Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

– Что это, Ульрих?

– А, это? Это вклад Улле Арпа в мировое музыковедение.

– Так ты действительно искусствовед.

– Ну да… пытался остаться в музыке хоть так.

Только это – не то. Не так. Остановился. Огляделся – призрак депрессии снова замаячил перед глазами.

Бросил все и подался к черту на рога… к круджо в лапы. Случайно увидел объявление – на Станцию нужны были сотрудники. Пришел. Положил перед Стерном университетский диплом. Ну да, тот самый Стерн из комитета по изучению новых планет… Седые брови отставного полковника поползли вверх. Зачем на Кайсе музыковед? Вы в своем уме, господин Арп? Хорошо еще – Стерн сроду не интересовался музыкой и не слыхал о пианисте Арпенфельде. Всмотрелся в лицо, покачал головой – и взял. С тех пор тут. Уже восьмой год.

– Тебе нравится?

Ты спрашиваешь о жизни на Кайсе. А он смотрит тебе в глаза и отвечает:

– Очень… Дали.

И ты понимаешь: он ответил совсем на другой вопрос.

Улле и Тьен обычно присматривают за капризной аппаратурой по очереди. Сегодня Улле попросил Макса подменить его на пару часов.

Крапчатую физиономию Макса перекосило: он немедленно вообразил лапы Алле-опа на узкой спине Магды Крайцер.

Что она в нем нашла, ну что? Что вообще эти женщины находят в угрюмых лицах и односложных ответах?

Ей весело с Максом, он же видит. Она всегда улыбается ему навстречу. Но – алле-оп! – и готово. Макс, лучший друг девушки. И старый хрен Арп, в которого она без памяти влюблена. За километр видно исходящее от нее томление – такое, что даже замшелую кору Арпа прошибло. Он с Магдой – разговаривает! Не застал бы сам – в жизни бы не поверил. И не просто разговаривает. О боги Кайсы! До той секунды, как Макс услышал это, он еще надеялся. Одумается. Оглянется по сторонам. Вот же я, Макс Селеш, рыжий, веселый, влюбленный. Как бы не так:

– Ульрих. – Тихо, в голосе ласка – все равно что по щеке погладила. И в ответ – дрогнувшее от нежности:

– Дали.

Это «Дали» добило Макса. Сухая коряга выбросила зеленые побеги. Если девушка обмирает по «сильному молчаливому мужчине с прошлым» – ничего. Со всякой может случиться. Но когда этот ковбой Мальборо, этот рыцарь в вороненых доспехах… этот, будь он неладен, граф Монте-Кристо! – когда он дает девушке понять, что она ему небезразлична, – все, туши свет. В переносном смысле. Можно, впрочем, и в прямом. Туши свет и выйди на хрен из спальни, мимо которой эти двое не пройдут. Вопрос времени. Ну и степени одурения обоих. Матч между страстью и комплексами всегда выигрывает страсть, даже если страх перед особами женского пола прочно укоренен в душе «сильного мужчины». Чем суровее вид ковбоя, тем больше он боится женщин. Интересно, сколько Улле и Магда будут кружить по арене, пока он – а скорее всего, она – скомандует наконец: алле-оп?

Так что отойди, Макс, лучший друг. Все, на что ты годишься, – выслушивать бесконечные упоминания об Улле. «Знаешь, я слушала его записи, он потрясающий. Ты слышал?», «Он говорит, что метеорологическая картина Кайсы противоречит общеизвестным закономерностям», «Он сказал, что… он видел… он сделал выводы…»

Кр-р-руджо.

И вот этот Улле смотрит хмуро и говорит:

– Макс, подмени меня на пару часов в аппаратной.

Макс злобно кивает и уходит кипеть от ревности в компании барометров и психрометров. И жаловаться на женскую глупость сейсмографу.

Между тем Улле вовсе не обниматься пошел. Конечно, Магда была тут как тут – как же без нее. Если она не в поле и не в лаборатории, значит, она с Алле-опом. И говорит ему: «Ульрих», чтобы услышать: «Дали».

Нет, разговаривать Улле собрался с Тьеном. Разложил на обеденном столе схемы, карты и графики.

Он, оказывается, не зря листал старые отчеты. Он вылавливал закономерности в неправильном поведении Кайсы – и, кажется, кое-что выловил.

– Я не специалист, Тьен, но мне не нравятся некоторые детали, – начинает Ульрих, и ты ничего больше не слышишь, только любуешься, глядя, как движется челюсть, как кривится рот, как хмурятся брови, как взлетают и снова опускаются длинные ресницы, скрывая глаза, которые кажутся темными, но на самом деле серые. Кончики пальцев ноют от желания прикоснуться, погладить жесткую щеку… С ума сошла. Тьен же смотрит.

Ты опускаешь взгляд, теребишь цепочку очков, дергаешь себя за пряди отросших волос. И твоих ушей наконец достигает смысл слов Ульриха, проявляясь постепенно в звучании низкого глуховатого голоса.

