Метель или Барыня-попаданка. Мир (СИ) - Добровольская Наталья

– Да разве в дворянстве дело, вон посмотри на Воронова – дворянин, а вел себя как! Простые крестьяне на нашу защиту не думая кинулись, руку на барина чужого поднять хотели, а ведь за это и наказать их могли. А сколько добра от той же Полетт и Михаила Ивановича мы видим! Вот и думай, что ценнее – титул или сам человек!

– Да, только необычно это! – да уж, это точно, нарушаю я порядки на каждом шагу, как это еще никто этого не заметил! А может, и заметили, но только пока молчат до поры до времени, или за моей спиной все и обсуждают, что скорее всего и происходит. Закрытое дворянское общество, состоящее из сложнейшего этикета, предрассудков, ханжества, чванства вряд ли благосклонно реагирует на все мои промахи. Но я решила жить по принципу: "Собака лает, ветер носит". Раз я не знаю, о чем сплетничают дамы, то этого для меня как бы и не существует! Но по другому я вести себя просто не могу, как не стараюсь – вылазит из меня "советская сущность", не укладываюсь в рамки эпохи!

Но Маша продолжала:

– А как Вы выстрелили! Я даже не поняла ничего!

– Это мне опять же Михаил Иванович удружил – у какого-то офицера этот необычный пистолет купил, купил, а тот из Англии привез, какой-то новый, необычный! Ты только никому про него не рассказывай, хорошо! Пусть это секретом будет!

– Конечно, крестная!

Маша примолкла и я решила, что разговор закончен, тем более мне было очень непросто излагать очевидные для женщин 21 века истины этой неиспорченной дворянской девушке, но было видно, что ее что-то еще интересует. Смутившись, она все же решила продолжить:

– Вот вы говорите, что женщина на себя должна полагаться, но что она может? Она же мужу подчиняться должна?

– Знаешь ведь как говорят: "Муж – голова, а жена – шея!" Не подчиняться нужно, а вместе все обсуждать, разговаривать. А для этого и нужно хорошо в хозяйстве разбираться, подсказывать мужу. Где-то я читала, что мужчины открывают мир, а женщины его обустраивают. Наше дело – так обустроить мир семьи, чтобы мужчина возвращался туда с нетерпением, знал, что его там любят и ждут, примут и обиходят. Особенно это нужно людям военным, после походов да тягот куда как приятно в тепле и уюте оказаться!

– Да, я заметила, как Александр Николаевич на вас смотрел, когда вы по хозяйству хлопотали! Он даже улыбаться начал, хотя всегда строго себя держит!

– Да как не быть ему строгим, когда столько людей в подчинении! Начальник и должен быть строгим, но и справедливым – не наказывать зря и больше вины, быть спокойным и ко всем одинаковым, а это так не просто!

– Это я тоже уже поняла! Даже не думала, что столько всего делать надо!

– Даже короли без дела не сидят, а уж про нас и говорить не приходится! Хоть и мечтают девушки о принцах, а потом оказывается, что столько забот с ними!

И мы с ней весело рассмеялись. А я все-таки решила похулиганить (хоть и не было пока этого слова – ирландец Патрик Хулихен (Patrick Houlihan), от чьей фамилии и произошло, как говорят, это слово, еще не прославился своими уличными драками и грабежами, это произойдет примерно в 1870 годах) и запела потихоньку, протяжно и задумчиво, как романс: "Даже если Вам немного за тридцать.."

Маша так задорно смеялась после этой немудреной песенки, что я не выдержала и тоже засмеялась. А потом запела еще одну песню, которой почти всегда кончались наши дамские посиделки в школе – тоже несколько рискованную для этого времени, но такую мною любимую, которую все опять же считают народной. Но это не так – такую народность ей придал специально советский композитор Алексей Муравлёв. Впервые композиция Алексея Алексеевича на стихи неизвестного автора прозвучала в 1960 году в художественной киноленте "Тучи над Борском" и сразу всем полюбилась:

Виновата ли я, виновата ли я, Виновата ли я, что люблю? Виновата ли я, что мой голос дрожал, Когда пела я песню ему? Виновата ли я, что мой голос дрожал, Когда пела я песню ему? Целовал-миловал, целовал-миловал, Говорил, что я буду его. А я верила все и, как роза цвела, Потому что любила его. А я верила все и, как роза цвела, Потому что любила его. Ой ты, мама моя, ой ты, мама моя! Отпусти ты меня погулять. Ночью звезды горят, ночью ласки дарят, Ночью все о любви говорят. Виновата сама, виновата во всем. Еще хочешь себя оправдать. Так зачем же, зачем в эту темную ночь Позволяла себя целовать? Так зачем же, зачем в эту темную ночь Позволяла себя целовать? Виновата ли я, виновата ли я, Виновата ли я, что люблю? Виновата ли я, что мой голос дрожал, Когда пела я песню ему? Виновата ли я, что мой голос дрожал, Когда пела я песню ему?

Я знала, что никогда не смогу спеть эту песню в кругу светских дам – слишком она по этому времени "распутная" по содержанию, но здесь, среди своих близких – а я и Дашутку уже считала такой – я заливалась соловьем и была рада увидеть, что песенка понравилась – Даша сначала шевелила губами, запоминая слова, а потом, сначала несмело, а затем все увереннее, присоединила и свой голосок к моему. Так еще одна песня, народная по сути, уйдет в люди, я только рада этому.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так, под песни и смех мы и доехали до Дорогобужа. Настроение наше улучшилось, инцидент с Вороновым несколько забылся до поры до времени.

У Верочки нас уже ждали, я ей заранее написала, так что наше появление было ожидаемым. Но я заметила, что Верочка и ее муж, которые жили достаточно дружно, чем-то огорчены и дуются друг на друга. Я не хотела вмешиваться в семейные разборки, но тут сама Верочка начала разговор:

– Вот посмотрите, душечка, на этого человека. У людей беда случилась, а он все одно твердит: "Это дело государственное, пусть начальники и разбираются". А сам разве не начальник? Да еще и не самого низкого ранга, что вопрос решить не может?

Муж Верочки только руками развел и стал объяснять:

– Ну вот сами посудите, мадам. Узнал я, как капитан-исправник, что недавно осиротела мещанская семья – загорелся дом, родители детей спасли, всех вынесли, а сами уже не успели выйти, погибли. В семье этой семь человек детей, прямо по пословице – трое мальчиков, один так совсем маленький, да четверо девочек. И родных больше никого у них нет, они откуда-то издалека к нам приехали, только обустроились, а тут такая беда. Мы пока детей в сиротский дом определили, но там девочки отдельно от мальчиков жить должны, а те уперлись, плачут, очень просят их не разлучать, особенно малыша жалко. Вот и наседает на меня моя Вера Михайловна, чтобы я помог деткам, как мог. Помочь – то можно и нужно, только время и решение начальства ждать надо, без этого никак. По закону старших определят по ремесленным училищам, малышам найдут опекунов, а когда тем исполнится 10–11 лет, также отправят в ремесленные училища. И даже не в одном городе они будут жить. Их даже никто не спросит – хотят ли они обучатся выбранному для них мастерству. Так что никак по другому сделать нельзя.

– ! Ну да, так уж и никак! Все можно сделать, если захотеть, а не ждать приказа! Дети и так такое горе перенесли, все в одночасье потеряли, а теперь их еще и разлучить должны. Мы бы взяли кого-нибудь из них, одного-двух, а всех взять никак не можем!