Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

ориентированы на устаревший мужской взгляд на половой отбор. Анализ, проведенный в 2018 году, показал, что изображения самцов и самок в учебниках по эволюции по-прежнему укрепляют стереотипные половые роли и «не отражают изменений, происходящих в научном сообществе».

Предвзятость таится и в самом языке. Недавнее исследование показало, что авторы по-прежнему используют «активные» слова (агрессивные, динамичные и т. д.) для описания самцов и «пассивные» (тихие, статичные и т. д.) для описания самок – у самцов есть «адаптация», а у самок «контрадаптация». Другими словами, самцы действуют, в то время как самки лишь реагируют на их действия. Стереотипные ярлыки – «заботливые» самки и «конкурентоспособные» самцы – по-прежнему мелькают в академической литературе, как если бы они были неопровержимыми фактами, не нуждающимися в дополнительных ссылках для оправдания их использования.

Намеренно или нет, но исследования по-прежнему направлены на самцов. «Типовые образцы», которые определяют вид и наполняют огромные библиотеки в музеях естественной истории мира, сильно смещены в сторону самцов. В мире, где живой вид становится все более редким, эти фаршированные, вяленые и маринованные архетипы формируют основу для исследований, а отсутствие проектов, посвященных самкам, проецирует дальнейший андроцентрический перекос в будущее эволюционной биологии, экологии и охраны природы. Работа Патриции Бреннан, документирующая разнообразие влагалищ и клиторов, является крайне необходимой инициативой, но остальные части самок нуждается в такой же каталогизации, как это сделано в отношении самцов.

В лабораторном изучении живых животных многие исследователи избегают использования самок. Считается, что наши «путаные гормоны» усложняют работу – с самцами проще. Этот коварный миф – абсолютная чушь.

Нет убедительных доказательств того, что цикл эструса вызывает бóльшие эндокринные изменения уровня эстрогена, чем это наблюдается с тестостероном самцов. Гормоны самок ничуть не хуже.

Используемые самки также не обязательно являются репрезентативными. Нейробиолог из Гарварда Кэтрин Дюлак рассказала мне, как маленькие белые мыши, которые составляют основу многих лабораторных исследований, были одомашнены шовинизмом. В дикой природе самки мышей так же агрессивны, как и самцы, – они нападают на незнакомых ухажеров и пожирают детенышей. Но их агрессивный характер искоренялся на протяжении многих лет, чтобы получилось образцовое животное, которое демострирует «какой должна быть самка». Эта фальшивая самка затем формирует модельную основу для многих лабораторных поведенческих и нейробиологических исследований. Исследования диких, а не лабораторных животных могут быть сложнее с точки зрения финансирования и полевых работ, но, как скажут вам Лорен О’Коннелл (и ее лягушки-древолазы, которых она изучает в аспекте родительства) или Дэвид Круз (и его однополые ящерицы), для изучения неискаженной системы необходимо приложить усилия.

Даже когда модельные организмы не воспитаны в соответствии с патриархальными идеалами, они все равно могут придерживаться этих норм. Модельные системы предназначены для получения общих результатов для конкретного аспекта биологии, но выбранные виды часто вызывают сомнения. Их использование часто обусловлено историей и удобством, а не актуальностью. Например, плодовые мушки по-прежнему доминируют в исследованиях полового отбора, и им посвящены почти четверть всех статей на эту тему. Между тем эта образцовая роль им досталась исключительно потому, что их цикл размножения совместим с академическим календарем. Таким образом, они помогают больше ученым, чем науке. Тот факт, что их половое поведение не характерно для других насекомых, не говоря уже о таксонах, не помешал представить их эксцентричные наклонности в качестве половых образцов для подражания для всех животных, включая людей.

Истина заключается в разнообразии и прозрачности

Марлен Зук, профессор эволюционной биологии в Университете Миннесоты, предостерегала от использования неподходящих модельных систем и выступала за разнообразие как с точки зрения диких и подневольных образцов, так и с точки зрения диапазона используемых видов. Она утверждает, что если бы мы исходили из этих принципов, мы бы никогда не выбрали плодовых мушек в качестве основы для исследований полового отбора и что их причуды способствовали предвзятости доказательств. Она предупредила, что «таксономический шовинизм» вполне реален и означает, что определенные группы животных, а именно насекомые и птицы, которые либо харизматичны, либо удобны, доминируют в исследованиях полового отбора, сглаживая естественное разнообразие. Что особенно парадоксально для эволюционной биологии с присущим ей интересом к изменчивости.

Нам также необходимо разнообразие в людях, занимающихся наукой. Правила эволюционной биологии были разработаны не просто мужчинами, но еще и белыми людьми из высшего класса западных постиндустриальных обществ. Если над исследовательскими проектами будут вместе работать представители разных полов, половых предпочтений, гендеров, цвета кожи, классов, культур, способностей и возрастов, это поможет избавиться от предубеждений всех видов, будь то сексистские, географические, гетеронормативные, расистские или любые другие. Нам нужно активнее привлекать эти голоса и поощрять их оставаться. Недавнее исследование показало, что ЛГБТК в STEM [62] по-прежнему статистически недостаточно представлены: они сталкиваются с неблагоприятной средой и уходят с угрожающей скоростью. И женщинам, несмотря на десятилетия феминизма, по-прежнему приходится бороться за равные возможности, когда дело доходит до продвижения по службе и финансирования исследований. Устаревшая пропаганда гендерного неравенства и врожденных способностей к науке продолжает преследовать женщин-ученых, несмотря на ее поразительную нелегитимность.

Викторианская эпоха была посвящена наведению порядка в мире природы путем создания правил, отражающих культурные нормы. Последнее поколение эволюционных биологов учится тому, как охватить хаос индивидуальной гибкости, пластичности развития и безграничных возможностей природного мира. Многие не только мыслят за пределами этих викторианских рамок, но и выясняют, как навсегда избавиться от маски теории.

В последние пять-десять лет наблюдается шквал критического самоанализа. Метаанализ и обзоры работ по эволюционной биологии показали ту коварную предвзятость, что скрывается в разработке и практике экспериментов, и дали рекомендации по ее устранению.

Анализ почти трехсот эволюционных и экологических исследований с 1970 по 2012 год показал, что более половины из них не раскрыли полную информацию о результатах экспериментов и статистических данных. Размеры выборки часто были слишком малы, чтобы предоставить результат, который можно было бы отделить от случайности, при этом результаты сообщались как значимые. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что сомнительная исследовательская практика достаточно распространена, чтобы вызывать беспокойство. Ханна Фрейзер, эколог из Мельбурнского университета, опросила более восьмисот экологов и биологов-эволюционистов, и многие из них признали по крайней мере один случай получения статистически значимых результатов путем использования гибкого правила остановки (когда данные собираются до достижения нужного результата) или изменения гипотезы, чтобы те соответствовали их результатам. Самыми злостными нарушителями были ученые среднего и старшего звена, которым уж точно следовало быть осмотрительнее.

Эти тревожные результаты указывают на необходимость критической оценки существующей работы и срочного тиражирования ключевых исследований – как Говати сделала с исследованием Бейтмана. Репликация может быть краеугольным камнем