Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

— О чем ты говоришь? — не понял я. — Какая тайна?

— Ну я же просила! — взмолилась она и положила мне на губы свою ладонь. — У меня есть деньги, мне хватит своего состояния на вполне приличную жизнь. И я бы наверняка спокойно сходила с ума где-нибудь далеко-далеко от тебя, если бы… если бы не полюбила тебя.

Говорить я уже не мог, лишь хмыкнул носом.

— Ну что тебе еще такое закрыть, чтоб ты вообще не издавал никаких звуков и слушал молча! — крикнула Валери.

Я убрал ее ладонь со своих губ.

— Можно меня пристрелить. Тогда я точно не стану издавать звуки.

— Господи! — прошептала она и закатила глазки вверх. — За что?

— За то, что ты от лукавого, девочка.

Она вдруг вскочила, сорвала с крючка полотенце и стала им лупить меня по лицу.

— От лукавого? Дурак, придурок, сталинист, коммунист!

— Это что, — спросил я, тщательно закрываясь руками от хлестких ударов, — это теперь тоже ругательные слова?

— Ты, сильный, умный, благородный мужчина, который не умеет по-настоящему ценить себя, зачем-то втемяшил себе в голову бред о правосудии и законности и сам сплел вокруг себя клетку, навесил замок, сдавил руки и ноги колодками и чему-то радуешься! Нет никаких правых судей, все это химера! Любая власть творит законы под себя и требует их соблюдения на правах сильной стороны. А если сегодня ты сильнее, хитрее и ловче? Тогда сотвори свои законы и действуй по ним!

— Ты страшный человек, Валери.

— Нет, Кирилл. Бог меня любит.

— И в чем, интересно, эта любовь проявляется?

— Я счастлива. И душа моя спокойна. Я никого не убила, я не беру того, что принадлежит другим, я всегда прислушиваюсь к своему внутреннему голосу и не обманываю себя, то есть бога в себе. И он дал мне тебя. Я поняла зачем.

— Зачем же?

— Чтобы я помогла тебе научиться жить так, как ты того заслуживаешь.

— А чего я заслуживаю?

— Любви, Кирилл. Настоящей любви. И больших-больших материальных благ.

— Не имейте богатств на земле, но на небе… Это из Евангелия.

— А разве грешно и на небе, и на земле?

— Не знаю, надо проконсультироваться у священников. А вообще-то богатства на земле мне в ближайшем обозримом будущем не грозят.

Валери, не сводя с меня глаз, опустилась на колени у моих ног.

— Увы, Кирилл, — сказала она негромко. — Грозят. Ты уже очень богат. Ты баснословно богат. И надо просто восстановить свою справедливость, свой закон права, чтобы этими богатствами владеть.

— Погоди! — Я наморщил лоб и задумался. — В Канаде вроде бы нет. В Израиле тоже не припомню. В Америке…

— Что ты несешь?

— Вспоминаю, есть ли у меня богатые родственники за границей, которые могли бы оставить мне наследство.

— Мне приятно, что у тебя еще осталось чувство юмора. Но я говорю совершенно серьезно.

— Ну… и где же зарыты мои сокровища?

— В Афганистане!

Она встала, отошла к противоположной стене, обитой рейками красной породы дерева, отливающей благородным янтарным цветом, и стала снимать через голову белый свитер. Я смотрел на нее, но не видел и не чувствовал присутствия женщины. Я был весь в себе, но не раздумывал над ее словами, а лишь прислушивался к странным ощущениям, возникшим где-то глубоко во мне. Мне казалось, что я в самом деле забыл нечто очень важное, что когда-то случилось в моей жизни, и много лет подряд подсознательно пытался вспомнить об этом, вслепую шел куда-то, возвращался, уходил то вправо, то влево, будто пеленгатором искал цель. А сейчас, когда Валери сказала всего одно слово, я почувствовал, как во мне прокатилась жаркая волна — оно там, в той области памяти, в той ячейке; и теперь уже я уверенно шел по лабиринтам памяти в одном направлении. Афганистан, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, армейская операция в северных провинциях, Такарча, Рустак, Нардара… Что-то было там, какое-то неординарное событие, о котором я долго не мог забыть.

— Помоги мне, — попросила Валери не оборачиваясь.

Я машинально поднялся, подошел к ней. Мои ладони коснулись ее затылка, медленно съехали на плечи, потом на спину и замерли на лопатках.

— Послушай, — я теребил в пальцах застежку лифчика, — а как это делается?

Она резко повернулась ко мне, сжала губы.

— Вот так! — И быстрым движением освободила грудь из плена. — Ты неисправим, Вацура!

— Надо же, как просто! Никогда бы не подумал.

