Лёха - Николай Берг

— Что дальше делать будем? — спросил преобразившегося дояра менеджер.

— Ты ж по чину старший, вот и приказывай — уел Лёху ехидный артиллерист.

— Были бы мы на аэродроме — я бы знал, что делать — отрезал Лёха. Помолчал и добавил:

— Но мы — в лесу. А про лес я только знаю, что мох гуще растет на северной стороне деревьев. Как говорилось в старом анекдоте: «Штурман, конечно здорово, что ты знаешь, где растет мох на деревьях, но нам в надувной лодке посреди океана это как‑то мало помогает!'

Все невольно усмехнулись, даже Жанаев ухватил соль шутки.

— Тогда отойдем в сторонку, чтобы нашу беседу о дальнейшем эээ… маршруте — не без труда выговорил Семёнов непривычное словечко — чужое ухо не слыхало.

Все трое глянули на лежащего Гогуна и отошли на край полянки.

— Первое. Надо решать, кто в группе командир — сказал дояр.

— Чего решать? Старшина свое слово сказал. Ты и так старшой. И вроде неплохо получалось. До последнего времени — усмехнулся артиллерист.

Лёха кивнул. Бурят тоже.

— Принято единогласно, воздержавшихся нет — оттараторил явно привычную для него фразу Середа.

— Как старший в команде, принимаю решение уничтожить предателя и пособника захватчиков. Возражения есть? — неожиданно сказал Семёнов. Негромко, но решительно. Остальные промолчали. Потом Середа спросил:

— Может проверим его, вчера он клялся–божился, что все осознал и искупит и отслужит?

— И как ты собираешься это делать? — заинтересовался Лёха, на которого таланты в мистификации ловкого хохла произвели сильное впечатление.

— Да просто. Сейчас его развяжем немного, ноги спутанными оставим, а руки освободим. А я как бы этак невзначай рядом оставлю, например, кобуру с пистолетом. И посмотрим, как он — схватится или нет. И все будет ясно. Что скажете?

— И если схватится? — поднял бровь потомок.

— Тогда его штыком и запорем. Патроны‑то я выну, разумеесся. Зато он свой выбор покажет точно.

— Он тебе в башка пистоль швырят. Адна рука болит, а так еще и башка. Бинтов воз и маленькая телега надо — поморщился бурят.

— А ты что скажешь? — глянул на менеджера артиллерист.

— Я голосую — убить. Да этих бандеровцев вообще надо всех под ноль! — неожиданно разозлился Лёха.

— Это ты о ком? — удивился Середа.

— Вожак у этой сволочи, нацистов украинских, — Бандера по фамилии — пояснил, остывая и прикидывая, не ляпнул ли чего более чем надо, потомок. Просто почему‑то на секунду подумалось, что все эти ужасно пострадавшие от жутких репрЭссий бандеровцы, восемь раз расстрелянные в ГУЛАГе, тем не менее выходили во время Лёхи на парады и мутили народ, а вот такой ловкий и приятный человек как Середа вполне может погибнуть и ничего от него на этом свете не останется. Больно уж четко охарактеризовал перспективу свою тогда у телеги с умершими ранеными красноармейцами. Дояр как‑то чересчур пристально уставился на потомка и тот, не удержавшись, пояснил, высказав неожиданно пришедшую ему в голову мысль:

— Вот ты понимаешь, сказал тогда, когда мы померших в лесу нашли, что боишься без вести пропасть. И все равно — честно воюешь. С вооруженным, серьезным врагом. А эти твари воевать не будут. Вот безоружных кончать — это для них. Тут они горазды. Для них главное — выжить. И они выживут. Потому что не воюют. Хрен ты их на фронте увидишь. Они не воины по сути. Они палачи и каратели. А детей они заведут. И внуков. И от ответственности открутятся — ну поработают на лесоповале или где еще, куда их сошлют, несколько лет, потом будут рассказывать, как с ними, несчастными героями, ужасно обошлись. А они за свободную Украину боролись, ага, служа гитлеровцам подстилкой. И вот от тебя внуков не останется, а от них — останутся. И будут внуки врать, как им дедушки ихние наврали. Оно надо?

— Эк ты завернул! — опять удивился Середа.

— Ну а чего? Все верно сказано. Да и сделал он свой выбор, причем не один раз. Куда как хватит, незачем еще раз проверять. И с фронта удрал и в крови измарался. Вот, гляньте, что у него в кармашке кителя нашел. Сидел ночью в его френче, грелся, а там в кармашке позвякивало что‑то, как шевельнусь — молвил хмуро дояр.

Семёнов показал на грубой мозолистой ладони неуместно как‑то сверкнувшие эмалью и чистым металлом вещички — орден Красной Звезды и какую‑то медаль. Орден‑то менеджер опознал легко, показывали такие не раз в уголовных репортажах про воров, сперевших у очередного ветерана награды, а вот медалька хоть и показалась знакомой — в тех сериалах, что на глаза потомку попадались именно такая была практически у всех наших солдат и сержантов, но названия ее он не знал. Углядел только две не то большие буквы «ХХ», то ли как сквозануло в голове — римские цифры.