– …если принять местные суеверия не за сказку, а за миф, объясняющий явление, мы оказываемся перед очень неприятной проблемой – проблемой круджо. Тьен, они пока не додумались до старинной китайской мести – повеситься на воротах врага. Но если мы будем игнорировать их мнение, отмахиваться и говорить: «А, сказки темных дикарей! деревня!» – боюсь, мы узнаем однажды правду, и она нам не понравится.

Тьен раскачивается на стуле, откинувшись на спинку. Стул протестующе скрипит, но пока держится.

– Я пошлю доклад в Космопорт, – говорит он наконец. – Но, Улле, будь готов к тому, что они не поверят. Твои выводы слишком радикальны. Твои предчувствия к делу не подошьешь.

– В крайнем случае, станет круто – свернем исследования и улетим отсюда к чертовой бабушке, – говоришь ты. – Вселенная велика.

Ульрих и Тьен переглядываются.

Что-то у них еще есть за душой, но раз ты не догадалась сама – не скажут. Что-то нехорошее.

Когда ты наконец понимаешь, тебе становится страшно.

Тьен ходит злой. Сам же и открыл месторождение у Красных скал. Радовался, как радуется охотник, выследивший дичь, как радуется поэт, нашедший точное слово. Не подвело чутье, не зря проверял, с чего же такие красные эти скалы. И точно – киноварь.

Радовался, когда прибыли эксперты из «Космомайнз», копались, били шурфы, звенели пробирками. Подтвердили: ртуть, и много! Молодец, Каралич, постарался для блага человечества! Пожали руку и даже премию выплатили – лежит теперь на счету в банке небольшая, но приятная сумма, от которой здесь, на Кайсе, никакого проку.

Некоторое время грело сознание: полезен. Не напрасно лазал по горам, пропадал месяцами в диком краю. Думал – для людей.

А оказалось, тем людям, что рядом, – одна морока.

И, может быть, даже – опасность.

В которую никто не верит.

Доклад ушел в Космопорт. Ответа нет.

Тьен видит: сотрудники обеспокоены. Улле погружен в себя, взгляд отсутствующий, временами застывает с напряженным выражением лица. Потом встряхивается, улыбается невидящей кривой улыбкой – и уходит к своим приборам. Слушать жужжание, гудение, дребезг – которые по крайней мере понятны и знакомы.

Магда дергает себя за волосы вдвое чаще, чем обычно.

Макс непрерывно острит, и хочется заорать, чтобы он наконец замолчал.

Но Тьен сдерживается. Нельзя.

Майвен заметила: народ на станции как-то поскучнел, услышав о предстоящем взрыве.

– Если кайсанцы так недовольны, нужно найти другое решение, – сказала тетя. – Мы ведь можем проложить дорогу в обход. Можем поднять ее на опорах, не повредив гору. Нельзя ссориться с аборигенами. Нам здесь жить.

– Дороже выйдет, – отозвался Макс. – Ты же понимаешь, Магда. Дороже и дольше. У «Космомайнз» руки чешутся – начать зарабатывать наконец на этом руднике. Да и на перевозках заодно. Они взорвут гору. У них эксперты, чтоб им пусто было.

– Ульрих сказал, что в местных суевериях может быть доля истины. Макс, он говорит, что никогда и нигде землетрясения и наводнения не начинаются мгновенно. Кроме Кайсы. Понимаешь, прежде чем ухнет, приборы улавливают накапливающееся напряжение. За несколько суток, а то и за месяц. Здесь же бывает – за считаные минуты. Он не знает объяснения этому. Зато его знают кайсанцы.

– Круджо? – спросил Макс.

Тетя не ответила.

Майвен никому ничего не сказала, взяла сумку из фуарровой кожи, положила туда хлеб, два местных яблока (которые, конечно, на самом деле вовсе не яблоки) и бутылку с водой. Надела новые туфли с бантиками – и ушла в Ньювилль.

Там контора «Космомайнз». Майвен объяснит им про круджо. Нельзя трогать гору. Старый Уурт не уйдет. Если взорвут Аветалу, он умрет. А вдруг он – круджо? В «Космомайнз» должны понять, что может случиться, если умрет круджо.

До Ньювилля далеко, наверное, целых двадцать километров. Но ничего, Майвен сильная и терпеливая. Она дойдет.

…И пошла маленькая Майвен со звезд к главным пришельцам просить за Кайсу. И по пути к ней присоединялись люди.

– Куда ты идешь, маленькая Майвен со звезд? – спрашивали они.

– Я иду в Ньювилль, рассказать главным пришельцам о круджо и попросить их не трогать Аветалу.

И люди выходили на дорогу и шли вместе с Майвен.

Все больше и больше их становилось. Шли женщины, вязали на ходу, щелкали деревянные спицы, маравовая нить тянулась от клубков, спрятанных в котомки. Шли мужчины, неся на плечах лопаты, ведя в поводу дреко, топая тяжелыми башмаками.