Зеркало судьбы - Виктор Павлович Точинов

* * *

Они виделись на прошлой неделе, в последний погожий день осени — как обычно, сидели на балконе «хрычовки» и разговаривали. Накануне Женька попросил Эль поискать в новой Сети какие-нибудь свежие книжки по литературоведению — интересно было посмотреть на определение катарсиса с точки зрения существа, неспособного страдать. Но Эль пришла с пустыми руками.

— Я искала, Жень. Весь Нейтронет перекопала. Просто у нас книги не изучают, а читают. Ну, знаешь, ради удовольствия. Хотя, если честно, мало кто так развлекается.

— А ты?

— А я просто перестала их понимать, — пожаловалась она. — Нет, буквы-то в слова складываются, а вот общий смысл — о чём это всё, ради чего — как песок сквозь пальцы. Взять хоть Шекспира. Жень, я же всё прочитала, что ты хвалил. И «Макбета», и про влюблённых этих несчастных… Что там красивого, я не понимаю? Это ведь ужас кромешный! Они умирают, чтобы кому-то доказать, что дружба, любовь и доброта — это хорошо. А что, кто-то всерьёз считает иначе?

— Видишь ли, апофатический подход подразумевает… — начал было он.

— Не вижу, — виновато помотала головой Эль. — Я же новячка, забыл?

— Ладно. А что у вас любят читать? Знаешь, просто интересно, какое оно, бесконфликтное искусство: шёл по улице зрелый психически стабильный индивид, любовался красотой окружающего мира и тут вдруг с ним ничего не случилось?

— А ведь и правда, — улыбнулась Эль. — Я вот часто смотрю видеоотчёты о том, как кто-то день провёл. Их и в текстовом варианте делают, с фотографиями — типа ретро, многим нравится. А таких книжек, как тебе надо, чтобы с выдуманными героями и про смерть — я что-то и не припомню. Но я поищу, если хочешь.

Честно говоря, Женька сомневался, что ей удастся что-то откопать. Творчеством люди кормят своих демонов — страх, любовь, боль, надежду. А тем, кого от демонов освободил ассертор, оно, наверное, и не нужно.

С другой стороны — это был предлог, чтобы ещё раз её увидеть. И он кивнул. И попросил поискать.

* * *

— Жень, ты что там, корни пустил? — раздражённо спросила Яра. — Давай сюда чемодан!

С той стороны забора было всё то же самое — колючие лапы елей, месиво из хвои и грязи под ногами. В отдалении белели малоэтажные здания. Обычный заброшенный больничный комплекс — сколько их по всему миру.

— Ты же знаешь, что именно тут всё и началось? — Яра указала на один из корпусов — приземистый, с узкими окнами-бойницами. — Весь этот кошмар с LET-вакцинацией?

— Да ладно!

— Я координаты сверила. Точно — здесь. Тут раньше был геронтологический центр, а при нём — исследовательская лаборатория под руководством Летовского. Хотели обойти предел Хейфлика, увеличить длину теломер, то есть попросту повыситьсреднюю продолжительность жизни хотя бы лет до ста. А получилось — то, что получилось. LET-вакцина.

Дождь усилился, и она ускорила шаг.

— Тем добровольцам не позавидуешь, конечно. Их же сначала обнадёжили — мол, препарат эффективен, анализы у вас отличные, скоро домой. А на контрольном МРТ у всех выявили новообразование спинного мозга. Ну что делать, назначили операцию. И тут начались сюрпризы. Анестезия не подействовала ни на одного пациента. Вообще. Никакая. Решили резать без обезболивания — и не смогли. Да ты сам, небось, видел, как у новяков раны заживают. Это уже потом опухоли присвоили статус органа, наклепали столько препарата, что стали им торговать по цене чуть выше себестоимости, открыли центры вакцинации. А тогда за этими бедолагами просто приехали «компетентные специалисты», и никто о первых испытуемых больше не слышал.

— Хоть кто-то из них выжил?

— Говорят, да, — медленно кивнула Яра. — Лет сто назад в сети засветился отчёт об успешно проведённой эктомии ассертора. Вроде как настоящий. То есть в принципе это возможно. Раздобыть бы протоколы той операции…

— А зачем оно тебе?

— Спокойнее, если знаешь, что такая штука есть. Что мы тоже можем кое-что противопоставить благостной, мать её, вечной жизни. Новяки ведь, считай, объявили обратный отсчёт, — Яра поднялась по раскрошившимся ступенькам, склонилась над ржавым кодовым замком. — Утверждают, что последний человек без ассертора умрёт через сто семьдесят лет. И вымирание homo sapiens ознаменует, ура, товарищи, рассвет неозойской эры и царствие homo assertorius. Вот мне интересно: а если мы не уложимся в их прогноз, тогда что? Приедут и добьют, чтоб статистику не портили?

— У нас же бункер есть, — мрачно усмехнулся Женька. — Зря, что ли, отец гробился над ним полжизни? Там, наверное, и ядерную зиму можно пересидеть.

— Бункер — это хорошо. Нам оружие нужно. И люди. Много людей.

Дверь медленно отъехала в сторону. Из темноты потянуло плесенью и сыростью.

— Даже сигнализации нет, — Яра тихонько выругалась. — Ну что за идиоты!

— А ты уверена, что нет? — Женька шагнул за порог — и яркий, неживой свет залил коридор. — Может, они уже отряд выслали. Поймают нас, впаяют пожизненное.

— Если нас посадят в одну камеру, то я не против… — она рассмеялась, увидев его лицо. — Да ты не бойся. Шучу. Склад в подвале. Поможешь дотащить туда мой волшебный чемоданчик, а дальше я сама. И, — её голос потеплел, — спасибо, что согласился помочь. Я же знаю, ты не веришь во всё это.

Он и впрямь не верил, что удастся обернуть эволюцию вспять. Что человечество, попробовавшее на вкус бессмертие, захочет от него отказаться. Не помогали уверовать и агитационные ролики традиционалистов — пламенные, эффектные и невероятно скучные. Но в главном товарищи Яры были правы: с уходом смерти и жизнь стала какой-то ненастоящей. Пресной. Ведь деструктивные эмоции ассертор тоже блокирует — гасит злость адреноблокаторами, грусть — ударной дозой серотонина. Ладно ещё те люди, которые прошли вакцинацию в сознательном возрасте: у них сохраняется какая-никакая способность грустить и беспокоиться — призраки, фантомные боли чувств. А новяки, выращенные в пробирке — они же совсем деревянные. Как можно понять, что ты счастлив, если тебе не с чем и сравнивать состояние вечной радости? Та ещё свобода.

Да и со смыслом бытия выходила какая-то ерунда. Раньше люди ещё в юности выбирали себе дело всей жизни. И осознание того, что существование конечно, заставляло их самозабвенно, отчаянно трудиться, чтобы успеть оставить хотя бы что-то после себя. А у новяков всё по верхам, понарошку, ведь спешить некуда.

— Я просто не понимаю, чем плохо, что каждый может выбирать, — сказал он осторожно. — Хочешь — становись новяком, хочешь — умирай как человек.

— А у новяков из пробирки есть выбор? Им же поголовно вводят LET-вакцину.

Тут Женьке возразить было нечего.