Возмездие - Василий Ардаматский

Целые дни Андрей Павлович Федоров разговаривал со своим опасным партнером, уточняя отдельные моменты игры, которую они вместе будут вести за границей. За Федоровым все еще оставалось право в случае чего отменить поездку Шешени — ведь кто-кто, а Федоров в этой ситуации, по существу, вручал ему свою жизнь.

О возможности поездки за границу Шешене сказали неделю назад. Сначала он не поверил. Следующая мысль: «Значит, я буду жить!» Но увы, ее сменила мысль об измене чекистам. Правда, ненадолго — сработало все то, на что чекисты рассчитывали, и Шешеня от этой мысли быстро отказался — в конце концов смерть от руки своих бывших соратников тоже смерть. Тогда он подумал, что Савинков знает или догадывается о его работе на ВЧК и он только и ждет, чтобы заполучить его для расправы.

— Там, за границей, у нас с вами все пополам. И я еду туда не за смертью… — сказал ему Федоров.

— Ехать так ехать, Андрей Павлович, и можете мне поверить — не подведу, — сказал Шешеня и подумал, что смерть за компанию с чекистом — все равно смерть.

Отъезд назначен на следующий день. Накануне Шешеня сказал жене о поездке. Они лежали в постели, свет был погашен. Шешеня ожидал, что Сашу эта новость встревожит, а она обрадовалась. Ведь она догадывалась, что ее муж все еще не верит, что избежал наказания смертью. Недавно он говорил ей, что нынешнюю их жизнь он будто во сне видит…

— Ну видишь? Видишь, как они тебе доверяют? Дурной ты — своей тени боишься, — говорила Саша, заглядывая ему в глаза. — Да если б они тебе не верили, разве дали бы они тебе такую возможность убежать да еще и карьеру на этом сделать?.. — Саша умолкла, с опозданием поняв, что последнее говорить не следовало. Она решила исправить ошибку — обняла мужа, жарко к нему прижалась. — Ты же вернешься ко мне? Да? Ты любишь меня?..

И эти Сашины слова и ее жаркое дыхание были сильней всех других гарантий, что Шешеня действительно вернется…

Федоров и Шешеня встретились с Крикманом в приграничном лесу — он как дух возник перед ними в темноте. Это произвело на Шешеню большое впечатление, он увидел, что дело у чекистов поставлено серьезно. И все же, когда они стали подходить к границе, Федоров заметил, что Шешеня торопливо и меленько крестится.

Границу перешли спокойно. Хозяин хутора сразу признал Федорова и даже вспомнил Шешеню:

— Как же, как же, помню и тебя, вот за этим столом твои начальники желали тебе счастья, — сказал он Шешене, но тому померещилось, что хозяин хутора про счастье говорит с намеком.

— Все под богом ходим, — ответил Шешеня.

— Бог-то бог, да сам не будь плох, — усмехнулся хозяин, и тут уж Шешеня совсем растревожился.

Когда хозяин вышел из комнаты, Федоров сказал:

— Леонид Данилович, как вам не стыдно, вы же офицер, а такого труса празднуете.

Шешеня промолчал, только под висками у него вспухли желваки и щеки покрылись красными пятнами…

Когда в Вильно Федоров и Шешеня вошли в кабинет капитана Секунды, он встал и, протянув руки, пошел им навстречу:

— О, здравствуйте, мои самые лучшие друзья!

Шешеню он по-дружески обнял за плечи.

— Ну, друг дорогой, не зря я желал вам счастья? Я слова на ветер не бросаю! Могу от лица службы, да что там — от лица Польши могу сказать вам большое, большое спасибо!..

Шешеня высвободился из объятий капитана, прошел к столу и уселся в его кресло.

— Смотрите, Андрей Павлович, а Польша-то стала кое-что понимать, — кивнул на капитана Шешеня.

Федоров с удивлением смотрел на своего спутника.

— А вы, пан Шешеня, за моим столом выглядите на полковника, — посмеивался капитан Секунда…

Шешеню точно подменили — он превратился в самоуверенного, самонадеянного и даже хамоватого человека, он и с Федоровым стал разговаривать с нахальной небрежностью.

По дороге в Варшаву Федорову пришлось напомнить Шешене, что по плану операции он должен относиться к нему, Федорову, с подобострастным уважением, а не как к своему денщику.

— Заносит меня что-то… — сказал тот.

