Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

— На Звениславе? — тихо спросила Гнеда, чувствуя, как красиво переливается её имя на языке.

Боярин кивнул в ответ.

— Я уеду, уеду навсегда. Я не помешаю. Только позволь мне сказать ему два слова. Только чтобы он знал, — прошептала девушка.

Они смотрели друг на друга одно долгое мгновение, и, наконец, Судимир моргнул, сдаваясь.

— Будь по-твоему. Я передам ему, а там уже пускай сам решает.

Боярин тяжело поднялся и сердитой поступью удалился.

Гнеда вскочила. Кровь прилила к лицу, сердце бешено застучало. Что она скажет ему? Столько раз девушка мысленно проговаривала эту речь, но нынче она показалась бессмысленной и косной, не объясняющей ничего. Гнеда принялась ходить взад и вперёд по книжнице, заламывая руки и сбивчиво шепча, лихорадочно пытаясь привести мысли в порядок.

Дверь скрипнула, и девушка судорожно обернулась.

Судимир стоял один. На его суровом лице были написаны мрачное торжество и облегчение.

Гнеда открыла рот, но хозяин лишь покачал головой.

— Он не хочет тебя видеть.

— Что он сказал? — едва слыша саму себя, спросила девушка, и глаза боярина смягчились отблеском сострадания.

— Что поныне сыт твоими давешними словами.

Она опустила голову, и дурацкие рясна неуместно-весело прозвенели по вискам.

— Уезжай, девочка, — почти ласково проговорил Судимир. — Так будет лучше для всех.

***

Он стоял, прислонившись плечом к столбу гульбища, бесстрастно взирая на то, как челядь выводила из конюшни вороного и грузила в повозку какие-то узлы. Наверное, вещи, до сих пор остававшиеся в Сбышиной горнице. Или дары, которыми отец хотел откупиться от девушки, лишь бы та поскорее убралась из усадьбы.

Его взгляд не выражал никаких чувств, и Бьярки мог бы гордиться равнодушием, с которым провожал глазами не то слуг, не то воинов, сопровождавших богатые сани. Но Бьярки удалось сохранять спокойствие только до того мига, как с крыльца не принялась спускаться, неловко опираясь на услужливо протянутые руки, девушка в расшитой шубе.

Сердце споткнулось на мгновение, прежде чем продолжить бег с удвоенной скоростью. Словно оно тоже заметило её и принялось отчаянно рваться навстречу, чуя, вопреки его злому окрику, что лишь подле неё могло найти покой. Словно смеясь над хозяином, который в гордыне решил бросить вызов самому себе.

Разве вправду он верил, что сможет спокойно смотреть на неё? Хотел испытать себя? Или это был только предлог, чтобы вновь увидеть Гнеду?

Бьярки ловил каждое движение девушки. Как неуверенно она принимала помощь слуг. Как зябко поправляла огромный песцовый воротник, которому бы позавидовала любая боярская дочь. Как беззащитно подрагивали опущенные вниз ресницы. Как царапали скулы серебряные подвески.

Обложенная подушками и укутанная мехами, в огромных санях Гнеда выглядела потерянным ребёнком, и Бьярки пришлось приложить усилия, чтобы возродить в памяти совсем другое её лицо, когда она хладнокровно швыряла в него те слова…

Он всё сделал правильно. Ему только не следовало выходить сюда и смотреть на неё. Исподтишка. Снова.

И, жалким и отчаянным, единственным, на которое у него оставалось воли усилием Бьярки заставил себя отвернуться. Он стоял, тяжело дыша, глядя себе под ноги, борясь с раздирающим грудь желанием посмотреть назад. Бьярки знал, что не простит себе, если продолжит глазеть, если подметит что-то новое в её лице, запомнит золотой узор на алом шёлке, поворот головы, блеск перстней, которых она не носила раньше. Если увидит, как поезд увозит её. Как закрываются ворота.

Бьярки шумно выдохнул и сделал шаг. Что-то внутри взвыло и натянулось, но юноша уже не мог остановиться. Там, в глубине, раздался звук оборванной тетивы, и горячее и вязкое хлынуло, обжигая.

Но он победил.

Он ушёл первым.

39. Дом.

— Ты не передумала? — негромко спросил Фиргалл не глядя на девушку и сильнее запахнул плащ.

