Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

Роуленд бросил на меня колючий взгляд.

— Миссис Слэннинг пишет, что вы ходили к нему на ужин.

— Один раз. Мы подружились, потому что нас обоих довело поведение наших клиентов. Брат миссис Слэннинг — такой же досадный клиент, как и она сама. А она узнала о моем визите, потому что несколько вечеров шпионила за домом Коулсвина. Это дает вам представление об этой женщине.

— Она пишет, что ее брат сошелся с Коулсвином, потому что оба посещают одну и ту же радикальную церковь.

— Это вполне обычно для юристов и их клиентов.

Мой собеседник согласно кивнул и сложил руки домиком.

— Кто представляет ее интересы теперь? Мы знаем?

— Винсент Дирик из Грейс-Инн. Вчера он заходил ко мне, чтобы забрать документы.

Роуленд нахмурился:

— У него дурная репутация. В суде он раздует эту теорию заговора. Вероятно, и жалобу он подстроил.

— Говорит, что нет, что это была идея Изабель. И в этом я ему верю. Но он не сможет удержать ее от дальнейших заявлений в суде.

— Думаете, она может пожаловаться в Грейс-Инн на Коулсвина?

— На это она не имеет права. Он защищает не ее интересы.

Казначей задумался.

— Хорошо. Попытаюсь прекратить это. Напишу миссис Слэннинг, что нет никаких свидетельств обоснованности ее жалобы, и предупрежу о законе против диффамации. Это должно ее отпугнуть, — сказал он самодовольно, хотя я подозревал, что такое письмо только еще больше разозлит Изабель. — А вы, мастер Шардлейк, — продолжал он с сердитым раздражением в голосе, — больше не суйтесь в это дело. Я не хочу, чтобы вы оказались замешаны в религиозных спорах, когда в следующем месяце вам предстоит представлять на торжествах наш инн.

— Если хотите, я могу не участвовать в церемониях, — любезно предложил я.

Наградив меня неприязненной полуулыбкой, Роуленд покачал головой:

— О нет, брат Шардлейк, вы исполните свой долг. Я уже сообщил ваше имя. А теперь посмотрите вот это. — Он протянул мне другой ворох бумаг. — Подробности торжеств.

Я просмотрел их, вспомнив, как Пэджет и королева говорили о заказанных для нее драгоценностях и новых нарядах для фрейлин. И все же я вытаращил глаза, увидев масштаб запланированного. Адмирал поднимется по Темзе двадцатого августа с дюжиной галер. Корабли короля, встречавшиеся с этими галерами в сражении ровно год назад, должны выстроиться вдоль Темзы от Грейвсенда до Дептфорда, приветствуя его. Король примет гостя в Гринвиче, на следующий день адмирал по реке поднимется к Лондонскому Тауэру, а потом проедет верхом по улицам Лондона. Во время этой процессии лондонские олдермены и главы гильдий — и другие, включая старших юристов от всех судебных иннов, — выстроятся вдоль улиц, приветствуя его, все в своих лучших робах. Я закрыл глаза, вспоминая, как год назад стоял на палубе «Мэри Роуз», глядя на эти самые галеры, стрелявшие в наш флот.

— Ничего себе, а? — сказал Роуленд — даже его, похоже, это слегка потрясло.

— Да, мастер казначей.

Я стал читать дальше. Адмирал пробудет в Лондоне два дня и двадцать третьего верхом отправится в Хэмптон-Корт. По пути его встретит с приветствием принц Эдуард, лорды, дворянство и тысяча всадников. На следующий день он отобедает с королем и королевой, а потом в Хэмптон-Корте будут колоссальные празднества. И снова потребуется мое присутствие, как одного из сотен на заднем плане.

— Понимаю, это все, чтобы произвести на него впечатление. — Я положил бумаги на стол.

— Великие церемонии всегда были в духе нашего короля. От вас потребуется лишь стоять рядом в богатом облачении, как декорация, как фон. У вас есть золотая цепь для таких церемоний?

— Нет.

— Тогда добудьте одну поскорее, пока их все не распродали.

— Я буду готов.

— Хорошо, — сказал Роуленд. — А я напишу миссис Слэннинг. — Он сделал себе пометку, а потом взглянул на меня и устало сказал: — Постарайтесь держаться подальше от всяких злоключений, сержант Шардлейк.

