Солнце отца - Сьюзен Фанетти

она верит в то, что он говорит правду, но это было не то же самое, что верить в то, что его слова и есть правда. Так что не было ни необходимости, ни смысла снова говорить ей, что она достойна.

Она произнесла эти слова не для того, чтобы узнать, правда они или нет. Она сказала их другу, который хранил ее секреты, потому что ему можно было их доверить. Она произнесла их, чтобы облечь свои тревоги в форму, с которой можно было бы бороться.

Ей нужен был союзник для этой борьбы.

Поэтому Магни не стал говорить Сольвейг, что она достойна. Вместо этого он сказал:

— Я помогу тебе. Я здесь.

ЭПИЛОГ

СОЛНЕЧНОЕ СЕРДЦЕ

ЖЕНЩИНА, КОТОРОЙ ОНА СТАЛА

Хелла помогла Сольвейг подняться с корточек и снова опуститься на матрас. Даже постельное белье, промокшее от усилий, успокаивало сейчас, когда ее ребенок, ее сын, сделал свой первый глоток воздуха в этом мире и громко закричал.

Фрида положила ребенка ей на грудь, и Сольвейг подняла руки, которые казались сделанными из железа, и крепко прижала его к себе.

Магни положил голову ей на плечо. Двое ее мужчин были рядом с ней.

— Он потрясающий. Это будущее, которое мы создали.

Она поцеловала сначала теплую белокурую голову своего мужа, а затем гладкую темную головку своего сына. Ее снова пронзила боль, но Фрида говорила, что так и будет, а потому Сольвейг снова потужилась и вытолкнула что-то еще из своего тела.

Когда все прошло, Сольвейг расслабилась и повернула голову на подушке, чтобы посмотреть через открытое окно за пределы комнаты в покоях ярла в большом зале Карлсы. Сюрреалистический свет полуночного солнца согрел ее глаза. Ее ребенок родился в день солнцестояния, как и она сама.

— Магни, — пробормотала Хелла своим низким, добрым голосом, уже имеющим окраску женственности. — Пришло время разорвать пуповину.

Зная свою роль, Магни встал. Сольвейг почувствовала его рядом со своим опавшим животом, почувствовала движение вокруг, но не отвела взгляда от окна, а внимания своего сердца — от теплого, тихого мальчика, лежащего у нее на груди. Магни перегрыз пуповину, разрывая связь между матерью и ребенком и выпуская этого крошечного, драгоценного мальчика в мир. Это заставило Сольвейг почувствовать грусть и тоску по своим родителям. Боль двухлетней давности вспыхнула в ее сердце. Ее глаза начали зудеть от соленых слез, и она закрыла веки, чтобы отогнать их.

— Как мы его назовем? — спросил Магни, снова оказавшись рядом с ней.

Мальчик зашевелился и заворочался, и Фрида сказала:

— Хелла, помоги Сольвейг приложить его к груди. Так, как я тебе показывала.

Хелла была ученицей Фриды в течение нескольких месяцев, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет. Младшая сестра Сольвейг не испытывала жажды битвы; она предпочитала успокаивать боль, а не причинять ее. Следуя указаниям своей наставницы, она подошла к другой стороне кровати и помогла Сольвейг сесть. Затем она прижала мальчика к обнаженной груди Сольвейг. Он сразу перестал хныкать и, казалось, даже улыбнулся.

Когда ребенок присосался к ее груди, Сольвейг почувствовала, как волна невероятных ощущений пронеслась в чрево и вернулась к сердцу, такая мощная, что она ахнула и подпрыгнула.

— О, — прошептала она. — Боги.

Фрида глубокомысленно кивнула.

— Это связь, Сольвейг, крепнущая связь между вашими сердцами, крепче, чем пуповина, которую Магни разорвал зубами. Никто не может разорвать связь между матерью и ребенком, никто не разрушит ее даже самым острым лезвием и самым жарким огнем.

Пока ее сын кормился в первый раз, сестра и Фрида прибрались у Сольвейг между ног. Магни в восторге сидел у кровати, Сольвейг изучала мальчика, которого сотворила. Он был красив и силен, с толстыми ножками и ручками и пухлыми щеками. У него были темные и густые волосы, как у ее отца и матери Магни. Какого цвета были его глаза, она пока не видела; до сих пор он едва ли открыл их.

Она не задумывалась о том, как они могли бы назвать своего ребенка; на самом деле, она запрещала Магни обсуждать это с ней. После года, полного болезненных потерь — ее родителей, ее сестры, ее брата, ее дома, — они потратили почти два года на восстановление. Карлса снова стала городом, в котором все еще пахло опилками и древесным соком, но который уже начинал процветать, и они строили планы отправиться в свой первый новый поход под ее руководством следующим летом. Как всегда, они будут совершать набеги вместе с Гетландом, теперь во главе с Магни. Леиф намеревался выполнить обещание, данное Ольге: сложить меч и больше не совершать набегов.

Они отплывут обратно во Франкию с отрядом из воинов двух земель, которые когда-то были четырьмя, а когда-нибудь станут одной.

Париж еще не был взят. Истории о нерушимых кольцах стен превратились в легенду. Но теперь Сольвейг знала, что ее легенда не ждет ее в Париже; она была написана чернилами ее родины. Но следующим большим призом был Париж, так что они отправятся туда.

Не она — этот мальчик еще будет кормиться ее грудью, так что она останется и будет воспитывать его и руководить Карлсой здесь, пока Магни будет вести их войско во Франкии.

Она чувствовала себя суеверной, планируя так много на будущее, и не хотела рисковать, поймав в эту паутину своего ребенка. Поэтому она отказалась говорить об имени. Только в последние несколько недель, раздавшись настолько, что едва могла ходить по прямой, Сольвейг позволила Магни начать вить гнездо, а ее людям — принести подарки, которые они хотели преподнести малышу.

Конечно, у нее не было намерения давать ребенку имя до его появления на свет.

Но он появился. И он был само совершенство.

Магни провел кончиком пальца по шелковистой коже руки их сына.

— Я бы хотел назвать его Ингвар.

Он хотел дать их сыну имя, происходящее от слова «воин». Сольвейг повернулась и посмотрела на мужа, ожидая, пока он переведет взгляд с ребенка на нее.

— А если он не захочет драться? — Она была полна решимости позволить детям найти свой собственный путь в любви и в жизни. Даже если они с Магни выберут правильный путь, как это сделали для нее ее родители, им это может не понравиться. Как не нравилось и ей.

— Чтобы быть воином, не обязательно проливать кровь. Нужно только мужественно и храбро сражаться в битвах, в которые бросит тебя жизнь.

— Ты говоришь, как твоя мать.