Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

И все это было сделано для одного человека, для президента Соединенных Штатов, сидевшего в своем строгом черном костюме в самом центре этой великой сцены. Король Георг Пятый поднялся с бокалом вина. Он провозгласил тост за дружбу с великой заокеанской демократией. Король довольно долго говорил об огромном вкладе американцев в победу. В ответном слове президент Вильсон обрушился на политику баланса сил, давшую такие горькие результаты. Он косвенно назвал себя и свои идеи «великим приливом, касающимся сердец людей». Заключил Вильсон свой тост призывом осушить бокалы «за здоровье короля и королевы, за процветание Великобритании». В зале наступила тишина. Важно было не то, что сказал Вильсон, а то, чего он не сказал. А не сказал он о британском вкладе в только что завершившуюся войну, ни словом не упомянул британский флот и британские вооруженные силы, не упомянул имени ни одного британца[463].

После обеда президент Вильсон буквально наткнулся на военного министра Уинстона Черчилля. Знаком признания был вопрос: «Мистер Черчилль, в каком состоянии военно-морской флот?» Черчилль вспыхнул и едва ли не в единственный раз не нашелся что сказать. Ллойд Джордж по возвращении на Даунинг-стрит немедленно связался с британским послом в Вашингтоне лордом Редингом. Он указал на вред, нанесенный дружбе Британии с Соединенными Штатами речью и поведением президента. Ллойд Джордж специально подчеркнул, что старается угодить президенту больше, чем Клемансо, что Британии необходима дружба с Америкой. Утром посол Рединг связался с премьером: президент Вильсон обещает, что его предстоящая речь в Зале гильдий будет воспринята англичанами более благосклонно.

А Вильсон пребывал в наилучшем состоянии духа. Он, к слову говоря, отмечал свое шестидесятидвухлетие. Английский король нанес ему визит и подарил ему книги о Виндзоре. Вильсон говорил, что это «самый великий день в моей жизни». По пути в Зал гильдий лорд-мэр Лондона и шериф «в умопомрачительных средневековых костюмах встретили его. Ему были — при овации всех присутствующих — дарованы «вольности города». Вильсон вышел на трибуну.

Вильсон начал с диалога двух великих народов, ныне они говорят друг с другом. «Солдаты этой войны воевали со старым порядком. Сердцевиной старого порядка был баланс сил». Президент сделал краткий обзор дипломатии XIX в. Мир тогда поддерживался «ревнивым наблюдением друг за другом и антагонизмом интересов». Хороший ли это пример для сегодняшнего дня? «Ныне не должно быть баланса мощи, никакого группирования одних стран против других, но единая, объемлющая всех группа наций, которым будет доверен мир на нашей планете»[464]. Президент не упомянул ни одного имени, не упомянул могучих британских усилий в войне. Нечувствительность ранит, в данном случае это было особенно заметным.

Англичане своенравный народ, и иногда им нравятся еретики. «Ересь» Вильсона понравилась епископу Кентерберийскому и бывшему премьер-министру Асквиту — они кивали головами в знак одобрения. А виконт Морли обернулся к врачу Вильсона Грейсону: «История отметит только двух человек в этой войне — Вильсона как государственного деятеля и Фоша как солдата»[465]. Конгресс тред-юнионов прислал Вильсону целый манифест: «Секретная дипломатия довела европейские нации до крушения». Асквит прислал письмо: «Как и Вы, я всегда был университетским человеком».

Ллойд Джордж — всеми мыслями в выборах — всячески старался использовать элемент честолюбия в Вильсоне. Уайзмен готовил его к этому важному рандеву. Британский премьер вместе с Бальфуром посетил президента Вильсона в его шикарном кабинете в Букингемском дворце. Пусть Лига Наций будет первым обсуждаемым пунктом конференции. Ллойд Джордж докладывал военному кабинету: «Президент — чрезвычайно приятная личность. Он ведет себя, как профессор в компании молодых учащихся, — чего я и ожидал. Лига Наций — единственная дорогая ему идея». Сложности с президентом будут заключаться в том, что «у него нет определенной конкретной схемы». Вильсон любит большие идеи и не любит конкретности. Насколько его поняли англичане, ему важна была главная идея, а детали — в которых самый смысл — его угнетали. Он ненавидит французские предложения относительно формальных процедур. Слушавший премьера лорд Керзон промолвил: «Нас ждет на конференции грустное фиаско».

