Яблоки из чужого рая - Анна Берсенева

Может быть, его бешеное возбуждение объяснялось и проще: все у нее внутри было узко, тесно, словно она никогда не рожала, и эта сжимающая теснота у нее между ног просто с ума его сводила.

Сергей не понял, чем все это завершилось для нее, и завершилось ли вообще к тому моменту, когда он, тяжело дыша, упал рядом с нею на подушку.

– Дай еще одну сигарету, – сказала Амалия. Он достал сигареты из кармана лежащих на стуле брюк и, когда она взяла одну, щелкнул зажигалкой. – Ты хороший любовник, – затягиваясь дымом, сообщила она. – Общение с тобой, я думаю, скука смертная, как со всяким нетворческим человеком. Но любовник ты отличный, потому что не пропил потенцию, как обычно ее пропивает всякий творческий человек.

– А мне показалось, что ты… – пробормотал Сергей.

– Что я не кончила? – уточнила Амалия. – Ну, знаешь ли, это только в дамских журналах пишут, что кончать надо по три раза за раз. Мне было довольно приятно, – небрежно добавила она. – Особенно когда ты целовал меня в живот и между ногами. С проститутками этого все-таки, мне кажется, не проделывают, так что ты, можно сказать, проявил благородство. Сколько тебе лет?

– Тридцать семь, – хрипло выговорил Сергей.

Хороши у нее были комплименты! Впрочем, разве он был с нею ради комплиментов?

– Опасный возраст, – хохотнула Амалия. – Не для тебя, правда.

– Почему не для меня?

– А что, ты пишешь стихи? Или, может быть, музыку? – насмешливо поинтересовалась она. – Для таких благополучных господ, как ты, кризис среднего возраста совершенно безопасен. Ну, переменишь вид деятельности, будешь продавать не унитазы, а видеотехнику. Или ты ее уже продаешь?

– В общем, да, – кивнул Сергей. – Что-то вроде.

– Вот видишь. Значит, кризис у тебя уже позади. – Кажется, ей нравилось над ним надсмехаться. – Кстати, я пока не пойду спать – полежу здесь, – тем же небрежным тоном добавила она. – Если у тебя встанет еще раз, можешь повторить. Возможно, во второй раз я получу от тебя не одно только метафизическое удовольствие.

Черт знает что! Стоило ей только сказать эту глупость, как он почувствовал, что повторить хочет немедленно. И вовсе не для того, чтобы доставить ей удовольствие – метафизическое или просто физическое, неважно, – а потому что это единственное, чего он хочет теперь и, что самое ужасное, будет хотеть в необозримом будущем.

Глава 17

Когда Сергей проснулся, Амалии рядом не было.

Он вспомнил, что она ушла еще до того, как он заснул. Неизвестно, получила ли она в следующий и еще в следующий раз какое-то удовольствие, кроме метафизического; ему она об этом не сообщила.

Он думал, что не уснет вообще, до того был взбудоражен и смятен, но уснул сразу же, как только за ней закрылась дверь. Просто провалился во мрак, и все. Наверное, физическая усталость от этой невыносимой женщины все-таки оказалась сильнее, чем душевное от нее же смятение.

И вот он проснулся в тишине и одиночестве, в чужой кровати, среди чужих картин, и сердце его сжала такая тоска, такой стыд, что хоть в петлю головой.

Он взглянул на часы – было уже одиннадцать.

Одевшись, Сергей вышел на улицу, отыскал туалет, потом выкурил на крыльце сигарету, хотя никогда не курил натощак, потом умылся на кухне и, не найдя чем вытереться, вернулся в ту комнату, где Амалия вчера продавала ему картины.

И увидел девочку, сидящую за покрытым клеенкой столом. Наверное, она появилась здесь, пока он умывался.

– Доброе утро, – сказала она. – А никого нету.

Сегодня, без ватника и платка, она уже не вызывала жалости, хотя, правда, Сергею показалось, что одета она мрачновато – в черные брючки и черный же свитерок. Но все-таки она выглядела обычной девочкой лет шести, с двумя хвостиками, стянутыми резиночками, а не несчастным созданием, вышедшим прямо из романов Достоевского.

Нет, пожалуй, все же не обычной она выглядела. Та нежность, которая вчера в ее карих, с золотыми огоньками глазах смешивалась то с опаской, то с любопытством, сегодня стала еще отчетливее и яснее. Теперь это было что-то вроде нежного удивления, направленного на весь мир, и в том числе на незнакомого человека, который вышел из кухни с мокрым лицом.

Девочка была совершенно не похожа на Амалию. Вряд ли с возрастом ее внешность приобрела бы неотразимые классические черты, но обаяния в ней уже сейчас было гораздо больше, чем в ее матери. Да в Амалии и не было никакого обаяния. В ней было совсем другое, и при воспоминании об этом «другом» у Сергея по всему телу прошла дрожь.

– Доброе утро, – поздоровался он, отогнав от себя это неуместное в детском обществе воспоминание. – А где же все?

– Мама и бабушка поехали в Москву за продуктами, – ответила девочка. – У нас уже давно не было денег, и поэтому кончились все продукты, даже крупа. Козу мы кормим сеном, а поросенка уже нечем стало кормить. Вот бабушка и поехала все купить. А одна она не донесет, поэтому уговорила маму ей помочь.

– Так ты, получается, не завтракала? – спросил Сергей.

– Нет, я покушала кашу на козьем молоке. Вчера еще была манка, и бабушка наварила на два дня, – обстоятельно объяснила она. – Я вам тоже оставила, но только холодную. Вы будете кушать?

– Нет, спасибо, – отказался Сергей. – Я манную кашу не очень люблю.

– Я вообще-то тоже, – кивнула девочка. – Но что же делать, если больше ничего нету? А как вас зовут?

– Сергей Константинович, – ответил он, судорожно сглатывая комок, подкативший к горлу.

Что делать, если нет ничего, кроме холодной манной каши, он не знал. В его жизни таких ситуаций не было. Как только подобная ситуация пару лет назад наметилась, он тут же ее переломил. Довести ее до того, чтобы его ребенку нечего было поесть, он не мог.

– Ой, у вас такое длинное имя! Его же трудно каждый раз выговаривать, – вздохнула девочка.

– Ну, раз трудно, то можешь называть просто Сергей, и все, – сказал он. – А тебя как зовут?

– Маруся.

– Маруся Климова? – засмеялся он. – Прости любимого!

– Взрослые почти все так говорят, – засмеялась в ответ Маруся. – А почему?

– Да так, – смутился Сергей. – Есть такая песня, и она сразу приходит в голову. Если голова пустая, – уточнил он.

– А у вас голова пустая? – тут же заинтересовалась Маруся.

– Сейчас – абсолютно. – Удивительно, но, говоря об этом не себе, а золотоглазой девочке, Сергей не испытывал никакой горечи. – Я, наверное, слишком долго спал.

– А я рано встала, – сказала Маруся. – И уже нарисовала две картинки. Хотите, покажу?

– Конечно, – кивнул он, хотя известие о том, что Маруся рисует картинки, ничуть его не обрадовало.

Лучше бы она и в этом не была похожа на свою маму.