Современный венгерский детектив - Андраш Беркеши

— А вы ее напоили?

— Напоили. Да так, что она не только на ногах стоять, на руках не моща подняться.

— Как же звали эту кухарку?

По дороге в Иртань старший лейтенант Буриан углубился в размышления. Шофер знал, что в такие минуты мешать ему нельзя. Дорога была сухой и пыльной. Но вот вдали показались домики, и вокруг все сразу как бы ожило, зазеленело, от реки повеяло прохладой и свежестью, такой приятной после надоевшей пыли.

Таподи занимал квартиру с ванной. Пришлось подождать, пока он закончит свой туалет. Буриан сидел в плетеном кресле на террасе, выложенной разноцветной керамической плиткой, и беседовал с супругой Таподи, молодой светловолосой женщиной. От самых ступенек террасы начинался заботливо ухоженный садик. Поговорили о погоде, затем жена Таподи, одетая так, будто собиралась выйти из дому, деликатно спросила;

— Вероятно, вы из управления лесничества?

— Нет. Я из управления милиции.

Воцарилось глубокое молчание. Затем, словно очнувшись от оцепенения, хозяйка дома вскочила и скрылась за дверью, ведущей в ванную комнату. Оттуда донесся торопливый приглушенный шепот, и через минуту на террасу вышел высокий мужчина в белой спортивной майке. Под носом у него топорщились усы, и в самом деле похожие на кроличий хвостик, а над глазами нависали густые, лохматые брови. Надев сорочку и застегнув пуговицы, он сказал:

— К вашим услугам. Я понимаю, важное дело, если вы сегодня, в воскресенье…

— Это ваш собственный дом? — спросил Буриан. В глазах Таподи вспыхнул и тут же погас огонек.

— Да, мой. Располагайте мною. Итак, о чем пойдет речь?

— Это правда, что вы в ссоре с Гергеем Дубой? Таподи наморщил лоб, будто вспоминая о чем-то, хотя мог бы ответить, сразу, без размышлений.

— Дуба? Да, конечно! Я запомнил его благодаря этой необычной фамилии. Он разозлился на меня за то, что я купил у него лощадь по установленной цене. Спустя

некоторое время он узнал, что эта лошадь стоит дороже, ну и попытался изменить купчую.

Жена Таподи старалась прислушаться к разговору из комнаты, но, убедившись, что ничего не слышит, вышла на террасу и с независимым видом села в кресло.

— Надеюсь, я не помешаю?

— Ни в коей мере.

— Как видите, инициатором ссоры был Дуба, а не я. Именно это вас интересовало? — Супруги переглянулись. Затем Таяоди продолжал: — На меня многие

дуются, а кое-кто даже гневается из-за того, что я разбираюсь в лошадях и извлекаю из этого дела некоторый доход. У нас, венгров, сохранились еще известные предрассудки в отношении лошадей. Например — я имею в виду не себя, а все наше общество в целом,— мы брезгуем есть конину. А почему? Потому, что наши предки считали лошадь священным животным. Если пожелаете, я могу изложить вам свою систему, тем более что конъюнктура конного рынка сейчас уже резко упала.

Буриан не пожелал.

— Скажите, а муж сестры Дубы тоже был с вами в ссоре?

— Муж его сестры? Что вы имеете в виду? — Буриан никогда не поверил бы, что эти мохнатые, дремучие брови способны взлететь на лбу Таподи так высоко.— Прошу прощения, но с этой личностью я никогда не имел никаких контактов. Знаю только, что он распространял обо мне гнусные сплетни.

— Так. Ну а проволока, натянутая поперек дороги?

— Ах, да. Это было. Я мог бы подать на него в суд, но не имел прямых доказательств.

Таподи вдруг повысил голос, чуть ли не до крика.

— Поймите, наконец, до этих людей мне нет ровно ни какого дела! Никакого, слышите?

Таподи вскочил с места, весьма недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Буриан, однако, остался сидеть и холодно сказал:

— У вас есть мотоцикл, не так ли? — И после того, как Таподи утвердительно кивнул, добавил: — Я хочу осмотреть шины на колесах вашей «паннонии».

— Как вам заблагорассудится. На это вы имеете право. Только не понимаю, зачем?

— Муж сестры Дубы убит. Возле трупа обнаружены следы шин такого мотоцикла, как ваш.

Таподи побледнел, опустился на свое место и провел рукой по лбу. По лицу его было видно, как напряженно работает его мысль. Он глубоко вздохнул.

— Когда это произошло?

— Минувшей ночью.

Супруги опять переглянулись, словно решая, кому из них говорить.

— Извините,— произнесла жена Таподи,— но прошлой ночью у нас были гости. Всю ночь, до самого утра.

— Допустим, что так,— равнодушно отозвался Буриан.

— Целая компания, десять человек. Все изрядно выпили. Как видите, у нас есть десять свидетелей, которые подтвердят, что мы всю ночь…

— Допустим,— повторил Буриан.— Но вы сами только что сказали, что все они как следует выпили. А в таком состоянии вряд ли…

Супруги Таподи окончательно онемели.