Несмотря на предупреждение Роуленда, в тот день я вывел из конюшни Бытие, поехал в Грейс-Инн и спросил там, как найти контору Филипа Коулсвина. В его помещении, которое он делил с другим барристером, царил порядок, и я понял, что теперь буду смотреть на собственную контору как на царство хаоса. Меня отвели в кабинет к Коулсвину, который тоже был безукоризненным — все бумаги там были аккуратно разложены по полочкам. Сам же хозяин кабинета положил перо и встал, чтобы поздороваться.

— Брат Шардлейк, приятная неожиданность! Насколько я понимаю, миссис Слэннинг вас уволила. Сегодня утром я получил известие, что ее новый представитель — брат Винсент Дирик.

— Да. — Я приподнял брови. — Я знаком с Дириком.

— Я тоже — с его репутацией. — Мой коллега вздохнул. — В его письме говорится про ее планы поднять шум о том, что якобы мы с вами и ее брат сговорились с экспертом, потому что все мы еретики. Он также сообщает, что она написала на вас жалобу в Линкольнс-Инн.

— Сегодня утром я имел об этом беседу с казначеем и пришел заверить вас, что он считает жалобу глупостью, каковой она и является. Но также хочу предупредить вас насчет Дирика: он настырен и не очень разборчив в средствах.

— Я подумал, что, может быть, Дирик надеется поднять шум насчет этих обвинений в еретическом заговоре и запугать меня и, возможно, мастера Коттерстоука, чтобы прийти к соглашению. — Филип покачал головой. — Но мы оба знаем, что ничто на земле не приведет их к соглашению.

— Казначей Роуленд велел мне держаться подальше от этого дела, особенно потому, что я назначен на мелкую роль в церемонии встречи французского адмирала в следующем месяце.

— Тогда я вам тем более благодарен, что зашли. Я вчера говорил с Эдвардом Коттерстоуком об этих последних обвинениях. Он не сдвинулся ни на дюйм. Даже вышел из себя, когда я рассказал ему о последней выходке его сестры. И сказал странную вещь: на худой конец, у него есть нечто такое, что уничтожит Изабель.

— Что он имел в виду?

— Бог его знает. Он сказал это в злобе и отказался объяснять. Сказал лишь, что это не имеет отношения к данному делу, и быстро сменил тему.

— А Изабель как-то говорила, что ее брат совершил страшные вещи. Может быть, из-за этого они так и ненавидят друг друга?

— Не знаю, — сказал Коулсвин и покачал головой.

— Помните старика-слугу, который встревожился их поведением на инспекции? Он по-прежнему присматривает за домом?

— Да. Но, мастер Шардлейк, вам лучше последовать совету вашего казначея и оставить это дело.

— Я все равно не останусь в стороне, если в суде примут эти обвинения. Названо мое имя.

— Но вы же не радикальный реформатор — вам нечего бояться.

— А вам? — напрямик спросил я.

Филип не ответил, и я продолжил:

— Изабель Слэннинг раздует скандал, какой только сможет. А что, если она на суде попросит вас через Дирика поклясться, что месса преображает хлеб и вино в тело и кровь Христовы?

— Сомневаюсь, что суд такое позволит.

— А если?

Коулсвин закусил губу.

— Не уверен, что смогу это сделать.

— Вот этого я и боялся, — тихо сказал я. — Прошу вас подумать хорошенько, Филип. Это будет признанием в ереси. Подумайте, что станет не только с вами, но и с вашей женой и детьми. Со всеми, кто с вами связан. Даже со мной.

Лицо моего собеседника напряглось.

— Думаете, я уже не размышлял об этом, не мучился этим? Я постоянно молюсь, пытаясь понять для себя Божий промысел!

Я посмотрел на его честное встревоженное лицо и понял, что Филип Коулсвин, несмотря на все свои достоинства, может поставить под угрозу других, чтобы спасти — как он думает — свою душу. И тихо проговорил:

— Подумайте также, чем Божий промысел может обернуться для нас остальных.

Ни в тот день, ни в следующий от Стайса ничего не было. Вечером должен был состояться праздник по случаю дня рождения Джорджа. Погода переменилась, похолодало, и с запада набежали тучи. Фермерам пригодился бы дождь для урожая, но я знал, что Тамасин хочет пораньше провести вечеринку в саду.