Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Я поднял глаза на адвоката и покачал головой:

— Кто докажет, что это снято в тот же вечер, когда убили Алексеева?

Рамазанов кивнул:

— Законный вопрос. Докажут вот эти люди, случайно попавшие в кадр. — Адвокат ткнул ручкой в фигурки людей на соседних балконах. — Вот этот черноволосый красавец с дамой. Или этот пузатый гражданин с бутылкой пива.

— Вы думаете, по фотографии они смогут назвать точное время?

Рамазанов спрятал фотографии в конверт.

— Видите ли, Кирилл, сам факт, что вы находились в номере Алексеева даже за несколько часов до его убийства, делает ваше алиби весьма проблематичным. А журналист? Вечером, накануне его странного прыжка с балкона, вас видели вместе в баре, на пятом этаже, в пятьсот втором номере. А известно ли вам, что у американца была похищена большая сумма денег, фотоаппаратура, которую, кстати, сегодня утром обнаружили в тумбочке вашего номера, из которого вы так стремительно исчезли минувшей ночью?.. Так что, дорогой Кирилл Вацура, я спокойно ставлю бутылку коньяка рядом с вами, наполняю рюмки и поднимаю тост: за терпение, мудрость, за то, чтобы ваша память на многие годы оставалась столь же крепкой и чистой, как и этот замечательный, десятилетний коньяк.

Он сделал маленький глоток, подержал коньяк во рту, оценивая его вкусовые качества, проглотил и отправил в рот лимонную дольку.

Я посмотрел на Валери. Она выдержала мой взгляд, хотя он был тяжел от грустных эмоций и чувств. Едва заметно улыбнулась, едва заметно шевельнула губами, словно целуя. Я в ответ скрипнул зубами и отвернулся.

— Что вы от меня хотите? Надеюсь, не пластиковую карточку?

— Естественно. Она пустая, и вы правильно назвали эту безделушку пластиковой карточкой. Не более того! Нам очень было нужно, чтобы вы сами приехали сюда.

— И для этого ваша подруга разыграла этот спектакль? — Я кивнул в сторону Валери.

— Ну, во-первых, она не моя, а скорее ваша подруга, насколько мне известно. А что касается спектакля, то потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду?

В комнату вошел картавый. Он был умыт, следов крови на лице не осталось, хотя нос и верхняя губа, и без того крупные, отекли и стали совершенно безобразными. Картавый заметил мое любопытство по отношению к своей физиономии и прикрыл лицо мокрым носовым платком.

— В присутствии этого типа разговор наш далее невозможен, — сказал я.

— Да я тебе, динозавр, всю задницу на фашистский знак изорву! — прорычал картавый.

— Замолчи, — оборвал его адвокат. — И выйди.

Картавый послушался и, бормоча под нос угрозы, вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— Так что вы имели в виду, говоря о спектакле? — напомнил адвокат.

— Арест Глеба. Необходимость во мне как в свидетеле. Ложь, постоянная ложь Валери. Бессмысленные убийства ни в чем не виновных людей… Этого мало?

— Да, — кивнул адвокат. — Убийства не входили в наш план. Среди исполнителей всегда найдется какой-нибудь недоумок, который начнет проявлять инициативу. Инициативный дурак — страшный человек.

— Вы о картавом?

— Да, о нем. Ему поручили обеспечить вашу личную безопасность в Душанбе и ваш приезд сюда в назначенный день и час. Но он немного перестарался.

— Мне почему-то кажется, что вы не слишком переживаете по этому поводу.

— Вы правы, я не в трауре. Но чувство досады, которое я испытываю, вполне искренне… А почему вы не выпили за мой тост?

— Я не хочу пить с вами.

— Тогда выпейте с Валери. Мне казалось, что вы неравнодушны к ней.

— Вам в самом деле только казалось.

— Вы благородный человек, но весьма странный. Проделать столь рискованный путь — я полагаю, что без приключений не обошлось, — ради спасения девушки, к которой вы абсолютно равнодушны… Простите, но логики не вижу.

— Я часто в своей жизни совершаю бессмысленные поступки.

— А вот это зря. Каждый поступок должен быть ступенькой на пути к цели. Вот возьмите, к примеру, меня. То, что вы сейчас сидите напротив, — результат поступка, который для меня имеет огромный смысл.

— В вашем же сидении напротив я никакого смысла не вижу.

— Но это не значит, что его нет. Я же говорил вам о терпении и мудрости.

— Похоже, вы собираетесь предложить мне сотрудничество?

— Именно так.

— А если я откажусь?

— Тогда мне будет очень трудно вызволить вас из лап милиции.

— Иначе говоря, вы еще раз подставите меня?

