Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

И мы свернули в переулок и пошли в степь мимо разных видов военной техники, военнослужащих всех рангов, провожавших нас многозначительным взглядом и репликами. Вскоре перед нами открылась бескрайняя степь, покрытая сугробами снега. Шел густой массой снег и порывами в вихре кружил вокруг нас. Большие легкие пушинки плясали перед нами. Часть их падала вниз, и, пожалуй, такое же количество поднималось вверх. Они дразнили, звали нас вперед. Мы были очарованы их игрой. Словами не выразить охватившие нас чувства. Лицо доктора Майи выражало восхищение и удивление — лицо ребенка, увлеченного чудесной сказкой. Мы остановились. Майя протягивала руку, и на рукав шинели ложились волшебные творения — снежинки разных узоров. «Смотрите, какая прелесть! Кто их такими делает? — Она в упор смотрела на меня. — Правда? Что-то удивительное во всем этом. Я их такими никогда не видела. Кто их создает?» — «Должно быть, любовь. Любовь к красоте, счастью, наконец, к жизни. Это напоминание людям, для чего им стоит жить. Они об этом забыли, уничтожая друг друга. Может, одумаются, увидев такую красоту?» — «Если бы так было… Давайте крикнем через эту степь всему миру: „Люди! Опомнитесь, остановитесь! Прекратите эту бойню! Как красива и интересна жизнь, сама жизнь, жизнь, жизнь!“» — «Жизнь, жизнь, жизнь!» — во всю мочь подал и я свой голос. «Жизнь, жизнь, жизнь!» — кричали мы вместе в бескрайнюю степь. «Жизнь, жизнь, жизнь!» — разнесло эхо крик наших душ на весь мир, который не должен оставаться глухим к нашим призывам. Крик наших душ не был игрой. Все это было серьезно. Очень надеялись, что нас услышат. Есть ли такая сила на земле, есть ли Бог в небесах, до которых дошла бы наша мольба и они сумели бы прекратить бойню?! Если есть, то они должны нас услышать. Мы держались за руки и смотрели в лицо друг другу. Стояли одни в заснеженной степи, под густым падающим снегом, закрывшим от нас поселок и весь этот мир.

Майя спохватилась, на лице восхищение: «Смотри, правда здорово?» — протянула свою ладонь, на которую ложились и таяли снежинки. Незаметно перешла на «ты», как уже бывало прежде. «Правда все очень здорово! И степь, и снежинки, и ты, и что мы одни». Снежинки падали на ее ресницы, щеки и не таяли, целиком удерживались на них. Я пригнулся к ее лицу и своим дыханием превращал снежинки в капельки воды и пытался слизать их языком, губами. Восприняла ли она мое прикосновение как поцелуй — не знаю, но вдруг отпрянула от меня, в глазах появился какой-то страх, очарование всем окружающим пропало. Руки выставила перед собой! «Не надо, прошу вас». — «О чем ты, Майя? Опять перешла на „вы“?» — «Не могу я. Не хочу, чтобы ты видел во мне женщину. А ты стал обращаться со мной, как с женщиной. Мы могли бы быть хорошими друзьями». — «Странно, что ты могла так подумать, да еще в этих условиях. Я еще не знаю, как вообще нужно себя вести с вашим братом». — «Молчи! Извини меня, — она взяла меня за руки, уставилась в меня своими такими для меня потеплевшими глазами, — извини меня, пожалуйста. Я всегда все порчу. Вот и сейчас испортила очарование такой прогулки, такого дня — первого дня нового года. Никому со мною не будет хорошо». — «Никогда не забуду, как я оттаивал снежинки на твоих ресницах, щеках». — «Не надо, прошу тебя, не надо». — «Знаешь, что я подумал, когда таяли снежинки на твоих ресницах?» — «Что?» — «Как такая красота превратилась в обыкновенную капельку, так и человек в этой войне в любой момент может превратиться в пепел, в ничто. И наша жизнь в том числе. Об этом ты подумала?» — «Думала и много раз. Становится жалко себя». — «Я не планировал растапливать снежинки на твоих ресницах. Оно само вдруг пришло. Так получилось. И какая во всем этом прелесть была…» — «Хватит издеваться!»

