Прикосновение - Колин Маккалоу

– В Париже. – Руби отбросила за спину шлейф. – Плохо только, что перья всюду сыплются, как со старой клушки. – Она хмыкнула. – Ну так я и есть клушка!

– Мама, для меня ты всегда милая курочка.

Ужин начался благополучно, если не считать того, что за стол уселось всего четверо. К Александру отчасти вернулось былое благодушие, а Элизабет всеми силами старалась поддержать застольную беседу.

– Ты, наверное, еще не знаешь, Александр, что местные религиозные конфликты вспыхнули вновь после появления трех новых сект: адвентистов седьмого дня, методистов и Армии спасения.

– А еще есть те, кто позаимствовал понемногу от каждой религии, – нервозно добавил Ли. – Они называют себя воскресенствующими и по воскресеньям не делают ровным счетом ничего – даже не бывают в музеях и не играют в крикет.

– Ха! – фыркнул Александр. – Здесь у нас таким не место.

– Но в Кинроссе немало католиков, а у них тоже есть причины для недовольства – ведь сэр Генри Паркс лишил государственных субсидий все католические школы, – напомнила Элизабет, передавая вазу с салатом соседям по столу. – Он, конечно, рассчитывал, что это заставит католиков посылать детей в государственные школы, но напрасно. Складывать оружие они не намерены…

– Да знаю я все это! – перебил Александр. – А еще знаю, что наш выдающийся политический деятель – ханжа и протестант, ненавидящий ирландцев, поэтому, может, сменим наконец тему?

Элизабет стала пунцовой, понурила голову и принялась жевать салат, словно отраву. Злясь на Александра, Ли еле сдерживался, чтобы не дотянуться до Элизабет и сочувственно не пожать ей руку. Так и не отважившись, он завел разговор о другом:

– Насколько я понимаю, ты в курсе вопроса об образовании федерации?

– Если ты имеешь в виду решение колоний объединиться под общим названием Австралийского союза – разумеется. – Лицо Александра прояснилось: видимо, он предпочитал беседовать не с Элизабет, а с Ли. – Об этом давно уже толкуют.

– Но теперь от разговоров перешли к делу. Осталось только решить, когда состоится официальное объединение, но похоже, в самом начале нового столетия.

Руби встрепенулась:

– В каком году – в 1900-м или 1901-м?

– А вот это и есть камень преткновения. – Ли улыбнулся и, посмеиваясь, продолжал: – Одни утверждают, что новый век начинается в 1900 году, другие – что только в 1901-м. Видите ли, все зависит от того, какого мнения придерживается человек насчет так называемого нулевого года между первым годом до нашей эры и первым годом нашей эры. Церковники твердят, что никакого нулевого года быть не может, а математики и атеисты настаивают на его существовании. Наиболее убедительный довод, который я слышал, звучал так: если нулевого года не существует, тогда первый день рождения Иисуса Христа – 25 декабря второго года нашей эры. Значит, Христу был только тридцать один год, когда его распяли на кресте за восемь месяцев до тридцать третьего дня рождения.

Руби расхохоталась, Элизабет вымученно улыбнулась, а Александр презрительно хмыкнул.

– Белиберда! – отрезал он. – Объединение произойдет в 1901 году, в каком бы году ни родился Иисус Христос.

Разговор окончательно угас.

– Дом ему ненавистен, – сказала Руби сыну, спускаясь с горы в вагоне.

– Знаю, но это не дает ему права вымещать злость и хандру на бедняжке Элизабет. Мама, она же вздохнуть боится.

– Ему скучно, Ли. Смертельно скучно.

– Мужлан!

– Прошу, не оскорбляй его! Вот увидишь, он успокоится.

Ли терпел смертельно скучающего Александра сколько мог, а для этого пришлось доверить принятие всех финансовых решений Александру, который все равно потребовал бы вернуть ему полномочия, и встречаться с ним как можно реже. Когда Александр спускался в шахту, Ли спешил на завод, перерабатывающий сточные воды; если Александр инспектировал цех обработки цианистым калием, Ли занимался ремонтом железнодорожного моста. В последнем случае Ли одержал победу: несмотря на вновь проснувшуюся бережливость, Александр понял, что без ремонта сооружение долго не простоит.

А Элизабет по вечерам было некуда бежать от мужа. С Руби, которая упрекнула его отношением к Ли, Александр рассорился и велел ей заниматься собственными делами, то есть отелем «Кинросс». В отместку Руби наложила вето на встречи в постели. Положение Элизабет осложняла Нелл, которая, возрадовавшись приезду отца, не отходила от него ни на минуту – за исключением времени, которое проводила на уроках. Все подобие дружбы, возникшее между Нелл и ее матерью в отсутствие Александра, развеялось как дым. Причиной тому стало яростное нежелание Элизабет подчиниться воле Александра и отправить Нелл в университет изучать инженерное дело уже с марта будущего года, то есть в пятнадцать лет. Само собой, Нелл предвкушала учебу как праздник, не уставала благодарить отца за согласие, но вместе с тем бестактно хвасталась своей победой перед матерью.

– Это жестоко – отпускать ребенка в большой мир в пятнадцать лет, – заявила Элизабет Александру однажды, застав его в хорошем расположении духа. – Я знаю, что ей хватит знаний, чтобы уже сейчас сдать экзамены, но лучше сделать это через четыре года. Или по крайней мере продержать ее дома еще год.

– Элизабет, твои советы никому не нужны. Нелл рвется в университет, а мне нужна ее помощь в ближайшее время, тем более что Ли моих надежд не оправдал.

– Ли не оправдал? Александр, ты несправедлив к нему!

– Нет, черт побери! Если бы я дал Ли волю, компания «Апокалипсис» давно превратилась бы в богадельню, финансирующую сторонников интернационал-социализма! Рабочие то, рабочие это – да я плачу им лучше, чем кто-либо, жизнь в нашем городе дешевле, чем в любом другом, они живут припеваючи! А что я вижу вместо благодарности? Ничего! – рявкнул Александр.

– Ты на себя не похож, – бесстрастно произнесла Элизабет.

– Да, потому что я стал другим. Надвигаются трудные времена, и я не намерен сдаваться.

– Не будем о Ли. Но умоляю, задержи Нелл дома еще на год!

– Нелл уедет учиться в следующем году, и точка. Я научу ее и мальчишек-китайцев, как постоять за себя… и Донни Уилкинса тоже. У них будет удобное жилье, с ними ничего не случится. А ты ступай прочь, Элизабет, оставь меня в покое!

Так продолжалось до июня 1890 года, когда началась почти непрерывная череда бед и неприятностей.

Сначала у Стрекозы заболело сердце, и Хун Чжи из китайской аптеки заявил, что она не сможет работать месяцев шесть, а то и дольше. Хорошо помня, что Александр приходит в ярость от каждого пустяка – а постель Руби по-прежнему оставалась для него под запретом, – Элизабет не стала обращаться к Ли с просьбой подыскать замену Стрекозе. Пришлось завести разговор с Александром. А тот уставился на жену как на помешанную.