Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

На улице было свежо и тихо. Даже автомобили куда-то исчезли с такой, обычно шумной и кишащей транспортом улицы Маяковского. На небе ярко сияла тарелка луны, освещая своим призрачным светом штаб, курсы, деревья и тротуары, придавая всему окружающему неверные и оттого таинственные очертания. Спокойный ночной ветерок приятно скользил по лицу, словно какая-то незримая, воздушная девушка хотела обнять и приласкать курсанта. Ночь буквально дышала свободой и какой-то божественной благодатью. Хотелось встать посреди тротуара, раскинуть руки в стороны и ощутить всем телом эту удивительную, необычную ночь, подставить воспаленную, ищущую покоя душу под жемчужные, воздушные струи.

Но курсант даже не замедлил шаг — впереди его ждала койка. Он уже представлял, как заберется под одеяло, закроет глаза и будет спать, спать, спать… Если бы не это желание во что бы то ни стало уснуть, Игорь бы обязательно посидел на улице. «Когда буду дома — обязательно буду гулять в такие ночи. А то и всю жизнь так проспать можно», — «утешил» себя Тищенко.

Отдав честь дневальному, Игорь вошел в расположение роты. В ноздри сразу же ударил тяжелый дух гуталина и пота, которым была заполнена вся казарма. Дневальным стоял Петров из пятого взвода.

— Слушай, Петров, подними меня завтра без десяти шесть? — попросил Игорь.

— Подниму. Только где ты спишь?

— Во втором кубрике. Пойдем, покажу.

Игорь подвел Петрова к своему ряду и пояснил:

— Видишь третью кровать от окна?

— У стены?

— Да. В ряду у стены.

— Вижу.

— Тут я и сплю. Смотри не перепутай!

— А что это у тебя за наряд?

— По штабу.

— А что, тебе точно к подъему надо быть?

— Надо… наверное…, — ответил Игорь, но в его душу начали закрадываться сомнения: «А может и в самом деле в штабе сразу после подъема делать нечего? А я попрусь, как идиот! Лучше встану по подъему и в штаб. А если Гришневич на подъеме спросит, почему я не в штабе? Тогда скажу, что не знал, что надо до подъема идти».

Петров тем временем развернулся и собрался уже идти на тумбочку.

— Эй, Петров, — негромко, чтобы не разбудить соседей, окликнул его Игорь.

— Чего?

— Не ори, а то кого-нибудь разбудишь! Не буди меня до подъема — я передумал.

— А тебе за это не попадет?

— Думаю, что не попадет. Лучше посплю лишние десять минут.

— Как знаешь, — равнодушно ответил Петров и ушел на свой пост.

«Интересно, мне можно спать нормально или я должен, как дневальный по роте, спать в одежде поверх одеяла?» — Тищенко в нерешительности остановился возле своей кровати.

— Тищенко, это ты? — послышался сонный шепот Лупьяненко.

— Я.

— Из штаба пришел, что ли?

— Из штаба.

— Который час?

— Уже пять минут третьего, — взглянув на часы, сообщил Игорь.

— А чего же ты спать не ложишься? — удивился Лупьяненко.

— Я не знаю — можно мне без одежды спать или нет?

— А почему нельзя? Сашин всегда, когда в наряд по штабу ходит, спит раздетый. Я сам пару раз видел.

— Точно?

— Да говорю тебе — сам видел!

— Смотри, а то Гришневич устроит мне по подъему!

В это время Гришневич хмыкнул во сне что-то неопределенное и перевернулся на другой бок.

— Тише ты, а то он прямо сейчас подъем устроит, — шикнул на Игоря Лупьяненко.

— Это тебе надо бояться. А мне что — я и так стою одетый, — пошутил Игорь, быстро разделся и лег в кровать.

Кровать предательски заскрипела, и Тищенко испуганно застыл в неудобной позе. Но Гришневич спал непробудным сном и Игорь, осмелев и не обращая внимания на храпы, ворочался до тех пор, пока не нашел для себя удобное положение. Через пять минут курсант спал глубоким, крепким сном.

По подъему Игорь спокойно оделся и ушел в штаб. Гришневич не сказал ему ни одного слова. В штабе не было еще ни одной живой души, и Тищенко спокойно встал на свое место у тумбочки. Затем, вконец осмелев от одиночества, Игорь самым бесстыдным образом продремал на стуле до самого завтрака.

В половине девятого стали приходить первые офицеры. К девяти все были на месте, и штаб вновь зажил своей привычной, дневной жизнью. Время шло быстро, и Игорь не успел заметить, как висевшие на стене часы показали полдень.

В половине четвертого в штаб пришли секретчики от взводов. Пришел и Федоренко.

— Ну, как там, в роте? — спросил у него Игорь, обрадовавшийся представившейся возможности поболтать с сослуживцем.

— Нормально. Лозицкий без тебя боевой листок сделал, знаешь?