Руками в двупальцевых армейских рукавицах вцепилась в концы моего воротника. Шапка-ушанка съехала назад, на лоб выступили черные локоны, щеки румяны от мороза, задорная улыбка, в глазах пляшут чертики… Валил густой снег, снежинки в порывах ветра пребывали в пляске, часть их ложилась на плечи шинели, шапку, брови, ресницы, на пушок верхней губы. Уже не видны кубики на петлицах. Мы и заснеженная степь кругом. Уже не представлял, где я. Оторвался от пространства и времени. Плыл в облаках вместе с Майей. Опустил меня на землю голос: «Если бы могла достать до твоих губ, то поцеловала бы». — «Могу пригнуться, могу для твоего удобства и на колени стать», — и я опустился на колени. «Встань, пожалуйста, прошу тебя. Это уже не то. Получается по приказу, а не по порыву…» — «Пока дождешься от тебя порыва — мы оба замерзнем. Ты уже замерзаешь. У тебя местами подбородок и щеки покрылись белесоватыми пятнами». — «Лучше замерзнуть в очаровательной сказке, чем возвращаться в эту кровавую бойню…» — «А если нам будет дарована жизнь после этой бойни?» Она тихо промолвила: «Боюсь что-либо сказать…» Я стал ладонями растирать ее щеки, подбородок, лоб. «Нам надо возвращаться», — и она убежала от меня. Пустился и я вдогонку. Бежали по сугробам до первых домиков поселка. Немного согрелись. По поселку шли до медсанвзвода быстрым шагом. «Спасибо за дивную новогоднюю прогулку, — подпрыгнула, поцеловала в щеку и отскочила, — очень здорово было. Век буду помнить». — «Дай Бог тебе век прожить. Кругом люди. В ответ целую умозрительно. Не обидел?» — «Обидел, — ответила она, улыбаясь, — обидел отсутствием состава действия, что не было бы преступлением». Смеется… «Все же удерживаю себя от ответного поцелуя. Ведь люди смотрят на нас». Мимо проходят военные разных рангов, улыбаются, здороваются, поздравляют с Новым годом, не скупясь на реплики, подчас и очень сальные, что позволительно военным людям, прошедшим и пережившим ад недавних военных действий.

В это время доктор Майя стояла с протянутой голой ладонью, пристально смотрела на падающие снежинки и тихо шептала. «Что шепчешь?» — «Я загадала: останемся ли мы с тобой в живых по завершении сражения?» — «И что получилось?» — «Вышло, что да, мы с тобой останемся в живых! И не грех закрепить это поцелуем, всенародно, в первый день нового года, чтоб предсказание сбылось!» И положив руки на плечи, дотянулась до моего лица и прилюдно поцеловала меня в губы. При этом тихо промолвила: «До встречи, родной мне человек, приходи, почаще приходи! Всегда буду рада тебе». Взмахнула рукой и скрылась за калиткой. Послышались возгласы одобрения проходивших мимо воинов: «Ай да баба! Повезло же мужику!»

И сказка промелькнула как миг, оставив глубокий след в сердце моем. А впереди — продолжение кровавой битвы и всей этой проклятой войны…

Перед закрытой калиткой, за которой только что исчез дорогой мне человек, я подумал о том, что счастье, в полном смысле этого слова, может дать одному человеку только другой человек. Ни кубики, шпалы или ромбы в петлицах, ни положение в обществе, ни богатство, ничто другое в жизни не дает того, что можно назвать одним словом — любовь. Взаимная любовь. Не могу пока себе представить, что значит для меня Майя. В этом аду — луч света и надежда на счастье, если сохранится жизнь — наша жизнь, как она загадала. Пожалуй, за все время пребывания на фронте впервые очень захотелось остаться в живых, любить и быть любимым. Какой это прекрасный дар — жизнь, Божий дар, и до чего он обесценился сейчас. Жизнь людей в руках самих людей!