Адвокат отрицательно покачал головой:

— Даю вам слово, что ничего плохого в отношении вас предпринимать не буду.

— Ваше слово мало что для меня значит. Но, надо полагать, я свободен?

— Безусловно.

— И могу уйти?

— Вне всякого сомнения.

— В таком случае позвольте откланяться.

Адвокат пожал плечами. Я встал и направился к двери.

— Кирилл! — сказала Валери. — Не делай глупостей.

Я обернулся. Она стояла в нескольких шагах от меня. Кажется, в ее глазах блестели слезы. Для талантливой артистки не составляет большого труда в нужный момент выдавить из глаз несколько капелек соленой водички.

— Чао, девочка! Мне трудно с тобой разговаривать. Я не вижу тебя.

В полной уверенности, что мне не дадут отсюда уйти, я вышел в коридор, оттуда — на веранду. На ступеньках крыльца сидел здоровенный детина в камуфляжном костюме, перепоясанном портупеей. Он глянул на меня, пододвинулся. Вот он в меня выстрелит, подумал я.

Стараясь не поворачиваться к охраннику спиной, я постоял перед крыльцом, посмотрел по сторонам. Невдалеке, под низкими ветвями дерева, сидел картавый. Малиновый огонек его сигареты плясал на уровне лица.

Я резко повернулся и пошел к картавому. Стрелять в меня без риска ухлопать картавого в такой темноте невозможно, но, похоже, охранник и не пытался этого делать. Я остановился в двух шагах от малинового огонька.

— Слушай меня, картавый. Если я останусь жив, то сделаю все возможное, чтобы упрятать тебя за решетку.

— И тебе это надо? — безразличным голосом спросил он. — Ты что — мент?

— Нет, я не мент. А вот ты — дерьмо и по закону целесообразности должен сидеть в дерьме.

— Вот я сейчас достану пушку, и ты узнаешь, кто из нас дерьмо.

— Не достанешь. Потому что я нужен твоему хозяину, а его ты боишься. И тебе остается только тявкать, как шавка.

— Послушай, уведи его куда-нибудь, — слезливым голосом сказал картавый кому-то.

Я обернулся. За моей спиной стояла Валери.

Глава 17

— Идем, — сказала она и взяла меня за руку.

— Куда?

— Уж если ты собрался уходить, то это лучше делать утром.

Она вела меня за руку, как поводырь слепого. Я мысленно говорил себе, что вовсе не подчиняюсь ее воле, что мне просто интересно, что она еще соврет, и… врал самому себе. Мы прошли по внутреннему дворику по дорожке, выложенной из разноцветных кафельных плиток, и за ромбовидной цветочной клумбой свернули к деревянному домику с высокой пирамидальной крышей. Валери открыла тяжелую дверь и легко подтолкнула меня в спину.

Теплый пар и запах березовых листьев окутали меня на пороге. Сауна, обязательный атрибут жизни всех злодеев. И, конечно, с девочками. Роль девочки, насколько я понимал, должна была исполнить Валери.

— А вода мне в дырку не зальется? — спросил я, расстегивая рубашку.

— В какую дырку? — не поняла Валери, запирая дверь изнутри.

Я показал пальцем на темечко.

— Я этого картавого, — сказала она, сжав кулачки, — собственными руками придушила бы… Сядь, я посмотрю, что там у тебя.

— Хватит смертей, Валери, хватит. Не насытилась еще?

Валери долго смотрела мне в глаза, присела на скамейку рядом.

— Послушай, Кирилл! Мне сейчас не хочется ничего тебе объяснять и тем более оправдываться перед тобой. Мои слова сейчас для тебя — ничто. Скорее каждое слово ты будешь воспринимать с точностью до наоборот. Может быть, я в этом виновата. Но рассказать тебе все тогда, у тебя дома, я не могла. Я научилась разбираться в людях и, кажется, неплохо изучила тебя. Ты ни под каким видом не захотел бы участвовать в этой затее. Условности, придуманная тобой мораль, твоя несчастная гипертрофированная совесть не позволили бы тебе стать моим союзником. И я бы с легкостью рассталась с тобой, как уже пыталась сделать однажды в бархатный сезон, и нашла бы союзника, которому пришлись бы по душе и моя взбалмошность, и тяга к приключениям…

— И преступлениям, — добавил я.

— Я прошу тебя, не перебивай. — Она не сводила с меня своих прекрасных глаз, и я откровенно любовался ими, как шедевром природы. — Выслушай меня до конца, и, если ты захочешь, я больше не скажу тебе ни единого слова… Я забыла бы тебя в одно мгновение, даже вместе с твоей тайной, которая может сделать тебя и посвященных в нее людей страшно богатыми…