— Да, жить‑то он сильно хочет — кивнул артиллерист, разглядывая вместе со всеми лежащие на ладони награды.

— Жить все хотят. Потому я бы его только за дезертирство прибил до смерти. За одно за это. А у него и кроме тоже набралось. На три раза убить — возразил дояр.

— Ну, дезертирство — то еще куда ни шло — буркнул Лёха, вдруг вспомнивший про свои приключения, хлопоты и расходы при добыче вожделенной отмазки от армии. Знала кошка, чье мясо съела, а потомок в общем был куда поумнее кошки. Семёнов зло вытаращился на потомка и яростным шепотом выдал:

— Вот держишь ты с товарищами линию обороны. Рассчитываешь на соседей по обороне, что они тоже воюют. А они удрали. А ты остался и не знаешь. что они уже удрали. Когда сосед слева или справа дезертирует — он не Сталина предает, не жидов. Тебя предает. Потому что ты на него рассчитываешь, думаешь, что сбоку у тебя оборона. А там — дыра и бьют тебя уже в спину. И убьют тебя потому, что сосед удрал, жить вишь ему захотелось. Так и мне ведь жить охота! И если дезертиров не стрелять — то фронт рухнет. Потому что жить хочется всем, а ложиться костями из‑за того, что соседи удрали — еще горше. И в итоге и сам побежишь. Потому что хрен его знает — удрали те, что справа — слева или нет. Дураком‑то кому охота быть!

Бурят одобрительно закивал. Середа пожал плечами. Сказанное про детей и внуков как‑то тягостно поразило его.

— Он ссыкливое чмо. И сейчас за пистолет вряд ли схватится. Просто потому, что побоится. Расклад не в его пользу. А вот когда будет возможность — чтоб не так опасно, не с пистолетом против трех винтовок и пулемета — тогда и к бабке не ходи — себя покажет. И все, пиши пропало — внятно дополнил Семёнов.

— Ладно, убедили — сказал Середа, думая о чем‑то своем.

— Тогда «чрезвычайный съезд депутатов» в отдельно взятом отряде объявляю закрытым. Как избранный командир — ПРИКАЗЫВАЮ. И за приказ отвечаю. Уничтожить пособника фашистов! — мрачно и решительно сказал красноармеец.

— Позавтракать бы — сказал Середа.

Потомку показалось, что не так из любви к искусству, то есть жратве, сказал это хохол, а как‑то скорее — время потянуть. Да и у самого Лёхи его бравая решительность как — то стала съеживаться. Сказать гордо пиратскую фразу из «Острова сокровищ» - это одно, а вот глядеть, как убивать будут — другое. Менеджер по интернету видел кучу таких видео — когда глотки режут и головы отрезают, тут по миру, набитому видеоаппаратурой, засобаченной в каждую мобилу, была масса всяких ухарей–живорезов — от мексиканских наркодельцов до аллахамбарнутых бородачей. И, честно говоря, не нравились эти видео Лёхе, не по душе ему они были. Хотя недавний меткий бросок в того самого зольдата Карла и вид этого самого чертового водителя мотоцикла–тягача, пробитого штыком навылет, наоборот, вызвал такое ликование, что поди ж ты!

Менеджер попытался разобраться в своих ощущениях, но не успел толком. Дояр что‑то буркнул буряту, тот понятливо кивнул и пошел к пленному. Встал у того в ногах, что то спросил. Неловко и услужливо задирая голову, лежащий на земле Стецько старательно принялся что‑то объяснять, не видя, как со стороны затылка к нему, отводя винтовку на отлет, словно клюшку для гольфа, подошел Семёнов, несильно размахнулся и влепил окованным сталью затыльником приклада в висок полицаю. Вроде и слабо ударил, а голова дернулась не по–детски и самооборонщик обмяк. Деловитый дояр примерился, потом аккуратно приставил острие штыка к виску и несильно вроде надавил. С легким двойным хрупаньем, совершенно тихим, словно яичную скорлупу раздавили, штык легко провалился вниз. Тело полицая дернулось пару раз, и больше конвульсий не было. По — мертвому уже Стецько Гогун обмяк и распластался. Дояр прижал пробитую голову полицая ботинком, не без усилия выдернул штык, сделал пару шагов и опять, аккуратно примерившись, кольнул труп в грудь. Лёха поразился снова, с какой легкостью штык входит в тело, без звука, без усилий, словно в масло. Бурят невозмутимо закурил, пуская клубы дыма. Семёнов тем временем деловито потыкал штыком в землю, потом внимательно его осмотрел, вытер о белье, что на трупе было одето. Закинул винтовку за спину, кивнул буряту, подхватили грузно обвисшего мертвеца и словно на носилках сволокли его в кусты. Через минуту вылезли, таща с собой те самые жерди, что вчера помогли стреножить пленника.