Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

И вдруг ей стало жаль, что она никого не полюбила по-настоящему в Киеве. Тогда отец и впрямь не стал бы отсылать ее так далеко. Эх, знать бы раньше, постаралась бы влюбиться. Но теперь поздно, все решено и дело сделано. Мать права, придется полюбить своего будущего мужа. Надо сделать, как сделала Ингигерд: придумать себе короля, заранее в него влюбиться и там уже только стать ему верной женой! От такого решения на душе у Анны даже полегчало.

Ингигерд нутром поняла, о чем подумала дочь. Накрыла ее руку своей рукой:

– Анна, только ничего себе не придумывай. Не загадывай ничего о будущем муже. Если потом настоящий окажется не таким, как ты его мыслила, пусть даже лучше, но не таким – будет беда. Положись на судьбу и помни, что ты Анна Киевская, дочь князя Ярослава и княгини Ирины.

– Ингигерд, – невольно поправила девушка.

– Я княгиня Ирина, жена киевского князя Ярослава. Ингигерд я только для вас и для твоего отца, помни и про это тоже. Дочерью шведского короля Олава Шётконунга я была до того, как вышла замуж за князя Ярослава.

Анна вздернула голову:

– А я навсегда останусь дочерью своего отца, даже после того, как стану королевой!

– Это я вижу! – снова рассмеялась Ингигерд. – Вот об этом помни всю жизнь. И дай бог тебе счастья, доченька! Простого женского счастья.

Вот и осела пыль, поднятая копытами коней и колесами возов обоза княжны Анны, невесты короля Франции Генриха. Ингигерд и Ярослав хорошо понимали, что видели дочь в последний раз, князь уже жил восьмой десяток лет, да и княгиня немолода, все чаще недужила. А Анна уехала так далеко, что вряд ли сможет хоть раз приехать навестить родителей. Разве только судьба с мужем не сложится, но думать об этом не хотелось.

Ингигерд подумала о себе, она ведь тоже никогда не была в Упсале с тех самых пор, как взошла на драккар, повезший ее в Гардарики. Но у нее не было в Упсале матери, да и отец прожил совсем недолго, а с братом она дружила мало. И все же, как бы ни оправдывалась Ингигерд, она понимала, что дочь теперь отрезанный ломоть, не зря с самого дня приезда послов, когда Ярослав сказал, что дочь надо отдавать, столько внушала Анне, что она должна создавать свое счастье там, в далеком незнакомом Париже с чужим неведомым человеком, должна сделать так, чтобы этот человек стал своим и очень дорогим ей. Без этого женщине не видать счастья, а у несчастной жены не может быть счастливого мужа.

Княгиня не сомневалась, что Анна понравится мужу, не сомневалась, что разумность дочери поможет ей привыкнуть и к мужу, и к новому дому, но все же довольно много времени провела с… епископом Готье Савайером, прося его помочь будущей королеве. Душой она поняла, что толстый, добродушный епископ сможет заменить княжне и мать, и отца там, вдали от отчего дома. Но нужно было, чтоб не только заменил…

Епископ удивлялся разумности княгини Ингигерд, она так хорошо разбиралась в людях и в жизни, точно прожила на свете не одну сотню лет! Савайер обещал выполнить все просьбы княгини и сделать все, как договорились.

Он сделал, сильно облегчив жизнь самой Анны на ее новой родине.

Ехали долго, очень долго, по пути погостив у всех родственников. Госселен де Шалиньяк возмущался:

– Сколько можно отдыхать и тащиться! Меня дома жена ждет!

Над ним смеялись:

– Ты уверен, что ждет?

Это злило сира де Шони еще больше, он грозил уехать вперед в одиночку, бросив «всех копуш» на произвол судьбы. Эти угрозы никого не испугали, обоз княжны Анны столь хорошо охранялся, что помощь воинственного и нетерпеливого Шалиньяка не была особенно нужна.

Первые потрясения Анна испытала уже в Польше у короля Казимира и королевы Марии-Добронеги. Здесь многое оказалось не таким, как в родных Киеве или Новгороде. И тогда Савайер принялся осторожно, понемногу рассказывать княжне об ожидающей ее жизни, о привычках и обычаях жителей Франции и других стран Европы.

Видно, благодаря его рассказам в Венгрии у сестры Анастасии Анна дивилась куда меньше.

Услышав однажды разговор Савайера с будущей королевой, епископ Роже ужаснулся:

– К чему такое рассказывать Анне?! Чтобы она развернулась и уехала обратно?

– Нет, она, как и ее отец, держит слово. А рассказываю, чтобы заранее знала, что ее ждет. Это лучше, чем увидеть все собственными глазами, ни о чем не подозревая.

– Но можно было бы делать это слегка сглаживая, а вы, напротив, подчеркиваете!

