Время крови - Андрей Ветер

– Выходит, этот Пангаси в рабы отдал её? За это оленей получил? На что ж это похоже, товарищи? – Тимохин оглянулся, ожидая поддержки. – Такого небось и при царе не бывало. А советская власть на что?

– У них тут всякое бывало, товарищ Тимохин. Они к таким сделкам относятся нормально, ничего дурного в таких поступках не находят.

– Не находят? А вот ежели я его арестую за торговлю людьми? – набычился Тимохин. – А ну… переведи ему… Что ж ты, шкура поганая, делаешь? Жену в рабство отдал? Ты знаешь, что я с тобой учиню за такие проделки? Чего таращишься? Не понимаешь? Сидоров, переведи ж ты ему, мать твою!

– Он говорит, что они с Пайдавой давние товарищи. Он помог ему женщиной, а тот помог ему оленями.

– Хороши товарищи! Ты, Сидоров, переведи ему, чтобы жену свою завтра же забрал у дружка своего. Скажи, что я работу ему дам и оленей он через эту работу получит вдоволь. Растолкуй, что мы на днях отправляемся в стойбище Тэваси, там оленей голов восемьсот наберётся. – Тимохин приблизился к Пангаси и дыхнул ему в лицо густым табачным запахом. – Ты, товарищ батрак, хочешь ведь иметь своих оленей? Так вот я дам тебе пятьдесят, нет, пожалуй, сто голов отдам тебе из стада Тэваси. И жену тебе продавать не надо будет никому. Понимаешь меня? А своему дружку передай, чтобы не смел никогда больше людей покупать! Кончилось это время. Мы за такие дела к стенке ставить будем!

Пангаси что-то спросил.

– Что он? – уточнил Тимохин.

– Спрашивает, что ты потребуешь у него за сто оленей.

– Ах вот оно… Верно спрашивает. Объясни, что мне проводник нужен. Матвей наш потерялся где-то. Будет проводником – получит оленей. А не будет, так я его арестую…

– Он говорит, что согласен, – сказал Сидоров.

– Смешно, право дело, – сказал Тимохин. – Сами, суки, мечтают оленей побольше получить. Не понимают они, что сами заделаться хотят в кулаков. – Он сделал несколько шагов по комнате и остановился перед печкой. Вспомнилось декабрьское восстание 1905 года. Это было боевое крещение Тимохина. Какими далёкими теперь были те события…

***

В декабрьские дни 1905 года в разных местах Москвы то и дело происходили стычки революционеров с войсками. Иногда случались нападения на городовых и одиночных военных. Всюду на тротуарах лежали неподвижные тела.

Почти мгновенно Москва изменила свой образ. Она превратилась в город безумцев.

Жандармский полковник Вениамин Ефремов торопился на экстренное совещание в доме генерал-губернатора. Выехав в санях на Дмитровку, полковник увидел в тумане группу людей в папахах. Они заметили его почти сразу, замахали руками, побежали навстречу – серые, мрачные, решительные.

– Офицер! – донеслись до Ефремова их взбудораженные голоса. – Офицер!

– Вооружённые! – воскликнул сидевший на козлах солдат и, не дожидаясь указаний полковника, повернул сани прочь от неизвестных людей.

Вдогонку раздалось несколько выстрелов. Одна из пуль угодила в стену дома справа от саней и с громким шипением осыпала громадный кусище штукатурки.

– Езжай, братец, езжай скорее! – проговорил Ефремов, оглядываясь.

Над головой просвистели пули.

Доехав до Столешникова переулка, сани повернули в Козьмодемьянский и остановились. Перед ними выстроилась цепь полиции.

– Слава Богу! – Кучер перекрестился.

До генерал-губернаторского дома оставалось рукой подать.

Ефремов поторопил кучера:

– Не медли, давай вперёд!

Дом был полон людей.

– Здравия желаю, господин полковник.

– Смутные времена, о Господи, трудные.

– До чего Россия дошла!

– Стрелять бунтовщиков, иначе смуту не унять!

Золотом блестели эполеты и погоны младших офицеров.

– Арестовано много демонстрантов, среди них курсистки и студенты, некоторые с револьверами. У женщин находят револьверы за чулками! Представьте себе это! – шепнул стоявший в дверях офицер на ухо Ефремову.

– Число баррикад, несмотря на то что некоторые из них разбирались чинами полиции, войсками и пожарными, всё возрастает, – докладывал кто-то, склонившись над столом и втянув голову в плечи. – Многие баррикады построены из трамвайных вагонов. Есть и такие, которые сооружаются инженерами, эти баррикады основательны и по-настоящему помогают революционерам. Из орудий, поставленных на Страстной площади, сегодня разбивали баррикады у Триумфальных ворот. Обстреливались также дома, откуда так называемые дружинники вели огонь по войскам. К трём часам баррикады у Триумфальных ворот были сбиты, войскам удалось очистить Тверскую улицу. Но по Садовой баррикад ещё полно! Только что я получил сообщение о разграблении революционерами оружейного магазина Торбека на Театральной площади… Одним словом, господа, мы живём эти дни в состоянии войны. Незачем делать вид, что это лишь беспорядки. Это самая настоящая война! Не мятеж, а война! О её причинах мы сейчас не будем говорить. Нам надо одержать победу, а там уж станем разбираться, кто виноват, кто допустил, кто недоглядел.

– Ваше высокопревосходительство, – послышался чей-то голос с другого конца стола, Ефремов не видел говорившего. – Под Москвой, у станции Перово, войска задержали два вагона, гружённых оружием. Всего триста винтовок системы Маузера. Судя по всему, вагоны препровождались из-за границы не без участия германского правительства. Так что уже сейчас вполне очевидно, кто помогает революционерам и для чего…

– Об этом позже и не здесь, – ответил склонившийся над столом человек и приподнял голову, ощупывая исподлобья горящими глазами собравшихся офицеров. – В прежние века страшились чумы, нынче приходится страшиться революционеров… Да-с, приходится смотреть правде в глаза. Революционная сила в России приняла катастрофические масштабы…

К вечеру в Москве были выключены все телефоны, за исключением телефонов должностных лиц, согласно утверждённому генерал-адъютантом Дубасовым списку. К полуночи стрельба постепенно утихла, с Сухаревой башни город стал освещаться огромным прожектором.

Рано утром вновь затрещали выстрелы, грохнули орудия. Драгуны и казаки, без отдыха находившиеся в седле день и ночь, на морозе, были озлоблены и беспощадно расправлялись с любым, у кого было найдено оружие. То и дело раздавалась стрельба по толпе, где бы она ни собиралась. Толпа за несколько дней страшных беспорядков превратилась в символ революционной массы. По городу носились слухи, будто в ближайшее время на помощь революционным дружинам подоспеют тридцать тысяч вооружённых рабочих из Орехова-Зуева и вот тогда-де состоится решительная схватка. Чувствовалось, что за слухами стояли умелые пропагандисты. На улицах, то внезапно пустевших, то заполнявшихся народом, носилось: «Московский гарнизон переходит на сторону повстанцев», затем: «Московский гарнизон остаётся верен правительству и переносит тяжёлые условия с редким самоотвержением»… Что было правдой, никто не знал наверняка. Правдой была кровь. Правдой было желание закончить развязанную на улицах города войну как можно скорее. И каждая из сторон стремилась поставить свою точку в этой войне.