Она расстегнула «молнию» на джинсах, они съехали вниз, Валери переступила через них.

— Тебе помочь? — спросила она.

— Да нет, не надо. Я одетым помоюсь. Постираюсь заодно, да и теплее так.

— Как хочешь! — рассерженно бросила она и, оставшись в чем мать родила, пошла в парную.

Красивая, как богиня, подумал я, глядя на девушку. И это та правда, в которой можно не сомневаться. Если бы все в жизни было бы так ясно и просто — есть красивое и есть безобразное. К красоте надо тянуться, ее надо любить. А от безобразного держаться подальше… Я однозначно решил, что она красивая, тут уж она меня не обманет. Так в чем же дело?

И я с облегчением расстегнул «молнию» на джинсах.

Глава 18

Прижавшись щекой к моему плечу, Валери крепко спала. Она видела какие-то сны, губы ее вздрагивали, веки дрожали. Потом она тихо всхлипнула, зашевелилась, положила свою ладонь мне на грудь. Рука у меня затекла, пальцы онемели, а волосы с терпким запахом ромашкового шампуня щекотали лицо, но я терпел, не хотел будить ее.

Была глубокая ночь, но сон ко мне не шел — днем выспался, когда пребывал в отключке. Я думал о ней. Миледи, опасная и коварная женщина, любовь к которой может свести с ума и толкнуть на самый безрассудный поступок. Она еще не сказала мне всего, но я чувствовал, что ближайшая перспектива моей жизни весьма туманна и риском она будет нашпигована так же, как булка изюмом. Но при одном условии.

Они были уверены, что крепко посадили меня на крючок, что я, опасаясь милиции, носа не покажу из этого убежища, расположенного в пустынной предгорной зоне, и теперь буду покорно выполнять их требования. Но отнюдь не страх держал меня здесь. В жизни мне многое пришлось пережить. Я по праву считал себя счастливчиком, потому что мой ангел-хранитель до сих пор блестяще справлялся со своей обязанностью, и если не считать легкого касательного ранения в голову, я вышел из всех переделок живым и здоровым. Для меня, в прошлом профессионального разведчика, два с половиной года пропахавшего на войне, сейчас не было преград, которые могли бы остановить меня. Ночь — моя союзница — помогла бы мне добраться до Душанбе, а старые связи с ветеранами Афгана, сослуживцы, которых я наверняка разыскал бы в штабе миротворческих сил, сделали бы все возможное, чтобы я беспрепятственно вернулся в Россию. А что касается убийства Алексеева и журналиста, то, если меня все же припрут к стене, я сам отыщу картавого и дежурную по четвертому этажу и приволоку их к следователю. Они и станут моим оправданием.

И все-таки я не собирался бежать. Даже не любопытство держало меня здесь, хотя те намеки, которые выдала мне Валери, заинтриговали.

Я скосил глаза и посмотрел на лицо спящей девушки. От полной луны в окне отходил голубоватый луч, и в его холодном свете лицо Валери казалось призрачным и неживым. Я осторожно провел пальцем по ее щеке, словно хотел убедиться, что ее кожа теплая.

— Почему ты не спишь? — вдруг спросила она, не открывая глаз.

— Думаю.

— О чем?

— О тебе.

Она повернулась на другой бок, освободив мою руку, но, кажется, сон покинул ее. Валери рывком села в кровати, откинувшись спиной на подушки.

— Давай убежим отсюда, — сказал я.

— Куда?

— В Душанбе. А оттуда — ко мне, в Крым.

— Зачем?

— Загрузим продуктов на «Арго» и отправимся в кругосветку.

— У тебя же яхта речная. Сначала надо разбогатеть, купить настоящую, океанскую яхту и тогда уже отправляться в кругосветку.

— И ты бы отправилась?

— С тобой — да.

— Но только на океанской?

— Видишь ли, я хочу, чтобы мы с тобой утонули не сразу, а хотя бы в районе Босфора.

— Валери, ты столько для меня делаешь, так стараешься, так заботишься о моем благополучии.

— Твоя ирония неуместна. Если хочешь знать, то я вовсе не о тебе беспокоюсь.

— А о ком же?

— О себе, разумеется.

— Постой, милая, а как же твои слова о любви, о твоем желании повысить мое, так сказать, материальное благополучие?

— Все правильно. Только я не альтруистка. Да, я люблю тебя. Но это вовсе не значит, что я буду лишь воздыхать, как пятнадцатилетняя пацанка над фотографией кинозвезды. Я докажу свою любовь делом. Я сделаю тебя богатым, а значит — сильным и сама буду пользоваться твоей любовью и твоей силой. Рай в шалаше — хорошая штука, но рай в особняке, к примеру на Майорке, — еще лучше. Так ведь?