По ту сторону смерти - Эндрю Клейвен

Эта мысль иссушала его мозг — он боялся, что придет день, когда свежая кровь уже не поможет, потому что иссякнут запасы камня. И тогда-то. Тогда начнется необратимый процесс омертвения тканей. Он будет гнить заживо.

С такими мыслями он пришел в тот день в кинотеатр. Он смотрел «Призрака». И вот тут-то, когда действие достигло кульминации — в момент наивысшего напряжения, — ему и был дан знак… разлитая банка содовой. Да. Кто-то, сидящий рядом, в состоянии экстатического возбуждения нечаянно проливает содовую. О да, да, все случилось именно так, как на том памятном рождественском приеме. История, нагоняющая мистический ужас, пролитая вода. И Яго — в точности как Шторм — возводит трагический взор и видит перед собой красавицу Энн Эндеринг, мать Софии.

Она любила кино, любила голливудские фильмы, поэтому и оказалась там. И нечаянно пролила содовую. В этот момент Яго заметил ее. Ее красота не оставила его безучастным — как не оставила безучастным Шторма красота ее дочери, — и он знакомится с ней.

Харпер живо представила себе эту сцену. Кому как не ей знать о гипнотическом обаянии Яго! Для него Энн Эндеринг — с ее отзывчивым сердцем, живым умом и либеральными взглядами — оказалась идеальной жертвой. Если вспомнить, кто был ее мужем, резонно предположить, что Энн нравились мужчины смелые, энергичные, пусть даже немного авантюристы. Возможно, именно ее идеализм, наивная вера в то, что мир может стать лучше и добрее, виной тому, что она — как и многие другие — была снисходительна к извращенной логике человека, возомнившего себя мессией. Так или иначе, она стала его любовницей. Вскоре он узнает, почему фильм Шторма так взволновал ее. Энн любила свой дом, любила семейные предания, а потому не могла не провести параллели между «Призраком» и легендой о Белхемском привидении. Возможно, она даже отметила, что сюжет фильма явно навеян историей Черной Энни. Возможно — с ее пристрастием к родовой истории, — она знала что-то еще.

Этого было достаточно, чтобы возбудить интерес Яго к средневековым преданиям, чтобы в нем проснулся охотничий азарт. Странные совпадения: убиенные младенцы, мечта о бессмертии, эликсир жизни в «Замке алхимика», наконец, легенды, связанные с триптихом Рейнхарта, все это неизбежно должно было привести — и привело — к «Исповеди монаха». И когда ему в руки попала «Исповедь», он все понял и пустился в погоню за триптихом.

Однако к тому времени Энн Эндеринг уже прозрела и поняла, хоть и слишком поздно, что за человек был ее возлюбленный и что для него — она. Энн готова была на все, лишь бы не дать Яго завладеть триптихом. И тогда, вопреки социальным устоям, вопреки собственной интуиции, она решила использовать еще одно, последнее, совпадение, о котором Яго скорее всего не догадывался — а именно, то обстоятельство, что среди немногих, кто мог найти триптих Рейнхарта, был сэр Майкл, ее законный супруг.

Вот почему третья створка так и не всплыла на рынке — вот почему доктор Мормо ничего не знал о ее местонахождении. Потому что двадцать лет назад, когда Яго только-только начал свои поиски, сэр Майкл — не вполне понимая, зачем он это делает, — приобрел единственную створку триптиха, которая в то время находилась на Западе. Сделал он это исключительно по просьбе жены, зная лишь то, что человек, стремящийся обладать триптихом, соблазнил ее, и что это единственный возможный в его положении способ отомстить. Приобретя створку через подставных лиц, он надежно спрятал ее.

Теперь Энн Эндеринг предстояло действовать самостоятельно: она должна была свести счеты с жизнью. Потому что знала, что носит под сердцем ребенка Яго — об этом тот позаботился в первую очередь. Она уже поняла, для чего ему нужен младенец, и готова была убить себя и собственное дитя, лишь бы оно не попало в руки Яго.

Вот о чем думала Харпер, стараясь не обращать внимания на заунывный вой сирены. И еще она думала о Ричарде Шторме. Упрекала себя за то, что прозрела слишком поздно. Она отправила Шторма в Белхем-Грейндж в надежде получить недостающую информацию, полагая, что это задание не связано с риском. Ей хотелось, чтобы Шторм находился подальше, когда она будет разыгрывать опасный гамбит с «Богородицей». Надеялась, что он поможет Софии Эндеринг разобраться в прошлом. Надеялась избежать лишних жертв.

На деле же выходило, что она, Харпер, отправила Шторма в самое пекло. А Яго, как всегда, на один шаг опережал ее.

Все четверо молчали, обволакиваемые воем сирены.

Потом Бернард спросил:

— Думаешь, это правда?

Харпер повернула голову. Бернард смотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Мне хотелось бы знать. — Он говорил очень тихо, едва шевеля губами, но она прекрасно слышала каждое слово. — Так мне было бы легче.

— Что ты хочешь знать?

— Правда ли, что… если весь триптих, целиком, будет у него, правда ли, что тогда он сможет воссоздать синий камень? Правда ли, что тогда он — на крови собственных детей — сможет жить вечно?

Харпер отняла руку от набалдашника и похлопала Бернарда по колену.

— Не верь ни во что, — сказала она. — Это единственный способ защитить себя.

На лице Бернарда румянцем вспыхнул красноватый блик мигалки. Он горько усмехнулся.

— Если я не буду ни во что верить, что защитит меня от самого себя?

Харпер задумчиво сдвинула брови и опустила глаза.

— Ни во что не верь, — прошептала она. — И уповай на Всевышнего.

Больше никто не произнес ни слова.

23

Ворота, что вели в Белхем-Грейндж, окутывал густой туман. Откомандированный в поместье местный констебль, прежде чем обнаружить их, дважды проскакивал мимо. Но заметив наконец распахнутые чугунные створки, он не стал в них въезжать, а свернул на узкую проселочную дорогу и остановился, не выключая фары.

Столбы света утопали в вязкой, зыбучей массе которая жила своей жизнью, ворочалась и, подобно гигантской медузе, шевелила щупальцами. Констебль, молоденький, смазливый блондин с голубыми глазами, перед которыми не устоит ни одна женщина, сидел за рулем, вперившись взглядом в ветровое стекло.

Какое-то время он не видел ничего, кроме тумана, клубившегося среди нависавших над узкой аллеей ветвей.

Но вот из туманной мглы соткался силуэт. Аморфный, расплывчатый, он, по мере приближения к машине, приобретал все более отчетливые очертания.

Наконец фигура вступила в полосу света. Это был мужчина — высокий, с длинными черными волосами, демоническим лицом и насмешливым, гипнотическим взглядом. Он был в белом костюме-тройке и зеленых перчатках.

Подняв руку, он приложил указательный палец к брови в знак приветствия.