Хождение в Кадис - Яков Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выбросив лапу, он ухватил падре за грудки и потянул к себе. Сказать, что падре Бенито испугался, значит не сказать ничего. Под коленями вдруг образовалась пустота, голова мелко затряслась, а горло сдавило, точно паук схватил его еще одной лапой. Двумя руками уцепился падре Бенито за край стола, а ногами уперся в пол, чем вызвал у чертей взрыв веселья.
– Гады! – захрипел падре. – Нету вас, никого нету. И тебя, паучина поганая, тоже нет.
Пытаясь спастись, он стал читать бенедикцию экзорцизма, изгнания злого духа.
Смех смолк, точно отрезанный, а паук растворился. На его месте возник смущенный черт.
– Ты это, – укоризненно произнес он, – полегче со святыми именами. Забыл заповедь евангельскую: не произносить имени Божьего попусту?
– Не тебе меня заповедям учить, бесовское создание! – закричал падре Бенито, потирая рукой грудь. Он уже понял, как бороться с чертями, и решил не давать им спуску. – Тоже мне, святой отец нашелся! Ты Псалмы у меня забрал, да только я их наизусть помню. Будешь мне голову морочить, сразу читать начну.
– А ты нас не пужай, мы пуганые! – заорал здоровенный рыжий бес, стоявший возле предводителя. Он сильно напоминал мельника Хулио, только Хулио орал еще громче и чуть что начинал топать ногами и браниться, как пьяный кастильский кабальеро.
Бес топнул ногой, крутнулся волчком и… не может быть… на его месте возникла не кто иная, как собственной персоной служанка Перфекта с половником в руках. Он понимал, что и это наваждение, но морок выглядел так правдиво и явственно, что падре не удержался и спросил:
– Перфекта, как ты здесь оказалась?
– Он еще спрашивает?! – зашлась от негодования служанка. – Сам шатается черт знает где, якшается бес знает с кем, а мне вопросы задает! У, глаза твои наглые, рожа паскудная, морда грязная! Наделил же меня леший священнослужителем!
Она размахнулась половником и так врезала падре по лбу, что у бедняги искры из глаз посыпались. От удара он тут же пришел в себя: так ругаться мог только черт, ведь за пятнадцать лет верной службы падре Бенито ни разу не слышал от Перфекты ничего похожего. Не медля ни секунды, он привел в исполнение свою угрозу.
– Счастлив человек, – четко выговаривая каждое слово, начал падре Бенито первый псалом Давида, – который по путям злодеев не ходил, и в совете нечестивых не сидел, и…
– Замолчи немедленно! – заорал рыжий бес. – Уши вянут от таких слов.
Падре Бенито потер рукой ушибленный лоб и закричал:
– Ты ничто, и все вы ничто, пустое место, туман над водой! Знайте же, что я стою перед вами не благодаря собственным силам, а с помощью святого отца настоятеля бенедиктинского монастыря в Монсеррате. Он отменил ваше бесовское собрание, и я не успокоюсь, пока сам не увижу, как вы испаритесь и исчезнете, пропадете и сгинете…
– Успокойтесь, падре Бенито, – перебил его хозяин. – Ладно, будет, все мы немножко погорячились, давайте обсудим дела наши важные как взрослые, солидные люди. Не подобает столь уважаемому человеку, как вы, орать, точно черт знает кто. Вот как мы поступим. – Бес говорил спокойно и рассудительно, и падре решил послушать, к чему тот клонит.
– Есть у меня книга заветная, – продолжил главный черт, – и в ней записаны имена всех праведных отцов настоятелей.
При слове «праведных» Билар скабрезно усмехнулся.
– А вместе с именами их проповеди, поучения, наставления, – тут черт многозначительно поднял вверх большой палец правой руки, – а также всякие глупости, которые они успели наговорить и наделать за свою жизнь. Человек – существо по сути своей греховное, иной святой отец в соборе молится, будто самый большой праведник, но, оставшись наедине со своими ручками шаловливыми в темной келье, такое может себе позволить, ой-ой-ой! Он думает, будто его никто не видит и не слышит, да не тут-то было, в книжечке моей все про всех взвешено, отмерено и записано! Работа наша такая, призвание, предназначение свыше!
Черт дружески подмигнул падре, будто давая понять, что он находится вместе с ним по одну сторону мира, а неправедные святые отцы – по другую.
– В общем, если имя настоятеля бенедиктинского монастыря в Монсеррате значится в моем списке – ничто вам не поможет, падре Бенито. Придется остаться с нами до конца дней. Вы ведь священнослужитель, вот и будете править мессу, только по нашим законам. Пить наше вино и петь наши песни. Но! – Тут Билар снова поднял указательный палец: – Ежели в книжке моей заветной настоятель бенедиктинского монастыря в Монсеррате не упомянут, значит, он настоящий праведник и нет у нас над ним власти. Ни над ним, ни над его посланником. Тогда я и мои товарищи принесем вам чистосердечные извинения и немедленно отправим домой. Ну как, согласны на проверку?
– Можно подумать, будто у меня есть выбор! – воскликнул падре Бенито.
– Сразу видно умного каталонца, – осклабился черт. – Нет у вас никакого выбора, дорогой падре Бенито, и выхода тоже никакого нет. Хоть вы и называете нас фатаморганой, но сами попали в полную зависимость от этой несуществующей фата-морганы. Ну-ка, ты, – он ткнул пальцем в рыжего беса, – беги в мою комнату, открой секретер, в третьем слева ящике отыщи папку в красном сафьяновом переплете. Это и есть заветная книга. Тащи ее сюда, одна нога здесь, другая там. И не вздумай читать по дороге, узнаю – башку сверну.
Бес бросился сломя голову и вскоре вернулся, сжимая в руках красную папку.
– Посмотрим, посмотрим, – промурлыкал черт, уселся за стол и резким взмахом руки смел на пол мешавшую посуду. Открыв папку, он вытащил кипу пергаментов, стал просматривать, придирчиво изучая каждую. Дойдя до конца, он огорченно причмокнул и начал снова пересматривать, теперь уже с конца. Опять вернувшись к началу, он сунул пергаменты внутрь, аккуратно завязал тесемки на папке, встал и торжественно произнес:
– Уважаемый падре Бенито! От имени моих друзей и от себя лично я приношу вам искренние извинения. Настоятель бенедиктинского монастыря в Монсеррате настоящий праведник, учение его – свет, а посланники – неприкосновенны. Вас немедленно доставят домой и больше никогда не потревожат.
Так и вышло. И с той поры падре Бенито ступил на путь истинного раскаяния, питался лишь сухим хлебом, никогда не пил вина, носил только черное, и не было у настоятеля более преданного последователя,
