Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

неё были отрепетированы способы технологического господства, которые затем распространились на всё общество. Это господство выражалось не только в эксплуатации капиталистами рабочего класса (в том числе в процессах деквалификации, которые из рабочих сделали приложение к машинам), но и в распространении рационального технологического типа мышления на весь «жизненный мир»[256]: Финберг пишет, что в этих условиях любой объект мира начинает видеться полезным, только если его возможно приспособить для технологического действия; человек тоже становится таким объектом. «Технология — это двусторонний феномен: с одной стороны находится оператор, с другой — объект», — пишет Финберг; и когда оператор и объект — это люди, тогда технологическое действие — это проявление власти одного над другим. Но это проявление остаётся незамеченным из-за иллюзии отсутствия влияния, о которой мы говорили выше. Когда общество организовано вокруг технологий (как сегодня), технологическая власть становится фундаментальной формой власти. Но это проходит незамеченным, потому что идеология рационального мышления говорит нам, что технологии нейтральны и они способствуют эффективному достижению поставленных целей; то есть всё, что предлагается делать с технологиями, — это совершенствовать их в плане эффективности и сокращения стоимости эксплуатации.

И здесь Финберг вводит теорию технологической предвзятости. Он делит предвзятость на два вида — действительную и формальную. Действительная предвзятость основана на псевдофактах и эмоциях — вроде патриархата, который предлагает думать, что мужчины по природе умнее женщин, хотя в реальности подтверждений этому нет. У технологий другой тип предвзятости — формальный; они в своём рациональном действии сохраняют связь между причиной и следствием: работе технологии не мешают ни эмоции, ни мифы. «Тем не менее», — пишет Финберг, — «если разделение труда технологически построено таким образом, что заставляет подчиненных выполнять механические повторяющиеся задачи, лишая их возможности управлять более широким фронтом работ, значит, их подчинение заложено технологически. Такую предвзятость я называю „формальной“, поскольку она не нарушает формальных норм создания и работы технологии, таких как контроль и эффективность». Короче говоря, индустриальные и постиндустриальные технологии появились и развивались таким образом, чтобы ставить в приоритет цели одной группы людей и игнорировать приоритеты всех остальных. И если кому-то кажется, что это актуально только для тяжёлых производств 19 и 20 веков, то предлагаю посмотреть на то, как сегодня устроен труд рабочих на складах Amazon или Walmart, двух крупнейших работодателей в мире, сотрудникам которых приходится справлять нужду в бутылки, чтобы их не оштрафовали; то же самое можно увидеть и из свидетельств работников на заводах Tesla — это настоящая потогонка с дискриминациями и расизмом, где работники, естественно, не могут влиять на дизайн технологий, с которыми им приходится работать.

Есть известная либертарианская поговорка «оружие не убивает людей, люди убивают людей», — таким образом защищается право человека на оружие. Но что в самой истории человека привело к технологической разработке именно таких артефактов, которые убивают других людей, а не, например, временно парализуют или усыпляют их? Пистолет, как и фабрика, — это технологическое воплощение определённых ценностей, или даже не ценностей, а понятий допустимого действия к другим людям. Когда только появились пароходы в 19 веке, их производители, желая сэкономить, оснащали их дешёвыми тонкими бойлерными котлами, которые при высоком давлении взрывались и убивали рабочих; но поскольку приоритетом была краткосрочная выгода, а не жизни людей, дешёвые котлы до какого-то момента продолжали пользоваться высоким спросом и продолжали убивать людей. Аварии в угольных шахтах, до сих пор убивающие людей в России и не только, при внимательном рассмотрении оказываются результатом желания сэкономить. На этих примерах видно, что кажущаяся рациональной и нейтральной технология — на самом деле результат особого процесса разработки/дизайна и различных решений, некоторые из которых могли быть приняты только в тех социальных условиях, где жизнь рабочего ценится не очень высоко. Технология в сегодняшнем виде — это ещё и процесс вырывания человека из мира (de-worlding); Финберг пишет, что человечество уникально этой способностью к деконтекстуализации человека в подчинении его техническому действию; работая на производстве или в сфере услуг, человек как будто должен забыть обо всём, что связывает его с жизнью, — он не должен уставать, жаловаться или быть недовольным, а всё, что интересует работодателя в нём, — его способность к эффективной деятельности: это называется респектабельным словом «менеджмент».

Один из главных пойнтов критической теории технологий в изложении Финберга в том, что он обращает внимание на момент перевода социальных запросов в технологические спецификации (для этого он вводит понятие design code); он пишет, что весь технологический прогресс определяется только относительно соответствия технологий дизайн-коду, придумываемому узким кругом людей. Альтернативные варианты технологий забываются или игнорируются как «неуспешные» — только потому, что они не вписываются в доминирующую систему контроля и эффективности; таким образом складывается впечатление, что все технологии, существующие сегодня, — не просто рациональны, но безальтернативны; что не могло быть альтернативы домашнему компьютеру или айфону, что это единственно возможный вариант решения проблем, ответом на которые они стали. Но кто определяет, какие проблемы важны для решения, а какие — нет? Кто определяет, что в телеграме должны появиться стикеры кончающего на экран баклажана, а не дополнительная приватность, например? Кто определяет, что секс-игрушки должны дублировать по форме мужской член, а не что-то ещё? Почему секс-игрушки — это в основном генитальные протезы, а не, например, электроды к черепу или что-то другое? Почему секс-куклы дублируют тело человека, а не изобретают новые формы телесности? Технология структурирована таким образом, чтобы исполнять власть немногих над многими; и технологии продолжают разрабатываться исходя из интереса той небольшой группы людей, которая оккупировала средства производства технологических артефактов и знания. Это хорошо видно по выражению Стива Джобса «люди не знают, чего они хотят, пока мы не предложим им этого»; эта предельно аррогантная формула, которую многие читают как визионерскую: есть узкое сообщество экспертов и инженеров, и только они могут решать или придумывать, что на самом деле нужно людям; потребители должны потреблять и ни в коем случае не вмешиваться в дизайн и устройство закрытых технологических систем, чтобы модифицировать их под себя. Такая закрытость обеспечивает максимум дохода и контроля. Взять, например, такую, казалось бы, однозначно хорошую, полезную и рациональную технологию, как цифровое шифрование; шифровать персональную информацию круто и важно, это защищает её от несанкционированного доступа и эксплуатации; но, как выяснилось в 2013 году после слива документов Эдвардом Сноуденом, американское Агентство Национальной Безопасности заключило секретный договор на $10 млн с одним из лидеров индустрии компьютерного шифрования — RSA — чтобы они продвигали стандарт случайного генерирования цифр, к которому у АНБ, условно, есть ключ. Могло ли такое произойти, если бы процесс