Перебежчик - Бернард Корнуэлл

Пушка северян выстрелила в последний раз, отбросив покрывшуюся кровавыми брызгами группу атаковавших, но затем через парапет из набитых песком мешков хлынула лавина штыков, и внезапно пшеничное поле перед бригадой Мики Дженкинса потемнело от запаниковавших людей, устремившихся на запад.

Янки побросали свои палатки, орудия, раненых. Мимо беглецов во весь опор мчались всадники, а те бежали в сторону наступающей ночи, оставив мятежникам два дома, расщепленные сосны и залитый кровью редут.

— Боже мой, — Мика Дженкинс выпустил струю табачной слюны на одно из захваченных знамен. — А янки неплохо бегают.

Было еще достаточно светло, чтобы победители могли поживиться в покинутом лагере, но недостаточно для того, чтобы превратить эту победу в полный триумф.

Северян не загонят в болота. Офицеры прекратили беспорядочное бегство в полутора милях от перекрестка и приказали остановленным батальонам рыть новые стрелковые окопы и валить деревья для новых баррикад.

Из тыла к янки подошли орудия, чтобы укрепить новую линию обороны, но в убывающем свете дня ни один мятежник не выступил против развернутых на новых позициях батарей противника.

К северу от железной дороги Джонстон, устремился на прорыв во фланг по грудь в болотной жиже, и атаковал размещенную там батарею, которую охраняла пехота, незадолго до этого переправившаяся через реку.

Янки открыли огонь, их пушки извергали снаряды, шрапнель и картечь, заставив шеренги в серых мундирах отступить, потрепанные и окровавленные. Шеренги синих мундиров ликующе закричали, увидев как их пронзительно вопившие враги вначале умолкли, а потом умылись кровью и отступили. Раненые тонули в болоте, их кровь смешалась с вонючей грязью.

Генерал Джонстон наблюдал, как его люди откатывались от неожиданно возникшей линии обороны янки. Он сидел верхом на лошади на вершине небольшого холма, с которого открывался вид на всё поле битвы, которое окрасили в багрянец последние лучи закатного солнца, выглядывающего из-за завесы облаков и порохового дыма.

На головой со свистом проносились пули, прошивая листья маленькой ирги. Один из его адъютантов беспрестанно ерзал в седле, как только рядом раздавался свист пули, и генерала раздражала трусость адъютанта.

— Нельзя кланяться пулям, — рявкнул он на адъютанта.

— Когда вы их слышите, они уже пролетели мимо.

Сам генерал получил пять ранений на службе в старой армии США и не понаслышке знал, каково находиться под огнем.

Он также знал, что тщательно спланированное сражение, которое должно было принести ему славу и признание, пошло чудовищно не так. Ей-богу, мстительно подумал он, кой-кому придется за это заплатить.

— Кто-нибудь знает, где находится генерал Хьюджер? — спросил он, но никто не знал.

Казалось, генерал бесследно исчез, совсем как и прежде Лонгстрит, но в конце концов Лонгстрит достиг поля битвы. А Хьюджер как сквозь землю провалился.

— Кто относил Хьюджеру приказы? — продолжил расспросы Джонстон.

— Я докладывал вам, сэр, — почтительно ответил полковник Мортон. — Молодой Фалконер.

Джонстон повернулся к Адаму.

— Он понял их?

— Думаю да, сэр.

— Что вы имеете ввиду? Как понимать, ваше «думаю, да»? У возникли вопросы?

— Да, сэр. — Адам почувствовал, как залился краской.

— Что за вопросы? — рявкнул Джонстон.

Адам пытался не выдать своего волнения.

— По поводу частей, которые вы отдали под командование генерала Лонгстрита, сэр.

Джонстон нахмурился.

— У него не возникло вопросов насчет наступления?

— Нет, сэр.

— Что ж, завтра мы всех соберем в одной комнате. Генерала Хьюджера, генерала Лонгстрита, и разберемся, что за чертовщина сегодня произошла, и обещаю, что тот, кто внес путаницу в сегодняшние действия, горько пожалеет о том, что появился на свет. Так ведь, Мортон?

— Абсолютно с вами согласен, сэр.

— И чтобы все адъютанты, которые отнесли приказы, тоже там собрались, — потребовал Джонстон.

— Конечно, сэр. — поддакнул Мортон.

Адам не отрываясь смотрел на клубы дыма. Перед лицом ярости Джонстона его лихорадочная идея прошлого вечера уже не выглядела такой уж блестящей. Он хотел свалить всё на забывчивость или беспечность, но похоже, что теперь эти оправдания будут выглядеть весьма слабо.