— Категорически предлагаю вам держать себя под контролем каждую минуту, — Федоров старался говорить спокойно. — И я для вас — это «ЛД». А «ЛД» для вас — это все, в том числе и доллары, и уважение капитана Секунды, вся ваша карьера, так же как для всех ваших савинковских начальников «ЛД» — это возможность возрождения их из дерьма… — Федоров сказал все это так естественно и убежденно, как мог сказать это подлинный член центрального комитета «ЛД» зарвавшемуся малому чину из савинковцев. Шешеня кивал головой:

— Да, да, конечно, я понимаю…

В этой поездке вся тактика Федорова направлена была на то, чтобы Савинков и его окружение почувствовали, что «ЛД» для них — благо, ниспосланное свыше. В развитие этой тактики Федоров вез савинковцам приятную новость — вместо созданного Фомичевым объединенного комитета по требованию «ЛД» в Москве создан двусторонний руководящий центр и председателем его заочно избран Борис Викторович Савинков. В этой поездке у Федорова одна из главных целей — постфактум согласовать с Савинковым это его избрание и объяснить Савинкову, чем это было вызвано. Он вез ему письмо от лидера «ЛД» Твердова, избранного заместителем Савинкова по двустороннему руководящему центру. Переговоры о слиянии сил НСЗРиС и «ЛД» уже перешли из стадии личной инициативы Федорова, как оппозиционно настроенного члена ЦК, в стадию организованных действий всего ЦК «ЛД», который оказался припертым к стене своими людьми, рвущимися к действию. И руководство «ЛД» не имеет иного выхода, как воспользоваться помощью Савинкова…

В Варшаве их встретил Евгений Сергеевич Шевченко. Полковник генштаба Медзинский приказал ему быть на вокзале и отвезти гостей в лучший отель. Но у Федорова были свои планы и своя стратегия.

— Нет, нет и нет. Никаких отелей! — сказал он Шевченко. — Оформите мне билет в Париж на ближайший поезд. А у вас остается господин Шешеня, он все расскажет…

И только для того, чтобы ввести Шешеню в атмосферу игры, Федоров согласился провести краткую беседу с варшавскими деятелями. Она происходила в редакторском кабинете Философова и длилась чуть больше часа — Федоров торопился на парижский поезд…

— Перед лицом истории мы должны стать предельно объективны в оценке самих себя, — туманно говорил Федоров. — В нашем общем с вами деле наступил истинно исторический этап, когда не мы с вами, а только люди масштаба Бориса Викторовича Савинкова имеют право принимать решения. Господин Шешеня расскажет вам об обстановке в Москве, и вы можете быть уверены — он, как всегда, будет к нашей «ЛД» пристрастен, а свои дела будет видеть в более радужном свете.

— И я уж расскажу все как есть, — вставил Шешеня. — Действительно же обстановка историческая… Да…

Шешеня был необычайно важен, и Федоров подумал, как бы он не переиграл, но надо сказать, что к этому его располагали сами варшавские деятели, которые лебезили не только перед Федоровым, но и перед Шешеней.

— Не можете ли вы, хотя бы в совершенно общих чертах, сказать нам, что вы ждете сейчас от нашего союза? — вкрадчиво заговорил Философов. — Может так случиться, что Борису Викторовичу для встречи с вами понадобятся какие-нибудь данные от нас, — мы хотим быть к этому готовы.

— Только в самых общих, — благосклонно согласился Федоров, нисколько не желая унизить собеседников. — Полная обрисовка положения, даже самая краткая, заняла бы у нас массу времени. Все очень сложно, господа. Очень. Мы — руководство «ЛД» — оказались перед лицом серьезнейшего кризиса, вызванного и тем, что наши переговоры с господином Савинковым, не по нашей вине, крайне затянулись.

— Но согласитесь же, что и мы не могли очертя голову ринуться в переговоры, не проявив минимальной осторожности, — несколько нервно заметил Шевченко, который опасался, как бы Федоров там, у Савинкова, не свалил всю вину на них.

— Во всяком случае, я никогда не забуду, как вы, господин Шевченко, позволяли себе разговаривать со мной, — ответил Федоров. — Понимаете, господин Шевченко, есть почти неуловимая разница между настоящей осторожностью и мелочным страхом за свое теплое местечко и привычную жизнь без особых забот. И я понимаю, в этом смысле появление на вашем горизонте нашей «ЛД» было событием беспокойным.

— Ну что вы, Андрей Павлович, как можно так говорить? — мягко возразил Философов.

— Я шучу, — устало закончил Федоров, и не понять было, что из сказанного считает он шуткой.

— Возможно, я был излишне резок, прошу извинить, — через силу проговорил Шевченко.

— Господа, не будем заниматься этаким версальским церемониалом, — улыбнулся Федоров. — Ну, был кто-то излишне резок, а кто-то излишне настойчив в своих претензиях — я тут имею в виду себя, — все это уже необратимо и, как говорится, исправлению не подлежит. Но на будущее давайте договоримся — излишней работы друг другу не задавать. Кстати, господин Савинков предупрежден о моем приезде?