Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

Макс вскакивает и выходит под дождь. Слышно, как он бранится в темноте – споткнулся.

Второй день.

Третий.

Четвертый.

На пятый день пришло известие, что на месте Космопорта вырос вулкан.

А на шестой Кайса успокоилась.

Дом Уурта не задело ураганом и не поломало землетрясением. Даже крыша осталась на месте. Когда Майвен добралась до маленькой хижины на склоне Аветалы, живот подводило от голода, из носа текло ручьем, а глаза слезились. Всхлипывая, она доковыляла до порога, вошла – и впервые оказалась в тепле. Будто сами стены грели.

Стянув через голову грязное мокрое платье, Майвен закуталась в толстое одеяло и запихала в рот сухую лепешку. Так, с куском во рту, и уснула.

Снился старый отшельник, морщинистый, смуглый, седой. Он молча сидел рядом с Майвен, положив руку ей на лоб, и качал головой. Потом пришла тетя Магда, держа за руку Улле, встала у окна. С улицы слышен был голос Макса, он ругался на круджо. «Макс, не ругайся», – сказала Майвен, но губы шевелились, а звука не было. Вошел дреко, потоптался – и улегся, прижавшись чешуйчатым боком к одеялу. Странно, здесь он – грел.

Проснулась утром – простужена, горло болит, и кашель, но все равно хочется есть. Обследовала хижину, нашла вяленое мясо, еще лепешки, сушеные плоды, пучки душистых трав и – главное – огниво, которым разжигают очаг. Хорошо, что Риит научила, как им пользоваться. Не сразу, но получилось развести огонь. Разогрела лепешку, вскипятила воды, бросила в плошку горсть сморщенных сизых ягод и щепоть буро-зеленых листьев.

Поела – уснула снова.

Снаружи бушевала Кайса, а здесь было тепло и уютно.

– О боги Кайсы, – сказала Майвен, – пусть я буду круджо вместо Уурта. Я маленькая, в меня много не поместится. Ну хоть какого духа в меня запихайте. Я не хочу, чтобы умирали люди.

Боги Кайсы не ответили. Наверное, она неправильно просила.

А потом – кончилось.

Майвен проснулась – а снаружи светло и тихо.

Вышла за порог – солнце светит.

И земля перестала подскакивать и рычать.

– Пойдем домой, дреко, – сказала Майвен.

Вместе с кайсанцами мы хоронили погибших. Кого нашли.

Уурта – так и не отыскали. Аветала похоронила его сама.

Мы вырастили себе дома взамен разрушенной Станции. Местные помогли нам.

Впрочем – мы теперь тоже местные.

Планета убила множество людей. Сколько из них были круджо – только богам Кайсы известно. Осталась хорошо если треть коренного населения.

Но сейчас планета дремлет, спокойная, мирная, благословенная, как когда-то. На пожарищах поднимается молодая поросль, реки вернулись в русла, даже вулкан Космопорт спит, и над кратером не видно дымка.

Духи Кайсы нашли себе новых хранителей.

Мы такие же теплокровные, как кайсанцы, как коровы, свиньи, гуси и утки.

Скольких из нас выбрали духи стихии, чтобы затаиться до поры?

И – что случится, если круджо покинет планету?

Мы пленники Кайсы. Нам никогда не улететь отсюда.

Придется с этим жить.

Мы научимся.

Космопорт восстанавливать не стали. Только залили бетоном посадочную площадку – подальше от вулкана.

На нее опускаются автоматические грузовики. Люди больше не рискуют ступать на землю Кайсы.

Последним, кто прилетел из людей, был папа. Майвен очень обрадовалась.

Как ты думаешь, папа, а я – круджо?..

Ника Батхен

ДОБЫЧА

За одно утро поляны покрылись подснежниками – словно на лес опрокинули полные ведра звезд. Казалось, невозможно пройти, чтобы не наступить на бело-голубой, пахнущий весной ковер. Если б не спешка – я задержалась бы покружить в тумане между могучих стволов царских кленов, прикоснуться щеками к влажной, заросшей мхом коре, под которой бьется сок жизни, – но, увы. Мой старший брат Лассэ разбудил меня до восхода луны. «Вставай, вставай, – повторял он и звонил в серебряный колокольчик. – Ловцы пришли на границу». Я вскочила, сбросив дрему вместе с капельками росы.

Они всегда приходили весной, в то время когда звери и птицы беспечны, увлеченные свадьбами и поиском дома для будущих малышей. Они убивали не для еды и не ради защиты, не щадили ни детенышей ни влюбленных, оставляли изувеченные тела на грязных стоянках, увозили с собой пленников в железных клетках, чтобы те медленно гибли вдали от родины. Гоняясь за драгоценной добычей, они не страшились ни смерти, ни небесных путей. Увы, Лисий лес – и ковры оранжевых мхов в алых капельках сластеники, и бугристые валуны, в чьих расщелинах гнездились изумрудные змейки, и тропинки вдоль русла реки, и опустелые провалы нор, в которых раньше жили водяные дракончики, – принадлежал людям. По договору царицы Астэ и трех владык краткоживущих эльфы клялись не выходить за границы Ревучих топей. Оставалось только молча смотреть на гибель родичей по земле – или делать то, что возможно свершить, не нарушая клятвы.