— Я расстреляю виновного! — гневно продолжал генерал, еще находившийся под впечатлением провала тщательно спланированного замысла, и вдруг неожиданно сделал высокопарное движение левой рукой, которые выглядело странным и не к месту, и Адам, пришедший в ужас при мысли, что могло принести ему завтрашнее расследование, на мгновение подумал, что генерал пытается ударить его, но затем заметил, что генерала ранило в правое плечо, и он всего лишь размахивал левой рукой в отчаянной попытке удержаться в седле.

Генерал часто моргал, сглатывал и осторожно коснулся кончиками пальцев правого плеча.

— Черт побери. В меня попали, — сказал он Мортону. — Пуля, черт ее дери.

Его дыхание перешло в судорожные вздохи.

— Сэр! — Мортон пришпорил лошадь, чтобы помочь Джонстону.

— Всё в порядке, Мортон. Жизненно важные органы не задеты. Всего лишь пуля.

Джонстон неуклюже достал платок и начал складывать его в подобие тампона, когда снаряд шрапнели разорвался на вершине холма, и кусок его оболочки попал генералу в грудь, сбросив его с лошади.

Он вскрикнул, скорее от удивления, чем от боли, его окружили адъютанты, сняв перевязь с саблей, пистолеты и китель. Кровь заливала мундир Джонстона.

— С вами всё будет в порядке, сэр, — сказал один из адъютантов, но генерал уже был без сознания, кровь пола у него горлом.

— Оттащите его! — полковник Мортон взял командование на себя.

— Носилки сюда, быстро!

Поблизости разорвался очередной снаряд янки, шрапнель прошипела над головой, срезав еще больше листьев с ирги.

Адам смотрел, как солдаты из ближайшего пехотного батальона принесли носилки для главнокомандующего.

С завтрашним расследованием покончено, подумал Адам, и вновь преисполнился надеждами. Ему все сойдет с рук! Он подстроил этот провал, но никто этого никогда не узнает.

Орудия продолжали простреливать долину. Солнце опять спряталось за облаками, на заболоченную долину опустилась темнота, раненые истошно кричали, а живые вскрывали зубами патроны, не прекращая стрелять.

С наступлением темноты вспышки орудий стали еще ярче. На закате появились светлячки, а орудия постепенно смолкали, пока над болотами Уайт-Оук не раздавались только стоны умирающих.

В темноте вспыхивали огни. На небе не было ни звезд, ни луны, горели лишь фонари и небольшие походные костры. Солдаты молились. Они знали, что с наступлением утра битва разгорится вновь, подобно тлеющим поленьям под воздействием легкого дуновения, но теперь, в непроглядной тьме, откуда раненые издавали крики о помощи, обе армии отдыхали.

Воскресным утром сражение закончилось. Мятежники, теперь под предводительством генерала Смита, давили на центр, но янки стянули подкрепления с севера Чикахомини, и теперь их было не сдвинуть с новых позиций.

Затем янки контратаковали, а мятежники отступили, пока к полудню армии не прекратили сражаться, в равной мере измотанные боями.

Мятежники, не преуспев в удержании отвоеванного клочка земли, отошли к изначальным позициям, таким образом позволив янки вновь занять перекресток у семи потрепанных огнем сосен. Рабочие партии рубили лес и складывали погребальные костры, на которых жгли туши мертвых лошадей.

Под воздействием пламени лошадиные сухожилия стянулись, и мертвые животные, казалось, пустились в фантастический галоп в ореоле шипящих языков пламени. Раненых отнесли в полевые госпитали, а мятежники погрузили их в фургоны и телеги, направляющиеся в Ричмонд.

Северяне похоронили своих мертвецов в неглубоких могилах, у них просто не осталось сил выкопать ямы поглубже, а конфедераты сложили тела мертвецов в повозки, чтобы захоронить на кладбищах Ричмонда.

В самом городе женщины и дети с ужасом смотрели на ничем не прикрытые тела умирающих и мертвых, которые на скрипящих фургонах и повозках везли по улицам.

Янки торжествовали. Одним из их трофеев оказался двухэтажный омнибус, который когда-то использовал ричмондская гостиница «Иксчейнж» для перевозки своих гостей на городские железнодорожные станции.

Омнибус использовали на поле битвы в качестве санитарного транспорта, но он увяз в грязи и был брошен, так что теперь солдаты Союза притащили его в свой лагерь, предлагая проехаться по Бродвею за два цента.

— Посадка закончена, пункт назначения Баттери[28], - кричали они.

Северяне объявили о победе. Разве они не отбили атаку превосходящих сил хвастунов-конфедератов? И когда больной, дрожащий от лихорадки и слабый Макклелан появился верхом на коне посреди остатков опаленных бревен, разорванных пушек, окровавленной травы и сломанных винтовок, они приветствовали его восторженными криками, словно героя-завоевателя.