Время крови - Андрей Ветер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту минуту над их головами ударила пулемётная очередь. Отряд революционных дружинников затаился в глухом подвале, но шлёпанье пуль слышалось отчётливо. Создалось ощущение, что стрелявшие войска знали, куда надо бить…
Тимохин очнулся от воспоминаний. Сырой тёмный подвал с жалким проблеском света наверху остался в прошлом. Теперь вокруг лежала улица, узкая, но вместе с тем бесконечная. Мокрый снег тянулся из-под самого подбородка до лежавшей на боку телеги с оторванными колёсами.
«Кому это в голову пришло колёса у неё оторвать?..» – спросил себя Тимохин, и в этот момент кто-то нагнулся над ним, с трудом переползавшим, и поволок вверх на груду хлама, называвшегося баррикадой…
В тот же день основная масса революционеров отступила к Пресне.
Как только войска вступили в район Пресни, тотчас из домов – окон, чердаков и крыш – раздались выстрелы. Семёновцы и ладожцы, не перестроившись ещё в боевой порядок, были застигнуты врасплох и сразу понесли потери. Прячась в арках, они продолжали стрелять. Слышалась громкая отборная мать и дикие революционные призывы. Мосты Пресненский и Горбатый были забаррикадированы, и их пришлось брать штурмом. Особенно сильному обстрелу подверглись семёновцы из дома Купчинской, который тоже удалось взять штурмом лишь с пятой попытки…
К вечеру широкое огненное зарево от пылающих домов на Пресне освещало весь город.
В ночь на 18 декабря часть рабочих Прохоровской мануфактуры заявилась к начальнику отряда флигель-адъютанту полковнику Мину с ходатайством не стрелять по жилым помещениям этой мануфактуры, чтобы дать возможность женщинам и детям оставить помещения. Все военные действия были прекращены на всё 18-е число. Впоследствии оказалось, что просьба о женщинах и детях была только предлогом для прекращения стрельбы, так как этим воспользовались боевые дружины и бежали на новый сборный пункт, устроенный ими на сахарном заводе в полутора верстах от Прохоровской фабрики. Войскам пришлось брать и этот завод, что и было приведено в исполнение 19 декабря, когда свыше 430 рабочих сдали огнестрельное и холодное оружие. Тимофею Тимохину удалось скрыться…
Как же давно это было! Тысячу лет назад… Нет, столько не живут, но почему-то Тимохину, стоявшему сейчас возле горячей печки, казалось, что московские события происходили тысячу лет назад. Гражданская война тоже лежала не ближе. Зато Степан Аникин по прозвищу Бисерная Борода находился где-то рядом, и он был личный враг Тимохина.
***
Караван красноармейцев остановился, Пангаси вытянул руку.
– Что? – спросил Тимохин
– Говорит, что дым чувствует, – перевёл Сидоров.
– Дым? Стойбище? Далеко ли? – уточнил Тимохин, кутаясь в шарф.
– Он в километрах не разбирается, товарищ командир. Говорит, что примерно десять полётов стрелы, – ответил Сидоров.
– Это сколько же по времени?
– Я полагаю, что, по нашим меркам, будет час, а то и полтора ходу.
– И он слышит запах костра? – не поверил Тимохин.
Сидоров переспросил Пангаси.
– Да, он точно чует запах.
– Этот дикарь покруче Матвея будет. Тот никогда запах так тонко не различал, – проговорил задумчиво Тимохин. – Полтора часа ходу! Ты бы учуял что-то, скажи мне, товарищ Сидоров?
Сани скрипели полозьями по снегу. Со стороны леса надвигался мутный туман. Тимохин поднял руку, велев каравану остановиться, и прислушался. Он выпрямился, сошёл с саней и огляделся.
«Чёрт меня подери, если я могу что-либо различить в этой тишине, кроме фырканья оленей и скрипа снега под моими ногами. А этот сукин сын запросто слышит запах костра. И какая же мне после этого цена как командиру?»
Вокруг лежал искрящийся снег.
«Вот если бы я был уверен в том, что он говорит правду! Если бы я только мог быть уверен в чём-либо! Но я уже не уверен! Я уже просто… Я сам не знаю, что я думаю…»
Тимохин тяжело опустился в сани и махнул рукой, показывая, что караван может продолжать движение.
***
Когда появились чумы, Тимохин даже не достал своё оружие. Он встал на обе ноги и пристально стал разглядывать стойбище.
«А там ли Бисерная Борода? Если его там нет, то на кой хрен мне это сражение? Кого я буду арестовывать? Старого Тэваси? Нет, он мне теперь не нужен. Мне надобно взять Бисерную Бороду! Только его! Без этого ничего моя революционная честь не будет стоит! Я могу смыть позор только кровью Бисерной Бороды!»
Красноармейцы, взяв на изготовку винтовки, выжидающе смотрели на командира. Тимохин молчал.
Перестрелка началась внезапно. Сначала появилось двое саней с Самоедами, которые подъехали очень близко к красноармейцам. Дикари понаблюдали за солдатами и быстро поехали обратно. Тимохин продолжал размышлять. И тут грянул первый выстрел. Никто позже не мог сказать, с чьей стороны полетела первая пуля. Но выстрел прозвучал, расплывшись призрачным эхом над снежной равниной.
Тимохин вздрогнул и увидел перед собой лицо Тэваси. Лицо висело перед ним в воздухе так, как если бы сам Тэваси стоял перед командиром красноармейцев в действительности. В следующую секунду Тэваси растворился в сверкающем солнечном пространстве. Пришёл, посмотрел в глаза врагу и исчез.
Тимохин вздрогнул.
Сани с красноармейцами покатили вперёд. Пангаси активно шевелился и что-то кричал, сидя на головных нартах. Он казался куклой, пытавшейся рассмешить людей, размахивая руками.
«Какая же ты сука!» – подумал про него Тимохин и достал из кобуры «маузер».
Тут началась пальба. Красноармейцы стреляли без остановки, целясь не столько в людей, сколько в чумы, где скрывались их жертвы.
Олени, стоявшие чуть в стороне от стойбища, разом всколыхнулись и помчались прочь.
Пуля, ударившая Тимохина в руку, не удивила его. Он поморщился и затем улыбнулся – была радость оттого, что он прочувствовал себя участником битвы. Кровь и рана! Именно этого недоставало Тимохину, чтобы ощутить себя воином за последние годы. Кровь и рана! Теперь у него было действительное основание злиться и ненавидеть тех, на кого он пошёл войной.
***
Тимохин смотрел на разорённое стойбище и медленно перекладывал самокрутку из одного угла рта в другой. Трупы – хорошо знакомые по Гражданской войне неподвижные тела с продырявленными пулями головами. Они сегодня не радовали. Впрочем, они не радовали и прежде, когда он ходил между телами белогвардейцев в степи. Трупы не радовали никогда. Но теперь они были особенно неприятны.
Как это всё было противно ему – беспредельная тайга, олени, вечное бездорожье, холод, голод, дикари. Разве с такими врагами привык драться Больное Сердце?
Тимохин закрыл глаза и увидел себя верхом на коне. В Гражданскую он командовал эскадроном. В годы революции он возглавлял отряд дружинников. Теперь же он руководил солдатами, которые воевали против беспомощных дикарей, которые хоть и умели обращаться с оружием, но всё же были просто примитивными дикарями.
