Записки. Том II. Франция (1916–1921) - Федор Палицын

Но уже не первый год мы перед ясно выраженным понятием, что в государстве только и есть, что рабочие и их интересы. Остальные интересы не существуют, и все должно подчиниться диктатуре – диктатуре пролетариата.

Какова она, очень ясно очертил в нашей Думе Церетели{322} в одной из своих последних речей. В порыве красноречия и злобы он видел в этом нечто прекрасное, но действительность была другая.

Но Ренодель в своей Tactique et Methode[88] желает, чтобы все было бы по-хорошему. Странные люди вожаки социализма. Одной рукой они раздувают огонь, а другой, когда видят опасность пожара, стараются хорошими словами ослабить его.

Мне говорили здесь, что мышление массы рабочих не революционное. Но это не успокоение. Толпа идет за единицами, а единиц возбужденных среди рабочих не мало.

И эта организация боевиков устроена вожаками синдикатов. Придет время, вожаки будут сброшены и на их место станут боевики. <…>

Жюстен Годар, бывший во время войны начальствующим санитарной части, представил в La commission du travail de la Chambre[89] («Temps» I–XII-18) законопроект о включении в будущий мирный трактат закона международного труда, согласно постановлению Бернской конференции 1913 года, с созданием периодически собирающейся международной конференции труда. Для первой такой конференции выработается ряд вопросов, подлежащих обсуждению этой конференции.

Ллойд Джордж в письме (2-XI-18) подробно излагает программу своей политики.

В своих первых избирательных речах Ллойд Джордж, говоря о предстоящей тяжелой внутренней работе по восстановлению производительной жизни, предстоящих улучшениях и необходимости тщательного выбора тех, кто это будет проводить в жизнь, коснулся мира.

Мир должен быть справедливый – révendication, restauration, garantie[90], т. е. Германия должна за все заплатить. С точки зрения хозяйской понятно, Германия должна за все заплатить, а те, которые нарушили законы человечества недозволенными приемами войны, ненужной злобой к пленным, слабым, кто систематически грабил и разрушал, за это должен дать ответ. <…>

3-ХII-18

Приезд президента Вильсона совершается с необыкновенной помпой. Едет он на «Вашингтоне»{323}; его эскорт, кроме мелких судов, 10 судов первого ранга. Из Бреста навстречу идут 20 дестроеров[91]. Мы еще не знаем Message его Сенату вчера 2-ХII, но газета «Humanité» сообщает, что в нем 5 главных пунктов: 1) Лига наций, как обеспечение от возникновения войн, 2) уменьшение вооружения, 3) свобода морей в мирное и военное время 4) un réglement équitable pour le people allemand[92]; 5) Помощь России.

Из пункта 1-го, беря все предложения и рассуждения президента Вильсона, начиная с декабря 1916 года вытекает ряд других основных.

Равноправие, чтобы сильные мира сего сделали все, что в их силах для удовлетворения потребностей людей, которыми они управляют; крупным нациям – выход к морю.

Остается вопрос народностей, входящих в состав больших государств. О них ничего не говорится, как не упомянуто в телеграмме из Вашингтона, переданной Реноделем в «Humanité» 3-XII-18 une paix sans victoire[93].

Завтра мы познакомимся с содержанием Message Сенату, и тогда мысли Вильсона будут ясны и будет ясно, как повлияли на него события последнего месяца и настроение других союзников. Не думаю, чтобы Вильсон отрекся от своих взглядов и методов. Не думаю, чтобы торжества, которые ему здесь готовят, свернули бы его с пути. Было бы жаль, если бы слова графа Гертлинга, сказанные про Вильсона летом 1918 года, что он utopiste pacifiste[94] служащий интересам американского меркантилизма, имели бы хотя малейшее основание.

По тому, как велись переговоры о перемирии, Вильсону нельзя отказать в качествах холодного дельца и психолога.

По отношении России он в начале 1917 и до 1918 года ошибался. Он оценивал там совершающееся на основании слов тех, кто, по его мнению, знали Россию. (Речь 2 апреля 1917 г.) «Вот партнер, достойный быть членом Лиги чести!» – восклицает он, основываясь на ориентировке его о России другими. Вильсон в этом настроении оставался до начала 1918 года, когда он приветствовал искренность и честность большевиков, поведших на заклание Россию в Брест-Литовске.

Я думаю, он смотрит теперь на протекшие события и на настоящее иными глазами, но в основе, как Ленин по своему хотению хочет сделать из России что-то такое свое, так и Вильсон, осуждая методы Ленина, тоже хочет сделать свое.

Мысли его о Германии, вероятно, правильны. Немцы хотят быть свободными, по-своему, как немцы, и сознание, что они народ великий и что ружьем, как они понимают, они не побеждены, вытравить из них нельзя. Они все сделают, чтобы мир не был бы слишком убыточный и оскорбительный. Передача флота пока понимается как условие мира, но когда окажется, что он должен остаться у союзников, да с прибавкой и судов комерческого флота, тогда и у независимых и левых немецкое сердце заскребет. Я думаю, они будут тянуть, пока не оправятся, и без новой войны выторгуют кое-что.

Новой войны ни союзники, ни немцы не начнут. Перетянутую струну вновь не натянешь, да и условия борьбы в дальнейшем не легки для обеих сторон.

Старик Мольтке положение борьбы на правом берегу Рейна разобрал очень подробно. Она не легка для нападающих с запада, даже при условиях, что тет-де поны[95] в руках союзников. Мудро поступили союзники, что их заняли. Невозможность новой борьбы в общих условиях и в условиях внутренней жизни Англии и Франции в формирующихся отношениях к Америке и в зависимости первых от второй. Американцы, мало пострадавшие от немецких методов, не пойдут на такую авантюру. От мудрости и умеренности людей будет многое зависеть, теперь же кипят страсти.

А что у нас дома? Полная неопределенность в Малороссии.

По-видимому, Скоропадский правит, хотя в Белой Церкви и Бердичеве засел Винниченко. На севере сидит Чайковский, но что он делает, известно только ему. В Омске удален Авксентьев и правит Сибирское правительство. Кавказ – двойной вопросительный знак вместе с Закаспийским краем, Туркестаном и прикитайскими нашими землями. Где-то Деникин; что делает Дон: Краснова ли слушают, или, как рассказывают, калмык Тундутов там играет роль. Петроград голодный город, оттуда бежит, кто может, чтобы не умереть с голода. Матросы и вооруженная чернь – сила, и в Петрограде сидят правители Зиновьев{324} и Каменев.

В средней России Совет с латышскими и китайскими преторианцами, расстреливающими мирного обывателя.

Кругом православные, кто с хлебом, а кто без него, живут, предоставленные самим себе, ибо власть доходит до них тогда, когда надо произвести реквизицию. <…>