— Догадываюсь. Можно подумать, что без меня листок не сделают.

— Соображаешь! Ну а как ты здесь службу тащишь? Печати на месте?

— Что с ними сделается?! Все двери еще утром открыли.

— А что это в штабе так тихо?

— Проснулся — суббота ведь! Все уже домой ушли.

— И Снопов тоже? — испуганно спросил Федоренко.

— Снопов сегодня вообще не появлялся. А чего ты так волнуешься?

— Гришневич приказал мне попросить, чтобы Снопов выдал шифр на понедельник.

— А что — в понедельник этого нельзя сделать?

— Почему нельзя? Можно. Но если Снопов знать не будет, может придти только к обеду и придется зря ждать.

— Ясно. О, смотри — и из третьего секретчики пришли. Да сразу двое.

И в самом деле, пришел секретчик третьего взвода Яковцов, а с ним за компанию — Мархута. У Мархуты была непропорционально большая голова, как будто бы в детстве он болел водянкой. Мархута (несмотря на то, что до армии учился в институте) соображал не очень быстро, и в третьем взводе не упускали случая подтрунить над ним. Это не было секретом и для остальных, поэтому Федоренко, поздоровавшись с Яковцовым, весело спросил:

— Зачем это ты с Марфутой пришел? Наверное, для того, чтобы враги шифр не захватили, да?

— А что — вдруг и в самом деле нападут? — съязвил Игорь.

— Марфута отобьется! — с показной серьезностью ответил Яковцов.

— Марфута! — позвал Федоренко.

— Чего тебе? Я не Марфута! — обиженно буркнул Мархута.

— Подумаешь, одну букву перепутал! Так будешь ты шифр охранять, если враг нападет или нет? — не отставал Федоренко.

Курсанты часто называли Мархуту Марфутой, но он никак не хотел привыкать к своей кличке. И в этот раз он обиженно отвернулся и промолчал.

— Марфута! Ты оглох, что ли?! — вновь спросил Федоренко.

Яковцов и Тищенко засмеялись.

— Ну, чего приколебался? Заняться нечем? — разозлился Мархута.

— Почему нечем? Я вот, как секретчик, волнуюсь — сможешь ли ты отбиться от шпиона? — пояснил Федоренко.

— Пусть Яковцов волнуется — это не твое дело! — отрезал Мархута.

— Э, Мархута, не скажи! Ведь секретчики — одна семья, вот я и волнуюсь.

— Давно ли ты секретчиком заделался? — зло спросил Мархута.

— А ты, Марфута, оказывается злой. Это не важно, когда я кем заделался.

— Ну, вот и не лезь со своими дурацкими подколками, — не на шутку разошелся Мархута.

— Смотри, Федоренко, а то ведь наш Мархута и в самом деле может морду тебе набить, — сквозь смех сказал Яковцов.

— А ты чего? А ты чего, а?! — выбросился Мархута на своего спутника.

— Ладно, Марфута, заткнись! Здесь ведь штаб, а ты ревешь, как беременный ишак! Еще попадет из-за такого кретина, как ты! — прикрикнул Федоренко.

— Ревешь, ревешь… Сам приколебется, а потом «заткнись», — недовольно проворчал Мархута, и обиженно отвернулся к окну.

Пришел Снопов, разобрался с секретчиками и после их ухода штаб окончательно опустел. Но именно это и было нужно Игорю. Теперь никто не мешал, и можно было спокойно вымыть пол в туалете, умывальнике и коридоре. Лужу пришлось вытереть, а умывальник Игорь догадался пробить кусочком проволоки, который он нашел на улице. Территория, как ни странно, была чистой, и Игорю лишь осталось вынести мусор на наташу. Все это Тищенко закончил еще к шести. В семь пришел сменщик. Игорь сдал ему наряд и отправился в казарму.

Первое, что Игорь услышал по приходу в казарму, был вопрос Лупьяненко:

— Новость знаешь?

— Какую?

— Сегодня Гришневич говорил, что некоторым из нашего взвода в понедельник ефрейторов присвоят. Человекам четырем…

— Ну да?! — Игорь искренне удивился услышанному.

Ему, как впрочем, и Лупьяненко, начинало казаться, что они будут рядовыми курсантами чуть ли не до конца своей жизни. И вдруг всего лишь через два месяца службы кому-то собираются присвоить ефрейторов.

— Серьезно.

— Интересно — кому дадут? Как ты думаешь? — спросил Тищенко.

— Кто его знает… Тебе точно не дадут!

— А тебе дадут, что ли?! — обиженно спросил Игорь.

— И мне не дадут, — невозмутимо ответил Лупьяненко.

— Может Байракову дадут? — предположил Тищенко.

— Может и ему… Если только сержант простил ему тот случай с шифром. Но я думаю, что, скорее всего, присвоят Вурлако, Доброхотову, Албанову и Федоренко.