Ликвидация враждебного элемента: Националистический террор и советские репрессии в Восточной Европе - Александр Решидеович Дюков

в докладной Берии, документах конвойных войск (А.Э Гурьянов) и отчетных документах НКВД (Н.Л. Поболь, П.М. Полян), нет. Все эти данные хорошо согласуются между собой; разброс в цифрах лежит в пределах объяснимого.

Таким образом, единственное противоречие данных докладной Берии остальным документам — информация об аресте «до 407 000 человек». На наш взгляд, это объясняется небрежностью при составлении докладной. Дело в том, что в отчетной статистике органов НКВД имелось пять граф «движения следственных арестованных и привлеченных без ареста»: «всего прибыло», «вновь арестовано», «привлечено без ареста», «прибыло из других органов», «прибыло на доследование». Данные о числе арестованных отображались в графе «вновь арестовано»[767]. Обобщив данные за 1939–1940 гг., опубликованные О.А. Горлановым и А.Б. Рогинским, мы видим, что за этот период общее движение «следственных арестованных» органами НКВД западных областей Украины и Белоруссии составило 115 638 человек, в том числе вновь арестованных — 94 830 человек[768]. На наш взгляд, 407 тысяч арестованных в докладной Берии появились в результате сложения сотрудниками секретариата Берии данных графы «всего прибыло» по органам НКВД Западной Украины и Западной Белоруссии (напомним, что эта графа была первой, на которую падал взгляд) с данными о количестве выселенных. Иными словами, интересующий нас абзац докладной должен читаться следующим образом: «было арестовано до 407 000 человек (в том числе перебежчиков 39 411 человек) и [в том числе] выселено в Казахстан и северные области СССР — 275 784 человек». Следует отметить, что подобная путанность изложения свойственна и ряду других документов конца 1940 г. за подписью Берии. В качестве примера можно привести уже упоминавшуюся докладную записку Берии от 2 ноября 1940 г., первые несколько абзацев которой нельзя понять без привлечения дополнительных документов[769]. По всей видимости, подобные случаи связаны либо с низким уровнем квалификации сотрудников, готовивших докладные, либо с большой спешкой при подготовке этих документов.

Трудно предположить, что руководитель Центра публикации документов по истории XX века Института всеобщей истории РАН Н.С. Лебедева не только не владеет историографией проблемы, но и не способна «прочитать» сомнительное место в документе. Следовательно, речь может идти о намеренном введении в оборот заведомо завышенных данных о количестве репрессированных. Это не первый случай; в 2008 г. Н.С. Лебедевой было сделано абсолютно абсурдное утверждение о том, что в период с 1937-го по 1941 г. в Советском Союзе было репрессировано 11 миллионов человек[770]. Несмотря на прозвучавшую критику, это утверждение так и не было дезавуировано.

На наш взгляд, речь идет о намеренном пренебрежении Н.С. Лебедевой научной этикой и методами научного исследования с целью формирования неадекватных представлений о масштабах советских репрессий. Это само по себе плохо; однако еще хуже — то, что не имеющая отношения к науке деятельность Н.С. Лебедевой публикуется под видом официальной российской позиции.

Насколько опасны для науки подобные манипуляции, показывает история появления легенды о «миллионе депортированных» из Западной Украины и Западной Белоруссии. Эта легенда была введена в научный оборот В.С. Парсадановой, опубликовавшей в 1989 г. статью, в которой утверждалось, что из указанных регионов якобы было выселено 1 173 170 человек[771]. Несмотря на то, что данная цифра представляла собой общее число состоявших на учете труд- и спецпоселенцев (включая «кулацкую ссылку»), она получила распространение в историографии[772], а официальная Варшава только в 2009 г. отказалась от «миллионной» оценки количества депортированных советскими властями бывших польских граждан[773].

Будем надеяться, что второй раз подобного не произойдет, что попытки Н.С. Лебедевой по «умножению» репрессированных будут адекватно оценены профессиональным сообществом и никогда не появятся в научной историографии.

НАКАНУНЕ ХОЛОКОСТА: ФРОНТ ЛИТОВСКИХ АКТИВИСТОВ И СОВЕТСКИЕ РЕПРЕССИИ В ЛИТВЕ, 1940–1941 гг.[774]

22 июня 1941 г., сразу же после нападения нацистской Германии на Советский Союз, на территории Литвы начали действовать вооруженные формирования Фронта литовских активистов (Lietuvos Aktyvistij Frontas, ЛАФ) — подпольной националистической организации, созданной осенью 1940 г. и тесно связанной с германскими разведслужбами. В литовской историографии эти события получили название «Июньского восстания». Отряды литовских активистов или, как их называют в современной Литве, «национальных партизан» совершали диверсии в тылу советских войск, нападали на мелкие подразделения Красной Армии и государственные учреждения, устраивали массовые расправы над коммунистами, просоветски настроенными литовцами и, в первую очередь, над евреями. Постановлением сформированного Фронтом литовских активистов т. н. «Временного правительства Литвы» был создан первый на оккупированной нацистами территории концлагерь для евреев, а «национальные партизаны» деятельно участвовали в «работе» айнзацгруппы «А».

В том же июне 1941 г., за неделю до нацистского вторжения, советскими властями была проведена массовая депортация «антисоветского элемента» с территории Литвы. С 14 по 15 июня органами НКГБ-НКВД было «изъято» около 17,5 тысячи человек. Примерно 5 тысяч из них были арестованы и направлены в лагеря ГУЛАГа, 12,5 тысячи (в том числе много женщин и детей) — высланы на поселение в отдаленные районы СССР. Депортация 14 июня 1941 г. стала самой массовой репрессивной акцией советских властей в предвоенной Литве; во внутренних документах советских органов госбезопасности в качестве причины массовой депортации называлась необходимость борьбы с прогерманским националистическим подпольем — тем самым объединенным Фронтом литовских активистов.

Даже предельно сжатое описание «Июньского восстания» и июньской депортации 1941 г. порождает целый ряд вопросов. Как связаны между собой деятельность Фронта литовских активистов и советская депортация 14 июня 1941 г.? Действительно ли депортация стала ответом советских властей на подрывную деятельность пронацистского литовского националистического подполья? Или, может быть, депортация планировалась советскими властями заранее и была бы проведена вне зависимости от подпольной деятельности ЛАФ? Справедливо ли утверждение, что «Июньское восстание» стало ответом литовцев на массовое выселение соотечественников — или, может быть, это выступление было подготовлено задолго до депортации и не имело к ней прямого отношения? И чем же были массовые убийства евреев литовскими «национальными партизанами» летом 1941 г. — жестокой реакцией на жестокую депортацию или заблаговременно спланированным преступлением, не имевшим прямого отношения к депортации?

Эти вопросы привлекают заметное общественное внимание — ведь от ответов на них зависят оценки событий лета 1941 г. в Литве и их акторов. Неудивительно, что ответы сильно зависят от политических убеждений участников дискуссии и зачастую носят спекулятивный характер. Так, например, репрессивная деятельность советских органов внутренних дел и государственной безопасности в Литве в 1940–1941 гг. на первый взгляд может показаться хорошо исследованной историками. За последние 20 лет в Литве были выпущены десятки, если не сотни, работ, в