Я бежала изо всех сил, перепрыгивала ручьи, осторожно ступала по размокшим тропинкам и скользким склонам. Кое-где, в низинках, в тени деревьев еще прятались островки старых сугробов. Брат Лассэ сказал однажды, что наш лес, наш Тауре Руско, тает как снег под солнцем. Брат Мэльдо стал спорить – эльфы живут. Так же ярко зеленеют по весне рощи, так же сочно наливаются красным золотом в месяц Листьев, так же спускаются осенью к морю золоченые лодки в лентах и бубенцах. В ночь перелома года так же дивно танцует царица Астэ на вершине горы Потери, а братья зажигают огни и пьют мед из прозрачных кубков – изгнанниками мы пришли в эту землю и отыскали приют. Нас не становится меньше. Почти.

Воздух наполнился томящим запахом прели, почва все чаще чавкала и расползалась. Клены и буки сменились чахлой ольхой и тощими, как девчонки из деревень, березками – я приближалась к топям. В разгар лета, когда солнце пьет воду с земли и болотные травы корнями скрепляют почву, отыскать тропку между кочек, бочажин и редких островков суши, поросших вереском и сосной, может и человек. Весною не всякий эльф согласится обойти топи по краю. А мне придется проскользнуть через самое сердце болот и бежать напрямик. Страх шевельнулся в груди холодной рыбешкой, я глубоко вздохнула, унимая его, – и рванулась вперед.

Место для ночевки я стала высматривать загодя, не дожидаясь заката. Болотные ящеры – неприятные зубастые твари размером с хорошего оленя – еще спали в своих сырых берлогах, призраков нынче бояться нечего. Но отдыхать лучше на сухом мху или палой листве, там, где никто не умер. Мне повезло не сразу, солнце уже краснело, когда удалось отыскать сразу три сухих и безопасных на вид островка, с одного пахло сладким – прошлогодние ягоды топяницы, вытаяв из-под снега, обретали особенный аромат. И ручеек журчал тихо, но явственно. Я поспешила на звук – и отпрянула. Где-то под толщей торфа пряталось озерцо земного масла, пестрые пятна выступали наружу, делая родник непригодным для питья. Вздохнув, я низко наклонила голову и коснулась рогом воды, очищая источник от яда. Потом поела ягод и нежных вересковых побегов, осмотрелась и решила, что на среднем островке, в кольце сосенок мне будет безопасней всего. Постель из прошлогодней хвои оказалась приятной, я улеглась, подогнув ноги, встряхнула гривой и опустила голову. Глаза закрылись сами собой. И снов я не видела.

На рассвете вдруг начался снегопад. Пробираться по кочкам стало труднее, шерсть на ногах намокла, до самых бабок налипла грязь. Снег сбил меня с пути, я потеряла сердце топей – большой остров, усеянный крупными валунами, на котором испокон веку ничего не росло, пришлось возвращаться по своим же следам. Продвигаясь вперед, я грезила наяву – о зеленых лугах и освещенных луной июньских полянах, о журавлиных танцах и играх лисят. Замечтавшись, чуть не шагнула в круглое, гладкое озерцо, увидела себя в черной воде, хихикнула – белый единорог, перепачканный, словно мускусная крыса. И тут же вздрогнула всем телом – ветер донес далекий запах дыма человеческого костра.

Краткоживущие не умеют кормить огонь, они смешивают ветки разных пород, добавляют вонючего торфа или жирного угля и кашляют от едкого запаха. Я никогда не понимала людей. Не испытывала к ним ненависти – это яд, разъедающий душу, от которого нет спасения. Мать рассказывала, как дичали те эльфы, что не сумели принять мир и, вопреки клятве, сражались с людьми по ту сторону топей. Участь погибших казалась завидной по сравнению с судьбой тех, кто перестал чувствовать красоту. Брат Лассэ тоже убивал – но честно, лицом к лицу, как убил бы оленя или медведя. Я – нет. И не знаю, смогу ли…

Вторая ночь в топях была нелегкой – я замерзла и не нашла сухого места для ночлега, поэтому дремала вполглаза, стоя на маленьком островке. Но утро вознаградило меня за все – под яркими солнечными лучами впервые за эту весну раздалось звонкое «цыть-цыть-цыть» овсянки, а за утренним туманом на горизонте показалась широкая гряда Лисьего леса. До цели было рукой подать.