Снежинки, носившиеся в воздухе, затевали дикую пляску с ветром, словно пытаясь отхватить побольше жизни в преддверии скорой гибели. Стоял мороз, но это были последние холода. День удлинился, и тепло далёкой ещё весны уже чувствовалось в лучах осмелевшего солнца. Но нынче дело шло к вечеру. Они остановились на росстани.

— Нет, — покачала девушка головой.

Сид кивнул.

— Приглашение Айфэ и Эмер бессрочно. Они будут ждать тебя. Приезжай, когда тебе надоест искать среди теней прошлого то, чего там нет.

Гнеда пристально посмотрела на Фиргалла. Насмехался ли он над ней или просто хотел разозлить и заставить поменять решение? Ведь сид не мог не понимать, почему Гнеда не ехала. Вся дорога сюда, до Перебродов, была для неё мукой. Девушка не в силах была смотреть на него, потому что всякий раз задавала себе вопрос: не он ли убил и её мать?

Гнеда не хотела знать.

Фиргалл был ей ближе умерших родителей. Сид сделал много злого и доброго, воспитал и изменил её, предал и спас, и одно было неотделимо от другого. Она любила его как отца и ненавидела как злейшего врага.

Это было невыносимо, и единственным убежищем, куда можно было спрятаться, являлись Переброды. Кузнец, которому своим появлением она больше не могла причинить вреда. Вежа с пыльными книгами. Могила Домомысла.

— Я буду рядом с ними, в Ардгласе. Когда придёт время мстить за отца, ты знаешь, где меня искать.

Фиргалл сдержанно кивнул, и лошади тронулись, увозя его прочь. Гнеда смотрела поезду вслед до тех пор, пока, окутанный снежным облаком, он не исчез в темнеющем лесу. Наступившая тишина тяжело навалилась на плечи. Пламень переступил по хрустящей крупке, нетерпеливо подковыривая её копытом.

Гнеда вздохнула, но тут же улыбнулась. Совсем скоро она увидит Катбада.

Не оглядываясь, девушка повернула маленькие лёгкие сани, которые напоследок подарил ей сид, и направила Пламеня по знакомой дороге.

Домой. Наконец-то домой.

Но когда из-за деревьев показались первые крыши, Гнеда ничего не почувствовала.

Девушка въезжала в родную деревню, ожидая, что возвращение всколыхнёт душу, — радостью, теплотой или грустью — но не было ничего. Она смотрела на знакомые с детства, ничуть не изменившиеся дворы и проулки с пугающим равнодушием. Только Вежа, укоризненно глядящая на неё сверху вниз как старая мать на заблудшее чадо, тронула сердце Гнеды. Лишь древние шершавые стены чувствовались родными. Ведь так было всегда. Как она могла забыть это ощущение? Как могла обманываться и называть Переброды домом? Вежа была маленьким островком в чужом море, но теперь даже она глядела холодно и бесприютно.

На двери висел незнакомый замок, но дорога оказалась расчищена. Гнеда безразлично подумала, что селяне, наверняка, устроили в Веже житницу, как всегда и хотели. Но нынешняя цель девушки была иная, и она продолжила путь.

По пустым улицам гулял ветер, подхватывая и растрёпывая дым, едва успевавший высунуться из труб. Снег шёл не переставая, и Гнеда с предвкушением думала об уютной избушке Кузнеца, куске душистого хлеба и тёплом боке Грома. А больше всего — о крепких объятиях друга, ободряющем смехе, о том, как после всего услышанного он погладит её по голове большой ладонью, печаль отступит и всё былое покажется лишь сном.

— Ба, да кто же это! — раздался смутно и неприятно знакомый голос, выведший девушку из задумчивости.

Пламеню пришлось остановиться, поравнявшись с дровнями, ехавшими навстречу. На горе заиндевелых брёвен возвышался рослый детина в лихо заломленной шапке, румяный от работы и мороза. Огромными удивлёнными глазами он разглядывал Гнеду, и вместе с узнаванием его лицо от уха до уха озарила улыбка.

Девушка была одета куда скромнее, чем в своей поездке к Судимиру, но и этот наряд, как видно, произвёл большое впечатление на парня, в чьём взгляде читалось искреннее восхищение.

— Ты ли это, Гнеда? — изумлённо спросил он.

— Здравствуй, Завид, — сухо ответила девушка. Вот уж кого угораздило встретить.