подушки — белые, синие, розовые, дома от этого стали похожи на корабли с разноцветными флагами. Навстречу зеленщик катил тележку со своим весенним товаром — пучки лука, как факелы зеленого огня, яркий редис и салат. Кованые колеса тележки весело гремели по мостовой.

Федоров вдруг увидел все это и остановился, пораженный красотой летнего утра. На маленьком бульварчике он присел на скамейку. Кажется, впервые он сознавал, что в Париже, кроме Савинкова, есть еще другая, настоящая человеческая жизнь. На соседней скамейке сидел костлявый старик с худым, давно не бритым лицом, он рассеянно смотрел на голубей, расхаживающих у его ног. Кто он? Как он живет? О чем думает? Подойти бы к нему, поговорить о жизни… Двое мальчишек прошли мимо, таинственно о чем-то перешептываясь. Один из них, черный, курчавый, шагал по-взрослому, засунув руки в карманы залатанных на заду брюк, и был он страшно важен и независим. «Гаврош», — улыбнулся Федоров.

И вдруг он вспомнил давнее-давнее. Впрочем, не такое уж давнее — девятьсот пятый год, студенческая его пора в Харькове. Реакция уже расправлялась с революцией. О политической сходке студентов нечего было и думать. Решили перехитрить власти и устроили вечер, посвященный французскому писателю Виктору Гюго. Ректор дал на этот вечер позволение, а полиция — благосклонное разрешение. На сцене было одновременно два докладчика о творчестве Гюго. Федоров говорил о стихах, а его товарищ Леня Маханьков докладывал о романе Гюго «Отверженные», и так докладывал, что получалось, вроде он говорит про Россию. А Федоров в намеченных заранее местах декламировал стихи. Сейчас припомнились ему только четыре строчки:

Пируют короли. Меж тем под их ногами,Как зыбкий океан под легкими судами,Волнуется, бурлит, подобен бездне вод,Непроницаемый для королей народ.

Да, не думал Федоров тогда, что ему придется побывать в легендарном городе первой революции — Париже.

Но Федоров вспомнил о деле, и будто поблекло весеннее утро или глаза перестали его видеть. Он встал и зашагал к центру, где была улица де Любек…

Они встретились как давние добрые знакомые. Борис Викторович держался непринужденно, даже весело.

— Ну что, Андрей Павлович, — не идет гора к Магомету, так Магомет?.. Между прочим, всю жизнь не знаю точно, кто к кому не идет, кто, так сказать, важней по чину.

— Конечно, Магомет считал себя важнее, — смеялся Федоров, пожимая сухую, сильную руку Савинкова.

— Чур, я Магомет! — весело воскликнул Савинков и повел Федорова к окну, где стояли два старых кожаных кресла.

— Вы, наверно, считаете меня зарвавшимся эгоистом, которому своя рубашка дороже рубища России, но вы будете неправы, — продолжал Савинков все так же весело, однако Федоров видел, что на самом деле ему совсем не весело, а его глаза насторожены.

Артузов считал, что в эту поездку Федоров должен атаковать Савинкова решительно и резко — на данном этапе представители столь сильной организации, как «ЛД», должны вести себя именно так, если они не хотят подорвать свой авторитет.

— Мы ничего не имеем против господина Павловского, — сказал Федоров, никак не реагируя на слова Савинкова. — Более того — нам не хватает людей его воли и решимости, но он, к сожалению, еще не Савинков, к чьему авторитету мы до сих пор обращались.

— В моем ЦК Павловский — второй человек, — заметил Савинков.

Федоров отлично знает, что он врет, — никто из членов ЦК НСЗРиС не может даже подумать о таком своем положении рядом со своим лидером.

— Как здоровье Павловского? Он уезжал с ангиной, — поинтересовался Савинков.

Федоров достал из кармана и протянул Савинкову два конверта. Это письма от Павловского и от руководителя «ЛД» Твердова.