Сочинения 1819 - Андре Шенье

Орфеи?

Над гробом персов в оны дни

Эсхил, Пиндар стихи сложили, как трофеи,

Днесь пойте громче, чем они!

Для сорока убийц, любимцев Робеспьера,

Мы воздвигаем алтари.

Пусть в камне, на холсте блистает их галера,

40 Бессмертьем, гений, одари

Великого Колло и всех его героев,

Чей смел и благороден лик:

Таверны мужества придали им, утроив

Их доблесть при поддержке пик.

А вы, влекомые небесными огнями

Гиппарху и Евдоксу[635] вслед,

Царицы волосы, оставленные в храме,

Вы превратили в звездный свет;[636]

На небеса Арго перенесли не вы ли?

50 Он и поныне там плывет.

Еще одних владык морей вы позабыли,

Спешите им воздать почет.

Их именами Ночь украсьте в полной мере,

И в час, когда страшит судьба,

Пусть молит мореход взнесенных на галере

Швейцарцев Колло д’Эрбуа!

* * *

Кто, Пантеон, отверз твои святые двери,

Под славный свод ступить готов?

Да о какой Давид расплакался потере,[637]

Взяв кисть, творящую богов?

О, небо! верить ли? о, поворот фортуны!..

О, гроб, в котором свет потух!

Послушать бы как там Барер[638] вопит с трибуны,

От пафоса вконец распух!

О, весть жестокая! Звучит набат ужасный

10 В сердцах, стенают стар и мал!

Им якобинцы в лад рыдают громогласно.

Бриссо, который ввек не лгал,[639]

Свидетельствует нам, что черный и вонючий

Туман поднялся к небесам,

Из крови, нечистот, подобьем грязной кучи,

Извергнутой из сточных ям,

И уверяет нас, что мерзостной душою

Марата был тот смрадный пар.

Во дни цветущие, ах! женскою рукою

20 Любезной жизни отнят дар!

Смеется Кальвадос,[640] но виселица плачет:

Спешит убийственная сталь,

Героя Пеллетье[641] под вечной сенью прячет;

Марата вдвое больше жаль.

Никто, как он, не лил чужую кровь без меры,

Никто резне так не был рад.

Хоть Лакруа, Бурдон[642] — великие примеры,

Образчик подлеца — Марат.

Да, виселице он принадлежал по праву,

30 Он был ее любимый сын.

Но не горюй, петля, потешишься на славу!

Тебе в Конвенте не один

Определен герой, Гора[643] — вот их обитель:

Лежандр,[644] чей образец Катон,

Колло д’Эрбуа, галер высокий покровитель,[645]

Два Робеспьера и Дантон,[646]

Тюрьо, Шабо.[647] Твоя — вся банда подчистую,

Коммуна, клуб и трибунал.

Да кто их может счесть? Тебе рекомендую

40 И тех, кого я не назвал.

Пусть всем этим святым возносит литании

Достойный Анахарсис Кло,[648]

А, может, Кабанис,[649] иль гении иные,

Ведь есть еще Грувель, Лакло.[650]

Нет, речь надгробную, сердечную, простую

Гара[651] пусть скажет, их собрат.

Потом и этих ты отправишь в темь густую

Облизывать Марату зад.

Будь пухом вам земля в невидимом пределе,

50 О, славная, святая рать!

Чтоб ваши братья-псы скорей до вас сумели

Добраться, трупы разорвать.[652]

Гражданин Архилох Мастигофор

* * *

Я слышал, в сильный гнев вы[653] впали, до сих пор

Не мысля о презренном споре,

Когда вам на глаза попался сущий вздор

Глупца Барера в “Монитере”.

В вас вызвал неспроста напыщенный наглец

И жгучий стыд, и жажду мести:

Вам всем припомнился фракийский удалец,[654]

Что возжелал лишить вас чести.

Вдобавок говорят... — но наши шутники

10 Красоток не щадят нимало,

Хотя б достоинства их были велики, —

И все ж: по адресу нахала

Слетела с ваших губ ужаснейшая брань,

Совсем мужская, а за нею

Вы бросили ему: зануда, неуч, дрянь,

Да и словечки посильнее,

Достойные его, согласен, но не вас.

К чему такое подражанье?

У вас другой язык. Являет грубость фраз

20 Неправоту негодованья.

* * *

Они еще живут! и жертв бесчетных стоны

Все не доходят до Тебя,

Великий Боже сил! и лишь поэт в темнице,

Покинут, чуя смерти зов,

Стихи преобразил в горящие зарницы

Твоих замедливших громов,

В единое добра и доблести орудье,

И адским судьям предает

Всех кровью залитых жрецов — присяжных, судей,

10 Их трибунал — резни оплот.

Так сохрани мне жизнь, и бешеная свора

Мой ратный пыл оценит вмиг!

Не скрыться им во тьме забвенья и позора:

Я вижу их, я их настиг!

* * *

Во мраке подлости они хотели скрыться.

...................................

Но колченогого, разящего эпода

Им не избегнуть никогда.

О, Парос,[655] вкруг тебя лазурью блещут воды,

Ты греческих морей звезда!

Без устали вершит природа труд прилежный,

И для резца всегда готов

Таящийся во тьме твой мрамор белоснежный,

Что славит смертных и богов.

10 А чтоб запечатлеть позор неизгладимый,

Ты дал нам ямба острие,[656]

В огне закалено, как месть, неотвратимо,

Сын Архилоха, в бой, Андре!

Не ослабляй свой лук, он — смерть лжецам и ворам.

Когда явлю мой меткий стих,

Грядущие века и вся природа хором

Вскричат, разглядывая их:

— У, грязный, подлый сброд! ничем не устыженный!

Любитель бойни, грабежей!

20 Трусливых палачей орда, чьи жертвы — жены,

Что резать не спешат мужей,

Сын, преданный отцу, и потерявший сына

Отец, скорбящий по нему,

Небезучастный брат,[657] не давший неповинно

Погибнуть брату своему.

И жизнь у вас всего одна... вампиры...[658]

И вы искупите лишь раз

Всю эту груду тел, страданий и развалин,

Прах, вопиющий против вас!

* * *

......................................

На двадцати судах с непрочным, беглым