– Это совет ее матери.

– Кого?!

– Ее матери, княгини Ирины. Она права, если Анна, ожидая увидеть нечистоты по колено, вдруг обнаружит, что они всего лишь по щиколотку, ей будет легче примириться вообще с существованием этих нечистот на улицах. А вот если она придет в ужас от этих самых нечистот, она перенесет свое неудовольствие и на короля, то…

Роже фыркнул:

– Дались вам эти нечистоты!

– А вы знаете, я уже несколько отвык от их запаха и привык к чистым улицам… Тяжело будет привыкать снова.

– Надо было оставаться в Киеве.

Но как бы ни возражал Роже, он понимал, что Савайер и княгиня Ирина правы, лучше пусть Анна ждет худшее и обнаружит лучшее, чем наоборот.

Конечно, Анну все равно потрясло то, что она увидела в считавшей Русь захолустьем, а себя цивилизованной Европе. Но, будучи подготовленной, княжна действительно перенесла увиденное легче, хотя и писала отцу в Киев, мол, в какую же варварскую страну вы меня отдали замуж, батюшка! Здесь грязно, люди неграмотны, не моются и не считают это зазорным!

Франция и Париж XI века разительно отличались от нынешних.

Собственно Францией, то есть владениями короля Генриха, являлись окрестности Парижа, который был маленьким захудалым городишком, скорее даже большой деревней, стоявшей на острове Сите, а потому просто не успевшей зарасти нечистотами по уши.

У нас очень мало свидетельств о Франции того времени, но едва ли она отличалась от более поздней в лучшую сторону. Ушли в прошлое античные правила заботы о своем теле, остались в воспоминаниях римские термы… И мыться стало… совершенно неприлично! Нашей Ярославне, привыкшей к совсем иному, можно только посочувствовать.

Небольшое нелирическое отступление, чтобы вы смогли прочувствовать, в какой среде оказалась дочь Ярослава Мудрого. Слабонервных просьба перевернуть страницу.

Целых тысячу лет Европа просто вымирала от грязи! Европейцы почему-то не знали трех вещей, без которых немыслима жизнь людей, если плотность их заселения превышает одного человека на квадратный километр, – отхожих мест, выгребных ям и скотомогильников! Таковыми были… улицы или даже сами жилища! Особенно это касалось городов.

Любые отходы находили свое место на улицах, будучи выброшены или выплеснуты прямо через окна или двери! И даже в королевских покоях не всегда пользовались хотя бы ночными вазами, справить нужду (в том числе и большую) не возбранялось в любом уголке роскошных дворцов даже во время приемов или балов и несколько веков спустя!

В городах того времени стояла вонь, невообразимая для нас, нынешних. Смесь запахов людских и конских испражнений, крыс, трупов животных, а иногда и людей, в домах гари от каминов, пота, нестиранного белья, лука, скисшего молока, гниющих тел… Воняло всегда и везде – на улицах, в домах, во дворцах, даже на природе, если рядом оказывался человек, потому что воняло от самих людей. У них были гнилые зубы, а из-за этого испорчены желудки, вечно урчало в животах, и страшно несло изо рта.

Все малые и большие надобности справлялись там, где человек оказывался в ту минуту, даже если это был прием во дворце! Никого не смущал пристроившийся за большим гобеленом разряженный кавалер с вытекающим из-под его ног ручейком или присевшая в уголке дама. Они, может, и хотели бы добежать до ночной вазы, но на страже обычаев стояла… диарея, приходилось присаживаться, где приспичило… Главным было не наступить в чужое…

Можно многое добавить, но стоит пожалеть чувства читателей и ограничиться только небольшим перечнем жертв свинской жизни французского двора.

Даже привычный к постоянной вони, окружавшей его от рождения, король Филипп II однажды упал в обморок, когда стоял у окна, а проезжающие мимо телеги взрыхлили колесами плотный многолетний слой нечистот. Кстати, этот король умер от… чесотки! От нее же погиб и папа Климент VII! А Климент V пал от дизентерии. Одна из французских принцесс умерла, заеденная… вшами! Неудивительно, вшей называли «божьими жемчужинами» и считали признаком святости.

Королева Испании Изабелла Кастильская с гордостью признавалась, что мылась всего два раза в жизни – при рождении и перед свадьбой! Столько же раз принимал водные процедуры и знаменитый король-солнце Людовик XIV, кстати, оба раза по настоятельному совету врачей. Но сие мероприятие показалось любимцу женщин и любителю всевозможных украшений (на его костюме размещалось 180 бантиков!) столь чудовищным, что он поклялся больше никогда не идти на поводу у эскулапов! При этом весь ежедневный туалет короля состоял из протирания рук и крайне редко лица концом влажного полотенца по утрам. Видимо, король очень боялся стереть свою красоту!