Вильсон считал, что колонии должны быть отданы прежней владелице — Германии. Ему понравилась идея получения мандатов на управление теми или иными территориями. Ему очень не нравились идеи о взыскании контрибуций. Приоритет должен быть отдан «прямым репарациям». Ллойд Джордж как раз читал доклады Кейнса, и полное хладнокровие Вильсона в отношении тяжкого финансового бремени Британии его угнетало. Ведь в случае реализации американских схем Франция и Бельгия оказывались в более благоприятном положении.

На прощание большой банкет планировался в Ланкастер-хаузе, но в последний момент Ллойд Джордж пригласил Вильсона на Даунинг-стрит, 10. Два величайших политика сели за стол, когда начали поступать первые результаты национальных выборов в Англии. Ллойд Джордж победил с невероятными результатами, он сумел добиться самого большого парламентского большинства в британской истории, его коалиция получила 529 мест в палате общин против 177 голосов других партий. Асквит и самые знаменитые пацифисты своего времени — Филипп Сноуден, Рамсей Макдональд и другие — потеряли представительство в парламенте. Но лейбористская партия увеличила свое представительство — с 37 до 64 мест в палате общин.

Нам ничего не известно о реакции Вильсона: молчит дневник Ллойд Джорджа и Грейсона. После ужина с премьером Вильсон сел на поезд и навестил старую церковь своей матери в Карлейле. В старой маленькой церкви он говорил о необходимости мирового крестового похода морального плана. Лил лютый дождь, но президент воспарялся к горним вершинам. По совету Нортклиффа он затем посетил Манчестер. Он знал, что вчера сказал в Париже Клемансо, и решил ответить своим европейским партнерам и противникам в столице либерализма — Манчестере.

Единство военного командования в военное время должно уступить место единству моральному в воюющем мире. «Я хочу сказать вам, что Соединенные Штаты не интересуются европейской политикой. Но они заинтересованы в партнерстве права между Америкой и Европой». Эти слова адресовались всем европейцам, начиная с только что проголосовавших англичан. Что такое партнерство права? Это то, что противоположно «балансу сил», ибо Соединенные Штаты «никогда не присоединятся ни к какой комбинации сил. Они не заинтересованы в мире в Европе как таковом; они заинтересованы в мире во всем мире»[466].

У англичан сложилось стойкое представление, что Вильсон органически не любит Британию. В американском посольстве в Лондоне он говорил: «Вы не должны говорить, что мы их двоюродные братья и, уж конечно, что мы их братья; мы ни то и ни другое. Также вы не должны думать о нас как об англосаксах». Да, у двух народов общий язык, но это, скорее, не благоприятствующее, а усложняющее жизнь обстоятельство. «Об американцах нельзя сказать, что они антибританцы, но уж определенно то, что они не пробританцы. Если уж они за кого и стоят, то, скорее всего, за французов»[467]. Хауз относился к англичанам значительно более благосклонно.

Многие британцы платили Вильсону той же монетой. Австралиец Хьюз открыто высказывался против «диктатуры Вильсона», но канадец Борден просил смягчить антиамериканские обертона. Керзон сказал Ллойд Джорджу, что во время конференции тот будет представлять силу не менее мощную, чем Вильсон, — состоявшиеся выборы подтвердили колоссальную общественную поддержку «валлийского льва».

На следующий день Вильсон снова пересек Ла-Манш. В Париже его ждали гольф и ожидания. Не желая терять дорогого времени, он отправился в Италию.

Напомним, что Франция призвала под свои знамена 8,5 млн. солдат — цвет населения метрополии, из них 1 млн. 300 тыс. погибли, 2,8 млн. были тяжело ранены. Наиболее индустриально развитая северо-восточная зона страны оказалась под многолетней германской оккупацией. 230 тыс. предприятий были полностью разрушены, а 350 тыс. — частично. В 1919 г. промышленное производство Франции составило 60 % от уровня 1913 г. Общий экономический ущерб (в который входили займы, потерянные в России) составил примерно 160 млрд. золотых франков[468].

Все это придавало основание признанию Клемансо, что Франция одержала в Первой мировой войне пиррову победу. Собственно говоря, Германия не была разрушена. Ее индустрия стояла нетронутой, готовой к новому броску. Клемансо находил в себе силы говорить это открыто: «В то время, когда источники германской мощи остались в своей основе нетронутыми, включая исключительную централизованность управления и выигрышное геостратегическое положение, эрозия французской мощи ускорена исчезновением прежнего жизненного важного противовеса в виде России»[469]. Тигру хватало реализма понять, что через очень небольшое число лет Германия восстановит свои силы и превзойдет своего исторического конкурента по всем основным показателям.