Золотой лев - Уилбур Смит

жесткое состязание, - сказал другой офицер, хмуро рассматривая рабов перед собой.

По опыту Хэла, большинство рабов сохраняли покорность, старались выглядеть безобидными, чтобы просто выжить. Они не поднимали глаз и держали свои мысли при себе. Но этот человек пристально смотрел на капитана, его мускулистое тело было обнажено, если не считать набедренной повязки, и напряжено, как будто он был готов сражаться за свою жизнь. Сможет ли Хэл выиграть такой бой против такого гордого, свирепого противника? Казалось, он вот-вот это узнает.

И все же сражение было совсем не тем, что имел в виду капитан Жуан Баррос.

Людей, находившихся поблизости, увели прочь, и Хэл с мускулистым рабом остались стоять на открытом участке палубы шириной в несколько шагов и такой же глубины. Оба они тяжело дышали, но не от напряжения или страха, а просто потому, что вдыхали свежий морской воздух, как голодные люди после стольких дней, проведенных под палубой.

‘Вы станцуете для нас, - сказал им Баррос. - ‘Вы будете танцевать под музыку Фернандеса и не перестанете танцевать, пока старик не перестанет играть. Ну, вы можете остановиться, если устанете, но будет только справедливо предупредить вас, что тот, кто остановится первым, пострадает от последствий.’

Человек рядом с Хэлом не выказал ни малейшего признака понимания, пока Баррос не послал за одним из своих чернокожих матросов, который поспешно спустился с фок-мачты и перевел речь капитана на язык, который раб, казалось, понимал.

- Какие последствия?- Спросил Хэл.

Баррос кивнул в сторону офицера, который стоял, опираясь босой ногой на большой моток веревки. - ‘Первый, кто перестанет ценить игру Фернандеса, будет сброшен за борт на конце этой веревки, - сказал он. Затем он повернулся к своим людям - "Те из вас, кто потеряет деньги на исходе танцев, могут отыграть их снова на результате рыбалки. - Он ухмыльнулся, повернулся к Хэлу и развел руками. - ‘Разве я не честный человек? - спросил он. - ‘Вот почему моя команда любит меня.’

Позади него остальные уже заключали пари, что-то бормоча корабельному интенданту, который изо всех сил старался держать свою книгу в актуальном состоянии.

Хэл поднял глаза на грот "Мадре де Деус". Капитан Баррос сделал то же самое.

- А-а, - протянул Баррос. - ‘Ты надеешься, что мы сможем сохранить эту скорость. Восемь узлов, не так ли?’

Хэл думал о стаях тигровых акул, которые будут преследовать корабль, собирая отбросы и выброшенные за борт отходы уборных.

‘Мы подсчитали, что акулы плывут со средней скоростью в два узла, - сказал капитан Баррос, - но они могут плыть гораздо быстрее короткими очередями. - Он повернулся к своим офицерам. - ‘А вы что скажете?’

‘Мы зафиксировали, что они идут со скоростью выше восьми узлов, капитан, но они не выдерживают этого долго, - сказал квартирмейстер.

Баррос кивнул и снова повернулся к Хэлу. - ‘Конечно, все это не должно вас волновать, но только до тех пор, пока вы продолжаете танцевать. - С этими словами он резко повернулся на каблуках и махнул рукой в сторону старика, приглашая его начать. - "Ямайка", пожалуйста, Фернандес. Но держитесь бодро. Англичане так любят веселую джигу.’

Фернандес принялся дергать длинными пожелтевшими ногтями струны из кошачьих кишок.

Африканец посмотрел на Хэла, а Хэл - на африканца.

- Ну что? Продолжайте в том же духе! - Сказал капитан Баррос, и человек с кошкой хлестнул ею поперек каждого из них в качестве стимула.

И вот Хэл пустился в пляс.

***

-‘Я так понимаю, вы знаете, что мы не можем причалить в Келимане или в любом другом порту на побережье. Бенбери посмотрел на Канюка, когда они оба стояли, прислонившись к поручням на квартердеке "Пеликана", и, кивнув, увидел, как клюв поднялся и опустился. - Проклятые португальцы контролируют все свои владения, и они никому не позволят торговать, кроме себя и арабов. Высадка раба на берег считается торговлей.’

- Высадка украденного раба на берег считается тяжким преступлением’ - вмешался скрипучий голос Канюка. ‘А что вы имели в виду?’

‘Ну, мой второй помощник, Перейра, знает, где находятся шахты, и клянется, что сможет найти их, если у него будет секстант, чтобы вычислить дорогу. Как только вы доберетесь туда, он сможет переводить и для вас, потому что, как я понимаю, у этого парня Лобо нет других языков, кроме португальского и еще какого-то языка, на котором болтают местные дикари. Я высажу вас на берег в дельте реки, я знаю, где нет белых людей. Имейте в виду, там довольно заболочено, но вы можете взять лодку по дороге, я полагаю. И вы будете ближе к шахтам, чем если бы я взял вас с собой в Келиман.’

‘Я отправляюсь в это путешествие, не так ли?’

‘Один из нас должен это сделать, - заметил Бенбери. - ‘А именно я управляю этим кораблем.’

‘Это не улучшит девичьей красоты Юдифи Назет, когда она пройдет пол-Африки, - возразил Канюк.

"Och, dinnae fash yersel" ... она не какая-нибудь нежная белая девушка. Она такая же чернушка, как и все остальные. Она будет чувствовать себя как дома.’

***

Хэл начал медленно, как и Фернандес, несмотря на приказ своего капитана сохранять бодрость мелодии. Пальцы старика с седой бородой ласкали струны своего инструмента, костяшки пальцев и сухожилия согревались от работы, напоминая себе о радости, когда извлекали музыку из этого плавно изогнутого тела из кипариса и кедра в форме восьмерки. Он плавно вошел в мелодию в свое время, как леди, опускающаяся в горячую ванну, дергая струны, чтобы они пели свою сладкую, нежную песню.

Хэл также позволил себе слиться с мелодией, его мускулы набирали силу, а разум пытался забыть унижение от того, что ему приходилось сделать. Единственное, что имело значение, - это Юдифь. Все, что ему нужно было сделать, - это выжить.

Пятка и носок, пятка и носок, его руки были сцеплены за спиной, когда его ноги отмечали ступени, претендуя на этот маленький кусочек палубы «Мадре де Деус». Снова и снова его босые ступни мягко приземлялись на доски, начиная набирать скорость, когда Фернандес позволял музыке собираться, как капитан, поднимающий паруса по ветру.

Хэл полагал, что у него есть преимущество хотя бы в том, что он знаком с этой мелодией, тогда как