Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

выше, чем в 1913-м (к концу 1920-х он и был немного выше). Это значит, что начало 1940-х гг. Россия встретила бы с большей численностью населения, с более здоровой мужской и женской популяцией. В-третьих, надо понимать, что большевики проводили совершенно хищническую политику по отношению к собственным гражданам – продавали по завышенным ценам продукты питания, лишали их экономической свободы, свободы перемещения и мысли, использовали принудительный труд заключенных на стройках. Конечно, не все были такими идейными социалистами, неспособными идти на компромиссы. Например, будь у власти в те годы Николай Бухарин, все было бы по-другому (он являлся противником форсированной индустриализации и коллективизации, выступал за сохранение индивидуальной экономической деятельности в сельском хозяйстве). Но у власти оказались люди, являвшиеся убежденными социалистами, более чем Бухарин и ему подобные, возможно слишком увлекавшиеся «буржуазными теориями». В-четвертых, результаты жестокой индустриализации оказались не столь велики, если учесть демографические, финансовые и репутационные издержки страны и даже самого режима. СССР по-прежнему, как и Российская империя, нуждался в импортном снаряжении для солдат, в автомобилях, боеприпасах и т. д. Но если Российская империя не совершала экспериментов огромной ценой, то СССР проделал абсолютно авантюристский опыт над собственными гражданами. Этот факт, на мой взгляд, есть гвоздь в гроб мифа о великой стройке социализма при Сталине.

Борьба социалистов с христианской религией в России

С самого начала своего существования марксистско-ленинская доктрина важнейшим элементом своего учения называла атеизм и борьбу с религией в любом ее проявлении. Борьба против религии была борьбой за социализм. Поколения советских руководителей исходили из этих предпосылок и верно им следовали десятилетиями, все время своего правления Россией. Причем антирелигиозная борьба проходила в разном темпе в разные годы, в зависимости от внешних условий – большевики были страшными конъюнктурщиками и, сохраняя приверженность стратегии, постоянно меняли тактику. Однако результат однозначный – практически полное уничтожение христианских церквей (особенно прежде процветающей и многочисленной православной церкви) к концу 1930-х гг., затем вынужденное по ряду причин, о которых мы поговорим ниже, восстановление некоторых позиций православия, затем снова антирелигиозная борьба, и, как итог, в новую эпоху истории России в 1991 г. православная церковь вошла, имея едва ли не 10 % от дореволюционного количества храмов и монастырей.

Православие в Российской империи было основной религией большинства населения и крупнейшей Церковью из всех автокефальных православных Церквей в мире. В 1916 г. в Российской православной церкви было 77 727 церквей, часовен и домовых храмов, 478 мужских и 547 женских монастырей, 21330 монахов и 73299 монахинь, 117915 служителей церкви разного чина, 56 семинарий и 4 духовные академии [294, с. 36]. Для сравнения, в конце 2017 г. у РПЦ было всего 36878 храмов и иных помещений для богослужения по всему миру (900 из них – в дальнем зарубежье), 462 мужских и 484 женских монастыря, 39414 клириков [312].

Изначально большевики рассчитывали победить православие нахрапом, наивно полагая, что последнее является жалким мракобесием и суеверием, питаемым старыми производственными отношениями, и религию удастся легко уничтожить административными и силовыми методами. Сказывалось непонимание менталитета русского крестьянства – основного носителя православия в России первой половины XX в. – преимущественно городскими выходцами большевистского руководства. Ленин рассчитывал физически уничтожить как можно больше священнослужителей и изъять у Церкви ее богатства, о чем говорил в письме к В. Молотову от 19 марта 1922 г., через четыре дня после столкновения в городке Шуя коммунистов с верующими, выступавшими против изъятия церковных ценностей: «…я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать» [171].

Вызванный «военным коммунизмом» голод на юге России в 1921–1922 гг. был использован для начала массовой кампании по изъятию церковного имущества, оцениваемого Лениным как минимум в «несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов)» и оправдания этого наступления в глазах крестьян борьбой с голодом. Большевики изымали у Церкви имущество, на что верующие отвечали сопротивлением. Подобная реакция большевистскими пропагандистами трактовалась как нежелание Церкви разделить тяготы с народом, как антинародная сущность религии, которая выступила на стороне «буржуазии». В действительности же для коммунистов необходимо было убить двух зайцев: пополнить казну своего только-только родившегося государства и уничтожить (как минимум ослабить, лишить экономической основы) русскую Церковь. Однако решительность Ленина не сильно помогла большевикам в борьбе с православной церковью, так как отпор красноармейцам был достаточно серьезный и опасный, ведь большевики нуждались в упрочении позиций среди крестьян. Мешала и внешнеполитическая ситуация. Так, желая поскорее расстрелять патриарха Тихона, большевики завели на него уголовное дело и держали в заключении, что вызвало однозначную негативную реакцию со стороны западных стран и Ватикана, выступивших в поддержку патриарха (в частности, британская «Нота Керзона» прямо требовала прекратить преследование религиозных деятелей в СССР). И без того пока еще шаткое международное и внутреннее положение большевиков не стоило усугублять испорченной репутацией, по мнению партийных идеологов. Поэтому расправу с Тихоном постоянно переносили на поздние сроки, до тех пор, пока он сам не умер то ли от сердечной недостаточности, то ли от отравления, то ли от морального и физического истощения.

В 1920-е гг. применялись мощные административные механизмы борьбы с церковью. Так, для верующих и священников вводили высокие налоги, лишали гражданских прав, т. е. они попадали в категорию «лишенцев», лишенных избирательных прав и продуктовых карточек; даже их дети фактически не имели возможности получить среднее и высшее образование. В школах такие дети подвергались издевательствам со стороны учителей. В силу того, что церковное имущество и сами здания перешли в собственность государства, верующие были вынуждены полностью зависеть от милости местных властей в вопросе проведения богослужений. Религия была полностью удалена из образовательных учреждений, а ее преподавание попадало под 121-ю статью нового уголовного кодекса, гласившую, что «преподавание малолетним и несовершеннолетним религиозных вероучений в государственных или частных учебных заведениях и