Совьетика - Ирина Маленко

Был октябрь, на улице уже было темно. Я стояла в холле института возле доски объявлений, которую успела выучить чуть ли не наизусть, когда наконец явился мой новый учитель.

– Женя Калашникова? Это Вы? – спосили у меня за спиной. Я обернулась и чуть не упала в обморок от неожиданности. Вместо средних лет занудливого, немного неряшливого переводчика, каким я себе его представляла, передо мной стоял совершенно очаровательный, немного неловкий, высокий, легко краснеющий светловолосый молодой человек с серыми как сталь теплыми глазами и такой же теплой улыбкой. Вряд ли намного старше меня. Он был таким симпатягой, что мне невольно стоило некоторого труда напомнить себе, что мне нравятся одни только африканцы…

Никита Арнольдович оказался не только симпатичным внешне, но и большой умницей. Это про таких, как он, говорят «ума палата». В первый раз в жизни мне встретился человек почти одного со мной возраста (он был старше меня только на 5 лет), который, кажется, был начитаннее меня! Очень скоро я начала втайне им восхищаться и с нетерпением ждала каждого следующего занятия, хотя амхарский язык был не сахар для изучения.

Дело не только в том, что в амхарском «алфавите» больше 200 знаков (каждый знак обозначает слог: ка, ку, ке и так далее, и алфавит, таким образом, совершенно не похож на наш не только по написанию). И не в том даже, что в нем есть звуки, которых нет в русском – «взрывные» к, п, т, ц и пр. Сама структура языка совершенно иная, чем у привычных нам европейских, и мне понадобилось некоторое время, чтобы настроиться на нужную волну для ее восприятия. Изучение амхарского казалось мне похожим на изучение математики: в построении фраз была своя строгая внутренняя система. Они строятся по кирпичику- похоже на решение математического примера по действиям,- путем присоединения к словам различных префиксов и суффиксов, и если не усвоить строго правила этого «строительства», то делать в амхарском языке просто нечего. Учебников у нас, как я уже упоминала, не было. Но Никита Арнольдович сам разрабатывал уроки, объяснял мне грамматику, приносил настоящие эфиопские газеты и книги – к урокам он готовился, несмотря на свою занятость на работе, основательно и свои гонорары отрабатывал более чем честно.

Жил Никита Арнольдович на другом конце Москвы, около метро «Домодедовская», вместе с родителями и старшей сестрой. Впрочем, их я видела только краем глаз, редко. Мы занимались в его комнате – 2 часа безо всяких пауз. Я очень ждала каждый раз конца занятий – не потому, что занятия мне не нравились, а потому что перед уходом домой можно было еще минут 5-10 поговорить с ним – об Эфиопии, о книгах, обо всяких интересных вещах. Он был единственным моим знакомым со схожими с моими интересами, и вскоре уже я таскала ему пачками купленные мною новые книги: показать и поделиться прочитанным. Да ради одних этих 10-15 минут хотелось жить всю неделю!

У меня есть еще и по сей день одна дурная привычка, которую я никак в себе не изживу. Когда мне кто-то нравится – имею в виду нравится по-человечески,- я начинаю задаривать его (или ее) подарками. В основном книжками. И как всякий настоящий русский человек, я не знаю чувства меры… (Мы все такие – люди крайностей, которые не чувствуют, когда пора остановиться: или вся страна – непременно атеисты, или вдруг всем в обязательном порядке предписывается изучать закон божий и стучать лбом по полу в церкви, как стало сейчас… ) И часто, увы, я человека таким образом избаловываю…

Но мне было так приятно, когда мне удавалось удивить его книгами, которые он еще не видел! Например, тем же русско-венгерским разговорником для наших солдат, который мой дедушка привез с войны. Или мемуарами об Эфиопии казачьего генерала Петра Краснова (того самого, которого повесили после войны за сотрудничество с фашистами!), которые мне случайно удалось купить в букинистической лавочке около памятника первопечатнику Ивану Федорову… Если бы ни ему, ни мне никуда не надо было спешить, мы могли бы обсуждать эти книги часами!

Один раз он вызвался довести меня до метро, потому что нам все равно было по дороге: ему тоже надо было куда-то уходить. Была зима, было скользко, и выйдя из подъезда, я поскользнулась и чуть не упала. В последнюю секунду он успел меня подхватить за локоть – и не отпускал мой локоть уже до самого метро. И это запомнилось мне намного сильнее, чем все полтора года мытаний с Саидом….

