Восточный фронт адмирала Колчака - Сергей Владимирович Волков

было никаких. Лебедев торжествовал, адмирал был в восторге и щедро раздавал награды. В донесениях, как это всегда бывает и в настоящих войнах, преувеличивались потери противника и собственные трудности.

Но неосмотрительно начатое наступление быстро захлебнулось. Западная армия была так потрепана, что пришлось отходить назад. Московские заправилы быстро сообразили, чем грозит им наступление с Урала, и, ослабив нажим на Деникина, перебросили часть сил против Колчака. Теперь их войска состояли не из сброда рабочих, а из мобилизованных солдат старой армии, которых они не боялись ставить в строй, потому что во второй линии находились коммунисты с пулеметами для удержания бегущих. Были призваны для командования спецы-генералы, которым нетрудно было разобраться, что сибирские войска разбросаны на широком фронте и их легко бить по частям. Первые удары обозначились вдоль линии Сибирской железной дороги в разрез между армиями Гайды и Вержбицкого.

Любой строевой генерал сразу же решил бы, что для противодействия красным необходимо сибирским войскам принять более сосредоточенное положение, чтобы армии могли поддержать одна другую и, перейдя к обороне, выждать, когда Деникин вновь притянет на себя красных. В то же время следовало позаботиться об образовании стратегического резерва для парирования случайностей. Вместо этого азбучного решения Лебедев отдал изумительное приказание – Сибирской армии Гайды энергично наступать на Глазов, то есть еще больше подставлял под отдельный удар и армию Гайды. Красные не замедлили воспользоваться удобным случаем и нанесли такой удар Гайде, что его войска покатились назад в положении, близком к катастрофе. Неудивительно, что сам Лебедев не сознал собственной безграмотности, для этого он был слишком самонадеян, но поразительно, что и у Колчака не раскрылись глаза на нелепость стратегии его начальника штаба. Человек он был, бесспорно, и очень умный, и в своем морском деле широко образованный; к тому же если у моряков и у сухопутных тактики совершенно различны, то стратегия и тех и других отправляется из одних и тех же научных принципов. Потому-то совершенно необъяснимо, что Колчак до самого конца не сумел разобраться в нелепости лебедевской стратегии. Первым разобрался в нелепостях, совершаемых Лебедевым, Гайда, но реагировал на них самым невероятным образом: послал Колчаку и отдельно совету министров ультиматум о смещении Лебедева с должности руководителя военными операциями. Это, конечно, взорвало Колчака, тем более что он много раз виделся с Гайдой и тому ничего не мешало высказать в дружеской для адмирала форме свои соображения о непригодности Лебедева. И вот для Колчака создается новая трагедия, как поступить с Гайдой. Естественно, отчислить, но как быть, если Гайда откажется повиноваться, какового намерения он вовсе и не скрывал. Случай с Семеновым был еще свеж в памяти Верховного Правителя, и на этот раз, действительно осторожно посоветовавшись с Жаненом и Ноксом, адмирал сам поехал в Пермь к Гайде. Тот, к счастью, не сопротивлялся, и отчисление прошло гладко. Затем произошло примирение, и все осталось по-старому. Гайда ничего не потерял, оставшись командующим армией. Россия потеряла из-за того, что и Лебедев остался на своем месте, и авторитет Верховного Правителя явно пострадал, ибо адмирал не вышел победителем из конфликта. То было естественное следствие того, что бесспорности и беспрекословности авторитета власти у него не было, как бывает у коронованных особ, а завоевать этот авторитет на поле сражения он не мог. Вспыльчивость, быстрая отходчивость, вообще неуравновешенность характера и чрезмерная доброта только ухудшали трагическое положение Колчака. Ему повиновались, и то не всегда, но в его способность держать крепко бразды правления не верили, и это положение красной нитью протянулось на всем крестном пути покойного адмирала. Он горел желанием сделать все, но не сделал ничего за недостатком знания, умения и твердости характера.

10 июня 1919 года красные вновь прорвали фронт у Сарапуля и Бирска, причем у нас впервые обнаружились тревожные признаки по части неблагополучия в войсках – 21-й полк перебил офицеров и перешел к красным.

8 июля мы потеряли Пермь и Кунгур. Положение становилось грозным, и осторожные люди, как военный министр Будберг, советовали вовремя убрать правительство в Иркутск, отвести войска за реку Ишим, дать им устроиться и отдохнуть, перейти временно к обороне. Адмирал согласился, но другие поймали его на его коньке и указали, что отъезд будет истолкован так, что будто адмирал боится опасности, и что, кроме того, переезд правительства произведет дурное впечатление за границей. Отъезд был отложен, и в дальнейшем мы увидим, во что обошлось это промедление. В игре на слабых струнах Колчака не было, конечно, чьей-либо злой воли или дурного умысла, но было много наивности и пустозвонства. Беспокоились, какое впечатление за границей может произвести отъезд правительства из Омска, но не тревожились, что будет с Россией, если Верховный Правитель позволит растрепать с таким трудом сколоченную армию. Да ведь и вся работа в Сибири была одним сплошным легкомыслием. Не только отложили отъезд, но по настоянию Лебедева и такого же безграмотного в военном деле полковника, по сибирской табели о рангах генерал-лейтенанта, вынудили адмирала согласиться на новое наступление, чтобы поправить прежние неудачи. А между тем в дивизиях было всего по 400 человек в строю при 6–7 тысячах нестроевых.

28 – 30 июля состоялось наступление под Челябинском и, разумеется, кончилось победой красных. Вину свалили на неподготовленность укомплектований, присланных Омским округом, хотя и округ, и военное министерство предупреждали, что новобранцы – только сырой материал, ни разу не стреляли и что ставить их в строй и тем более пускать в бой абсолютно невозможно. Но Лебедев, как зарвавшийся игрок, все думал, что счастье повернется в его сторону, не вспомнив ни разу, что в военном деле на первом плане стоит умение. За неудачами на фронте последовали восстания в тылу, где одновременно в этом направлении работали и большевики, и эсеры, и наши карательные экспедиции.

10 августа адмирал решил наконец расстаться с Лебедевым и заменил его генералом Дитерихсом, то есть кончил тем, с чего ему надо было начинать, учтя в свое время, что за Дитерихсом был не только большой служебный и боевой опыт, но, что по тому времени было очень важно, еще и тайная связь с чехами. Дитерихс начал с того, что с большим трудом добился от командующих армиями сведений о численности их войск, и оказалось, что в армиях значится всего 50 тысяч строевых при 300 тысячах нестроевых. Вспомнив, что раньше в армии значилось 800 тысяч человек, придем к заключению, что за летние месяцы она потеряла около полумиллиона человек. Не надо очень волноваться и думать, что это были убитые или раненые.