По ту сторону смерти - Эндрю Клейвен

— Что с тобой, Ричард? — услышал он у себя за спиной голос Софии.

Шторм обернулся. София лежала, опираясь локтем о подушку, и не спускала с него глаз. За кружевным пологом угадывались очертания ее фигуры. Но даже теперь он не знал, как сказать ей…

— Ты не спишь, — прошептал он.

Она рассеянно повела плечом и вздохнула:

— Я уже давно не сплю.

— Вот как?

— Я наблюдала за тобой… и все время думала.

Шторм промолчал. Ему показалось, что София перевела взгляд на портрет.

— О чем ты хотел поговорить со мной? — спросила София. — Когда меня позвал отец…

Шторм колебался. Смертельная тоска — от которой делалось тошно — накрыла его как волна.

— Я… слушай, может, сейчас не время? — пробормотал он, точно извиняясь — презирая себя за трусость и в то же время отчаянно надеясь, что ему удастся избежать этого разговора. — Ты еще слишком расстроена.

— Нет-нет, со мной все в порядке. Даже странно, но я совершенно спокойна. Просто я думала о тебе. Пыталась понять.

Шторм присел на краешек подоконника. Потер переносицу, устало прикрыл глаза.

— О Господи…

— Ричард, признайся, ты болен? Да?

Шторм не шелохнулся. Он сидел, не открывая глаз, не отнимая руки от переносицы. «Если только можно было бы просто сидеть вот так и ничего не объяснять, — думал он. — Только слушать ее голос». Он любил слушать ее голос. Настоящая Мэри Поппинс.

— Когда ты сказал, что нам надо поговорить, я подумала именно об этом, — вполголоса продолжала София. — Сама не знаю почему. Просто вдруг в голову пришло. Иногда у тебя такой усталый вид. И твоя рука… ты все время потираешь левую руку. И ты… ты всегда так… печален. Я права? Ты болен? Поэтому у тебя такой удрученный вид?

Шторм печально улыбнулся и кивнул.

— Да, — произнес он. — Все обстоит именно так. — И, помолчав, поспешно добавил: — Кислое дело, малыш. Врачи тактично называют это неизлечимой болезнью…

София молчала. Шторм устало прикрыл ладонью глаза. Ладонь была влажная, и это ему совсем не нравилось. «Проклятие», — думал он. Он не знал, чего, собственно, ждал от этого разговора, — но только не этого. Только не этого молчания. Когда София снова заговорила, голос ее звучал на удивление ровно, в нем угадывались нотки сдержанного, вежливого любопытства.

— Это… это пугает тебя? Ты боишься?

Шторм отрывисто рассмеялся:

— Э-э… как тебе сказать… — Он положил руки на колени и увидел, что она по-прежнему не спускает с него глаз. — Нет. Коль скоро ты спросила об этом — нет, я не боюсь. Разве что изредка, по ночам, когда остаюсь один. Самую малость.

— Я не знала. Я не думала, что тебя это испугает.

— Пока симптомов не так уж много. Возможно, я еще не до конца отдаю себе отчет, насколько ужасно мое положение. Не знаю. — Он тяжело вздохнул. — По правде говоря, больше всего я боюсь врачей. Наверное, мысль о том, что они борются за твою жизнь, придает им уверенности, даже когда битва давно проиграна. Я с самого начала боялся, что они будут резать меня, облучать, травить всякой дрянью… Поэтому я и сбежал. Впрочем… нет. Дело вовсе не в этом. Просто от подобных мыслей мне становится чертовски грустно.

Выдержав паузу, София продолжила — с тем же сдержанным любопытством:

— Тебе было грустно? Из-за сожалений? Ты о чем-то жалел?

— Да-да, сожаления. — Шторм потер лоб ладонью, в уголках его губ залегли трагические складки. — Поверь, малыш, в голове у меня одни сожаления. Дело в том, что я… ничего не понимал. Я даже не понял правила игры. До тех пор, пока ты не уронила бокал. До тех пор, пока я не заглянул в твои глаза. И тогда я подумал: вот оно. Конечно, ты можешь сказать: какой он зануда, точно? А-а… — Шторм вдруг уставился в какую-то невидимую точку на потолке, над ее кроватью. — Черт меня побери, малыш, мне следовало держаться от тебя подальше. Я знал это. Знал. Или сразу же рассказать тебе все. Ну что за осел!

София, словно ее нисколько не задели его слова, спокойно взяла подушку, положила ее к самому изголовью, и села повыше. Она по-прежнему не сводила с него глаз.

— Наверное, тебе хотелось верить, что это неправда, — сказала она. — Наверное, поэтому ты не признался мне…

Шторм невесело улыбнулся. Сообразительная женщина. Просто диву даешься, что такие еще встречаются.

— Наверное, — произнес он. — Но я не притворялся, что со мной все в порядке, что все образуется, понимаешь? Я просто… пытался играть роль, в которой мы могли быть вместе. В которой…

Он вдруг умолк, прикусив губу. Только удрученно качал головой.

— Могли пожениться, завести детей и тому подобное, — продолжила София.

У него защемило сердце.

— Вот-вот, и тому подобное.

— Нет, — покачала головой София после краткой паузы, — нет, едва ли сейчас это возможно.

— Нет, это невозможно, — согласился Шторм.

— Однако, — продолжила София, словно рассуждая вслух, — если бы ты сказал мне раньше, возможно, я держалась бы от тебя подальше.

— Вот именно, — сказал Шторм. — Именно так и следовало бы поступить.

— Нет, — возразила она. — Нет. Потому что тогда я бы так никогда и не поняла, что люблю тебя.

Сдавленный стон вырвался из груди Шторма, и он закрыл лицо ладонями.

— А это произошло. Я поняла это только что, пока ты стоял там, у окна, а я наблюдала за тобой.

— Мне жаль, Софи. Очень жаль.

— Не надо ни о чем жалеть. — Она провела ладонью по волосам. — Не говори глупостей. Ричард. Я люблю тебя. А теперь уже поздно… — Голос ее дрогнул, и Шторм удивился: куда вдруг девалось ее самообладание? Она осеклась и отвела глаза. Какое-то время оба молчали.

— Итак, — внезапно оживилась София. — Итак, уже поздно, Ричард. Тебе пора ложиться спать.

21

Тук-тук. Тук-тук.

Сэр Майкл, прямой и неподвижный, сидел у себя в кабинете, на стуле с высокой спинкой. Звук, проникая сквозь стены, терзал его слух.

Тук-тук. Тук-тук.

Старик делал вид, что ничего не слышит, но звук поглощал все его мысли. Подстегивал воображение. И все же сэр Майкл сидел, не шелохнувшись, глядя прямо перед собой, в темноту. И вместе с ним буравили темноту резные бараньи головы с пилястров, украшавших гигантский стол красного дерева.

Тук-тук. Тук-Тук.

Звук доносился сверху. Из комнаты, которая находилась прямо над его кабинетом. Там была спальня его дочери. Сэр Майкл догадывался, что это скрипит расшатавшийся от времени корпус старинной кровати.

Он сидел, не шелохнувшись, слегка разомкнув губы. Высокий, педантичный старик. Он сидел так уже более часа, за закрытой дверью, без света, наблюдая, как сгущается тьма. Как опускается ночь.