Лида подтрунивала надо мной и моими походами к Никите Арнольдовичу два раза в неделю и советовала мне «приглядеться к нему повнимательнее»- такая выгодная партия! Но я никогда не смотрела на него такими глазами. Я слишком сильно восхищалась им для этого, не говоря уже о том, что после того, как я незадолго до этого хлебнула свою порцию «романтики», на мужчин любой национальности как на таковых мне даже смотреть не хотелось. Боюсь только, что Никита Арнольдович не понял меня и тоже подозревал, что за этим моим восхищением кроется большее, потому что когда я предложила как-то показать ему свой родной город – а мне действительно очень хотелось это сделать, ведь у нас было так интересно, так непохоже на Москву!- он здоров струхнул. У москвичей был своего рода комплекс: им казалось, что все провинциальные девочки непременно хотят их на себе женить…

…В один прекрасный весенний день Лида сказала мне:

– Все! Хватит! Ты мне все уши прожужжала. Хочу своими глазами посмотреть на твоего Арнольдыча.

Мне и самой хотелось услышать ее о нем мнение и, зная Лидин характер, я приготовилась к веселому приключению. Но как это сделать? Не прятаться же у него под дверью!

Вскоре я услышала во время урока, как Никита Арнольдович договаривается по телефону с каким-то другом пойти в четверг вместе в бассейн. На столе у него я разглядела абонемент в бассейн на Баумановке – и вечером сообщила Лиде о такой предстощей возможности…

В четверг была прекрасная погода, почти летняя. Мы с Лидой ушли с последней пары и пешком от самого института через весь центр отправились на Баумановку. Никогда еще Москва не казалась мне такой красивой, как в тот вечер. Над Яузой пылал красный закат, освещая завод «Манометр». Было тихо-тихо, ни одна веточка не шевелилась на деревьях, зеленевших своими только недавно распустившимися листочками. Времени у нас было вагон, и мы успели обойти все Лефортово, с его старинными зданиями. Я пыталась представить себе, где здесь когда-то был Кукуй.

Мы быстро нашли бассейн и устроились в засаде, как партизаны. Мы не знали, с какой стороны придет Никита Арнольдович, но предполагали, что от метро. Засев в небольшом парке перед бассейном, мы заняли стратегически важную точку, откуда просматривалась входная дверь и дорожка к ней. Лида предусмотрительно захватила с собой по газете: закрывать наши лица, если он заметит, что за ним наблюдают.

Он показался на дорожке в строго назначенный час. «Но разведка доложила точно»… Я поспешно закрыла лицо газетой, а Лида встала с лавочки и медленно совершила вокруг него круг. И все было бы хорошо, если бы порыв ветра, вдвойне неожиданный в такой тихий вечер, не вырвал вдруг газету из моих рук… Услышав шелест, Никита Арнольдович поднял голову и…. у него отвисла челюсть.

Я смотрела в другую сторону и делала вид, что я кого-то жду, чувствуя на себе его удивленный взгляд. И лихорадочно думала, как же себя в следующий раз с ним вести на уроке и что делать… Тем временем ко мне вернулась завершившая свой большой круг почета Лида.

– Нэджа мараглы огландыр !- сказала она одобрительно, показывая мне большой палец. Я чуть не провалилась под лавочку.

Всю обратную дорогу до общежития мы с ней хохотали как сумасшедшие.

На следующий раз и я, и Никита Арнольдович – оба мы не подавали виду, что что-то произошло. Но я видела, как он легонько ухмылялся – не с презрением ко мне, а так словно ему льстило и было для него совершенно неожиданным такое внимание к его персоне…

Уроки продолжались. За два года Никита Арнольдович так отточил мои познания в амхарском, что когда он действительно понадобился мне на практике – в Институте Африки, святыне святых отечественной африканистики!- я смогла переводить рукописные тексты безо всякого словаря. Тем более, что словарем он меня пользоваться так и не научил. В амхарском языке и это непросто: слово надо искать не по тому, с какой буквы оно начинается, а по его корню…

Все это время мы называли друг друга на «Вы». Через полтора года после нашего знакомства мне подумалось, что статус – длительность нашего знакомства и небольшая разница в возрасте – позволяет нам перейти на менее формальную форму обращеня. И я сделала первый к этому шаг.

– Никита Арнольдович, можете называть меня на «ты». Ведь мы уже давно знаем друг друга.

Никита Арнольдович смутился, но сказал, что я тоже могу называть его на «ты», и что мы можем перейти на новую форму обращения со следующего раза. Видимо, ему требовалось время, чтобы к такой мысли привыкнуть. Но когда я пришла к нему в следующий раз, он по-прежнему обращался ко мне на «Вы»! Привычка – вторая натура…