Конец российской монархии - Александр Дмитриевич Бубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летом на лесной полянке, подле царского поезда, был раскинут шатер-столовая. В нем было прохладнее по сравнению с накалившимися вагонами и, конечно, много просторнее.
В этом шатре и было назначено намечавшееся на 14 июня совещание.
Чрезвычайно трудно теперь, после пережитых разочарований, передать то радостное настроение, которым, я уверен, наполнены были сердца всех тех, кто переживали в Ставке день 14 июня 1915 г. Чувствовался прилив свежих сил, и чудился поворот к лучшему будущему.
День и по погоде выдался на славу. Солнце, ярко заблиставшее с утра, обливало всех горячими лучами и поддерживало общую бодрость.
По случаю воскресного дня наша походная церковь, устроенная в деревянном бараке и украшенная старинными иконами, из коих одна была немой свидетельницей Бородина, наполнилась утром приезжими гостями. Вдохновенно служил протопресвитер военного и морского духовенства отец Георгий Шавельский в сослужении нескольких военных священников и монахов. Глубоко трогательно пел небольшой, но хорошо слаженный хор певчих.
Император Николай II и рядом с ним Верховный главнокомандующий русской действующей армией — оба фанатично религиозные — занимали свои обычные места на левом клиросе, и из церкви их почти не было видно. Их силуэты заметны были только в короткие периоды коленопреклонения, педантично ими выполнявшегося.
Вся середина церкви была занята белой группой министров, окруженных чинами Ставки в своих серых походных кителях. У всех торжественные, серьезные лица, отвечавшие внутреннему настроению…
После завтрака, в два часа дня, началось совещание. Оно было открыто императором Николаем II.
Первым докладывал приглашенный в Ставку главноначальствовавший в Москве граф Сумароков-Эльстон[134] о недавних событиях в Первопрестольной. Доклад этот послужил основанием для обсуждения внутреннего состояния России. Затем совещание перешло к обсуждению вопроса о необходимости коренного обновления нашей армии, и прежде всего о подготовке соответственных укомплектований и улучшений условий ее снабжения. Ввиду истощения младших возрастов запаса и ополчения 1-го разряда военное министерство намечало осуществление весьма непопулярного в населении призыва на службу в войска ратников ополчения 2-го разряда, составленного из людей, пользовавшихся в мирное время особыми льготами или признанных в свое время не вполне годными для военной службы. Чтобы не возбуждать неудовольствия, взамен такового призыва было решено поспешить с досрочным призывом очередного класса новобранцев. Что касается улучшений условий снабжения армии, то было признано необходимым сотрудничество с властью общественных элементов. Решительно высказалось совещание также в пользу скорейшего созыва Государственной думы. Наконец, был затронут и польский вопрос, причем для установления основ будущей автономии Польши намечено было образование особой комиссии.
В заключение императору Николаю были доложены соображения о желательности его обращения к народу с призывом совместно с правительством работать для доведения войны до благополучного конца.
Обращение это рисовалось совещанию в виде особого высочайшего рескрипта на имя председателя Совета министров, заблаговременно приготовленного и теперь прочитанного Кривошеиным. Мысль о рескрипте была государем одобрена.
По окончании совещания участники такового получили приглашение к торжественному высочайшему обеду, до начала которого члены нового Совета министров были сфотографированы в общей группе с государем в центре.
Затем вечером, по окончании обеда, часть министров с Кривошеиным во главе прошла в мой рабочий кабинет, чтобы выслушать доклад о положении дел на фронте. И хотя я не мог порадовать их какими-либо утешительными данными, а, напротив, счел необходимым предупредить о вероятном оставлении нами Варшавы, тем не менее в налаживавшемся общении Ставки с правительством все мы почувствовали нечто свежее и бодрящее…
В дни описанного выше совещания, 14 июня 1915 г., императором Николаем II был подписан высочайший рескрипт на имя председателя Совета министров статс-секретаря Горемыкина.
В этом рескрипте государь подчеркивал, что со всех концов России к нему доходят обращения о горячем стремлении русских людей приложить свои силы к делу помощи армии. Затянувшаяся война, говорилось далее, и в самом деле требует нового напряжения.
«Враг должен быть сломлен, до того не может быть мира».
Ввиду этого царь ожидает от правительства и общественных учреждений, от русской промышленности и от всех верных сынов России без различия взглядов и положений сплоченной, дружной работы для нужд армии. Образовав по вопросам снабжения армии особое совещание с участием членов законодательных учреждений и представителей промышленности, заканчивал государь свой рескрипт, он признает необходимым приблизить и время созыва законодательных учреждений, дабы выслушать голос земли русской. Предрешив поэтому возобновление занятий Государственного совета и Государственной думы не позднее августа сего года, он поручает Совету министров разработать по его указаниям законопроекты, вызванные потребностями военного времени…
НОВЫЕ «СУМЕРКИ»
Не вливают, однако, в старые мехи новое вино…
Немощный и окаменелый в своих воззрениях, Горемыкин был, конечно, не тем лицом, которое могло бы осуществить программу 14 июня и вступить в борьбу с теми силами, кои немедленно стали работать против нее. Оставление его на высоком ответственном посту подрывало доверие к прочности нового курса.
Но еще более сильное недоверие к искренности царского призыва вызвал слишком неопределенный и, главное, отдаленный срок созыва Государственной думы, указанный в рескрипте. Переговоры по этому поводу лидеров думских фракций с председателем Совета министров лишь закрепили это недоверие. Горемыкин явно стремился оттянуть срок созыва Думы возможно далее и определенно высказывался против длительной сессии.
Таково же было настроение и в дворцовых кругах.
«Я слышала, — писала 25 июня императрица государю, — что этот отвратительный Родзянко и другие были у Горемыкина с просьбой о созыве Думы. Пожалуйста, не надо!.. Россия, слава Богу, не конституционное государство…»
Лишь после долгих препирательств день открытия Государственной думы был установлен на 19 июля, то есть в день годовщины объявления нам войны.
Церемония открытия Государственной думы, по рассказам очевидцев, произвела малободрящее впечатление. Заседание, продолжавшееся до позднего вечера, было заполнено речами представителей правительства и ответами на них.
Первое слово было за председателем Совета министров.
Речь «умирающего» Горемыкина была произнесена вялым, тихим голосом и отозвалась гнетуще в сердцах всех слушателей, хотя в ней и говорилось о необходимости общих усилий для доведения войны до победного конца. В целях подтверждения своих намерений в этом смысле правительство сочло необходимым внести в Думу особый законопроект о расширении состава путем привлечения различных общественных сил и компетенции существовавшего уже особого совещания для объединения мероприятий по снабжению армии.
В числе других министров выступал также и новый управляющий военным министерством генерал Поливанов, в лице которого Дума приветствовала идею обновления армии. Генерал Поливанов нарисовал потрясающую картину положения наших войск в смысле снабжения и для успокоения общественного мнения через несколько дней сообщил о согласии государя