— Я хотел бы знать,— неожиданно резко отчеканил Буриан,— за что именно шурин Гергея Дубы имел на вас зуб? Только отвечайте откровенно.

— Не знаю. И умоляю вас, не говорите мне «вы» таким официальным тоном. Душенька, ты не приготовила бы нам по чашке крепкого кофе? Только сейчас я почувствовал, как устал за минувшую ночь.

Женщина лениво, не спеша, поднялась с кресла, в ее движениях не было ни капли страха. Буриан невольно подумал: «На какого зверька она похожа? Красивое животное». Она вышла.

— Прошу прощения,— приглушенно сказал хозяин дома, наклонившись к Буриану,— но тут явное недоразумение. И все из-за одной женщины. Я работал тогда в государственном хозяйстве близ Кирайсаллаша. Дело было осенью. Приехал к нам из Будапешта какой-то ревизор проверять качество не то готового вина, не то молодого, что еще бродило. Закончил он свою работу, и выдался у него свободный вечерок. А какие у нас на селе развлечения, что можно предложить? Ничего. Сидели-сидели втроем, пили вино без закуски — надоело, карты тоже наскучили. «Надо бы женщин раздобыть»,— говорит ревизор, а сам уже сильно навеселе. Что ж, послали мы ночного сторожа, дядюшку Андраша, за одной молоденькой кухаркой. Она в госхозной столовой работала. Я тоже к этому времени изрядно напился. Приказали мы ей бутерброды делать, а сами думаем: напоим-ка девицу допьяна. Угощали коньяком, дальше больше. Что еще сказать? Напоили ее так, что она не только на ногах стоять, на руках не могла подняться.

— А дальше все пошло как по маслу?

— Не совсем. Она била ногами, кусалась, царапалась. Но нас было трое, четвертый коньяк.

Прежде чем Буриан успел задать следующий вопрос, вошла супруга Таподи с кофейником и чашками на подносе. Таподи знаком своих поистине выдающихся бровей попросил собеседника воздержаться от предыдущей темы в ее присутствии и как ни в нем не бывало продолжал разговор о лошадиных торгах.

— Видите ли, я досконально изучил все родословные лучших призовых лошадей нашей страны. И что еще более важно, легко могу определить у любой лошади те или иные признаки ее породности. И племя, и завод, и клейма, все на память. И представьте, теперь, когда в нашем хозяйстве лошади постепенно вытесняются машинами, я вдруг смог применить свои познания в таком деле, которое раньше считал абсурдом. Правда, подумывал я об этом и прежде. Но в два миллиона крестьянских дворов, имевших лошадей, так запросто не заглянешь. А вот когда их табунами погнали на ярмарочные торги, на продажу, кое-что сообразить стало можно. Да, признаюсь,— с видом торжества вздохнул Таподи, отхлебывая из чашки ароматный кофе,— захватила меня тогда эта страсть к лошадям, решил я сколотить отличный табун, если не для себя, так для госхоза. Доложил начальству, а мне в ответ: «Что лошади? Где вы живете, Таподи, на луне или на земле? Это не наш профиль». Но я не сдался, стал покупать на свои кровные деньги одну за другой заезженных кляч. Поднял их па ноги, откормил, выходил, вылощил, а потом, месяца три-четыре спустя, так сказать, на блюдечке с голубой каемочкой поднес их

государственной внешнеторговой конторе, продававшей наших племенных коней в зарубежные страны.

— И взяли за них вдвойне, не так ли?

Оба супруга неопределенно покачали головами, так что невозможно было понять, то ли им заплатили слишком мало, то ли слишком много. Впрочем, Буриан отнюдь не был склонен углубляться в дебри коневодства и секреты лошадиной конъюнктуры. Учтивым жестом он как бы отстранился от материальной стороны вопроса.

— Возьмем, например, потомство от Сокровища, продолжал менторским тоном хозяин дома.— Вы наверняка слышали об этой кобыле. Как, не слыхали? Чудо была кобыла. В семидесятых годах прошлого века она взяла золотые призы на пятидесяти четырех скачках…

— Прошу прощения,— негромко, но решительно проговорил Буриан,— меня в первую очередь интересует шурин Гергея Дубы.

— Ах, да! — Таподи осекся и, обиженно помолчав, снова заговорил:— Увы, всегда что-то ускользает от нашего внимания. Так вот, об этом самом шурине Дубы. Спрашивается, почему он живет — извините, жил — у черта на рогах, на каком-то хуторе? От всех на отшибе, сам по себе? А потому, что не пожелал вступить в производственный кооператив. Путем какого-то обмена приобрел он себе дом с небольшим участком, можно сказать, на ничейной земле. Да-да, именно на ничейной, на границе земельных угодий трех окрестных сел. Никому этот участок не был нужен, никто и не претендовал на него.