Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р. - Ольга Евгеньевна Романова

её крепдешиновых платьях, в шляпках с розами или вишенками. Да даже пустой пузырёк духов «Пани Валевска» принёс бы мне больше бабушки, чем эти две золотые штучки. Думайте о внуках, когда покупаете всякую дорогую фигню.

Вот дрессировщица Наталья Дурова собрала прекрасную коллекцию бриллиантов. Вот певица Людмила Зыкина тоже собрала. И что, и зачем, и куда? Сильно отдалённые родственники, коих, может, они в глаза не видели, годами за них судятся.

А мне бы бабушкино крепдешиновое платье — серое, в сиреневый редкий цветок, да шляпку, да на закат у моря, где к ней подруливает статный красавец в белой капитанской фуражке. И тот самый десерт в алюминиевой креманке из взбитой морской пены со счастьем.

К чёрту бриллианты. Когда я умру, поливайте мои горшёчные растения, вот что. Особенно фиолетовую орхидею. Ну или сразу бошки им сверните, чтоб не мучились.

И ещё меня терзает вопрос. Вот был у бабушки чайный гриб под марлей. Я верю, что чайные грибы все в родстве между собой. Приму в дар чайный гриб, марлю и трёхлитровую банку. В Берлине с этим туго.

Цветок

Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я; И вот уже мечтою странной Душа наполнилась моя: Где цвёл? когда? какой весною? И долго ль цвёл? и сорван кем, Чужой, знакомой ли рукою? И положён сюда зачем? На память нежного ль свиданья, Или разлуки роковой, Иль одинокого гулянья В тиши полей, в тени лесной? И жив ли тот, и та жива ли? И нынче где их уголок? Или уже они увяли, Как сей неведомый цветок? Александр Пушкин. 1828

Школа для дураков

Всё чаще думаю о детстве. Иногда удивляюсь, как мы выжили. А потом смотрю вокруг — и нет. Не удивляюсь.

Любимчик Петра, князь Александр Меньшиков, тоже заценил мои прекрасные Люберцы и начал строить там дворец. Не достроил, его сослали, базар-вокзал, Октябрьская революция. По другой версии, то была Елизавета, дочь Петра. По третьей — Екатерина Вторая. Люберцам всегда было пофиг, кто.

Недавно прочитала очередную версию, откуда у нас такое зашибательское слово взялось — Люберцы. «По итальянской версии имя Люберцы доставили нам как эстафет славяне, бежавшие от ига древних римлян и называвшие себя “либерами”, то есть свободными», пишут популярные люберецкие блогеры. Мы в детстве не были, конечно, такими наглыми. Но мне нравится. Пускай будет от итальянцев. От римлян в смысле.

Итак, мы произошли от римлян, а вы как хотите.

А ещё меня удивило, что нынешние люберецкие блогеры пересказывают наши пионерлагерные люберецкие страшилки. Про умученных мальчиков, чьи голоса и тени вы можете вживую увидеть в хорошую погоду у развалин школы для дураков.

Что-то в этом есть. Во-первых, там рядом железнодорожная станция под названием Мальчики, которую строили малолетние осуждённые беспризорники в 20-х годах. Сколько их там могло погибнуть, никто не считал. Во-вторых, страшные вещи пересказывали друг другу шёпотом про Школу для дураков.

Она там же, на пригорочке.

Дворец там был. В останках меньшиковского дворца родная советская власть устроила школу для дураков. В смысле коррекционную школу для умственно отсталых детей — так это и называлось. Школа № 3. Как я сейчас понимаю, туда ссылали детей-аутистов. Тех, из кого могли бы вырасти гении, но не судьба после школы для дураков. Изумительно, что в моей школе № 4 (да и во всех остальных тоже) учителя пугали нас школой № 3. Они говорили это вслух:

— Будешь плохо учиться, переведут в школу для дураков.

— Не будешь делать домашнее задание — будешь клеить конверты в школе для дураков.

— В шестом классе не знаешь глагола to swear? Тебе в школу для дураков на пригорке.

Вот это всё казалось нормальным. И существование школы для дураков в меньшиковском дворце, и угрозы, и абьюз иных. Если дать себе труд призадуматься и сходить в какой-нибудь исторический музей Германии, то аналогии очевидны. В моём детстве вполне себе процветали части того, что культивировалось нацистами — уничтожение иных, «цыган и умственно отсталых».

Вдруг вспомнила, что у моих ненаглядных Люберец есть город-побратим Дранси. Какой такой Дранси? Нам рассказывали про дрансийский пролетариат, который борется и вообще. Я поехала искать Дранси.

А чего его искать. Это пригород Парижа. Да, такой же, как Люберцы — пригород Москвы. Дранси — драный, километров 10 от центра Парижа к северо-востоку. Пролетариата не обнаружила. Как и памяти о далёком русском побратиме, корнями восходящем к протесту против Римской империи.

Эх, детство золотое под счастливою звездой.

Однажды я обнаружила побратима в тюрьме, в СИЗО № 1 Новосибирска. Это был прямо люберецкий парень из моего детства, только он сроду в Люберцах не был и никогда о них не слышал. Парня звали Даня ФМ.

ФМ — это из-за его свойства говорить про умное без умолку. Притом, что он заикается. И сообразительный невероятно.

Детдомовский, выпущен в жизнь, как водится, без жилья, образования и прочих насущных штук. Воровал по офисам, многоэпизодные кражи у него. Его много раз брали, давали условный срок, и он возвращался к своему единственному ремеслу. В конце концов дали ему пять лет по совокупности.

В тюрьме Даня встретил свою первую любовь. Она была хлеборезкой, работала на кухне, получила срок за убийство сожителя, но Дане на такие пустяки было наплевать. Они переписывались по тюремной почте, слали по ночам друг другу малявы по тюремным дорогам. Нужно было идти на свидание. Но как? Тюрьма ж кругом. И Даня придумал.

Однажды его вывели по какой-то надобности в продол (тюремный коридор), и это как раз было время развоза баланды и раздачи хлеба. И