Т. 16. Дейра. Повести и рассказы - Филип Фармер

— Они нас не преследуют, — прохрипел я. — Знаете, мы так легко проникли в глубь Зоны, что я понять не могу — что мешает колонне морских пехотинцев пройти сегодня ночью той же дорогой? Может, было бы разумнее атаковать именно таким образом?

— Мы пытались уже четырежды, — ответила Алиса. — Два раза днем и два ночью. Первые три колонны промаршировали в Зону и не вернулись. Что произошло с последней, вы видели.

Некоторое время мы шли молча. Затем я не выдержал:

— Послушайте, Алиса, я тут вышел из себя и едва нас не погубил. Давайте договоримся не ворошить былого и начнем сначала, по-хорошему?

— И не мечтайте. Скандалить я не стану, но не позволю ни малейшего панибратства. Для того чтобы понравиться мне, вам нужно накачать меня Хмелем до ушей, но и то весьма сомневаюсь.

Я промолчал, решив держать рот на замке, даже если лопну от злости.

Ободренная — или же заинтригованная — моим молчанием, она заговорила снова:

— Вполне возможно, что попробовать Хмель нам все же придется. Воду мы разлили, и если вам хочется пить так же, как и мне, нами можно осушать болота. Впереди у нас все четырнадцать, а то и двадцать часов без воды, и все это время мы будем находиться на ногах. Что произойдет, если без воды нам не выжить, а напиться можно только из реки? Ведь отравой это пойло не является.

Доподлинно известно, что мы станем совершенно счастливыми. Именно в этом-то и самое худшее. Этот Хмель, или вещество X, как его ни назови, — самый коварный из всех когда-либо изобретенных людьми наркотиков. Привыкшие к нему не просто испытывают, как мы видим, полное счастье. Употребление Хмеля приносит им немало благ.

Я не смог сдержаться.

— Это предательские речи.

— Отнюдь нет, мистер Темпер. Всего лишь факты.

— Мне это не нравится!

— Почему вы так злитесь?

— Почему? — переспросил я холодно. — У меня нет причин стыдиться этого. Мои родители были наркоманами. Отец умер в больнице для бедных. Мать вылечили, но она погибла при пожаре, когда загорелась кухня ресторана, где она работала. Обоих похоронили на старом Мелтонвилльском кладбище на самой окраине Наспина. В молодости я частенько наведывался к их могилам по ночам и выл на звезды, потому что несправедливый Господь позволил им умереть столь позорно, по-скотски. Я…

— Мне очень жаль, Дэн, — тихо, но твердо перебила меня Алиса, — что с вами случилось такое. Но вам не кажется, что ваш рассказ отдает мелодрамой?

Я тут же унялся.

— Вы правы. Просто мне показалось, что вы пытаетесь меня поддеть, и я…

— И вы захотели обнажить передо мной душу? Нет, Дэн, благодарю. Достаточно и того, что нам пришлось обнажить тела. Я не хотела причинять вам боль, но сравнивать прежние наркотики и этот Хмель просто невозможно.

— Что, у тех, кто его пьет, не заметно признаков вырождения? А вы точно знаете, что их нет? Разве можно сделать выводы на основе столь кратких наблюдений? И если все здесь так здоровы, милы и счастливы, то почему Поливиносел попытался вас изнасиловать?

— Я нисколько не намерена защищать этого ишака, — отозвалась Алиса. — Но, Дэн, неужели вы не улавливаете изменений, которые произошли в воцарившейся здесь духовной атмосфере? Тут, похоже, нет барьеров, разделяющих людей на мужчин и женщин, и они поступают друг с другом так, как им того хочется. У них отсутствует даже чувство ревности. Из слов той брюнетки совершенно ясно, что Поливиносел выбирает себе женщин, и никто не против. Он, вероятно, считал само собой разумеющимся, что я захочу покувыркаться с ним в травке.

— Ладно, ладно. Но это все равно мерзко. Я понять не могу, почему Дурхам сделал его богом плодородия, если так ненавидел?

— А что вам известно о Дурхаме? — отпарировала Алиса.

Я рассказал, что Дурхам был невысоким, лысым толстячком с лицом ирландского лепрекона[13], которого жена так заклевала, что стали видны дырки, что у него была душа поэта, неодолимая привычка цитировать древнегреческих и латинских классиков, страсть к каламбурам и нескрываемое желание издать свою книгу эссе «Золотой Век».

— Как по-вашему, он мстителен? — поинтересовалась она.

— Нет. Наоборот, на редкость снисходителен и кроток. А что?

— Так вот, моя сестра Пегги писала мне, что ее парень, Поливиносел, ненавидел Дурхама за то, что ему нужно было пройти его курс, чтобы получить зачет по литературе. Кроме того, всем было ясно, что профессор обожал Пегги. Поэтому Поливиносел старался его вывести из себя при любой возможности. Она упоминала об этом и в последнем перед исчезновением письме. Прочитав в газетах, что Дурхама подозревают в убийстве обоих, я подумала: а не вынашивал ли он свою ненависть уже давно?

— Только не профессор, — возразил я. — Он мог совершенно выйти из себя, но очень ненадолго.

— Вот вам и объяснение, — торжествующе заявила Алиса. — Он превратил Поливиносела в ишака, а затем по доброте душевной простил. А почему бы и нет? Пегги-то досталась ему!

— Тогда почему же он не вернул Поливиноселу человеческий облик?

— Не знаю. Но, насколько мне известно, в университете тот специализировался по сельскому хозяйству, а по натуре, если верить Пегги, был местным Казановой.

— Теперь я понимаю, почему вы слушали мою лекцию с таким ехидством, — сказал я. — Вы знали об этой парочке куда больше моего. Но это вовсе не извиняет ваших выпадов в адрес моей лысины и вставной челюсти.

Алиса отвернулась.

— Не знаю, почему я такое наговорила. Может, потому, что ненавидела вас за то, что вам, штатскому, дали такую власть и доверили столь ответственную миссию.

Мне хотелось поинтересоваться, не изменила ли она своего мнения. Но я был уверен, что дело не только в этом, а потому решил не напирать и продолжил свой рассказ о Дурхаме. Единственное, о чем я умолчал, было и самым важным. Вначале я хотел разговорить ее.

— Значит, вам кажется, — подытожила Алиса, — что все здесь случившееся соответствует описанию гипотетического Золотого Века согласно профессору Босвеллу Дурхаму?

— Да, — ответил я. — Он часто читал нам лекции о том, сколько возможностей упустили древние боги. Он полагал что, присмотрись они повнимательнее к своим смертным подопечным, то быстро разделались бы с болезнями, нищетой, несчастьями и войнами. А еще он утверждал, что древние боги на самом деле были всего лишь людьми, которые каким-то образом приобрели сверхчеловеческие способности и не знали, как ими воспользоваться, ибо были несведущи в философии, этике и других науках.

Он, бывало, говорил, что мог бы справиться гораздо лучше, и разражался целой лекцией на тему «Как быть богом и любить свою профессию». Это, естественно, вызывало у нас гомерический смех, так как невозможно было представить себе никого менее божественного, чем Дурхам.