Ломовой кайф - Влодавец Леонид Игоревич

— Ну, — нахмурился Ларев, — не так-то просто меня убить. К тому же сейчас по бухте катера шарят, и вполне возможно, что подводный аппарат уже найден.

— Если «джикеи» нашли вход в туннель, — заметила Софья, — то никто их в бухте не обнаружит. А вот сами они, если заберутся в подземелья, могут откуда угодно выскочить. Это ж бывшая хасиенда «Лопес-21».

— Сплюнь-ка ты, Софья Николаевна! — помрачнел Баринов. — Неужели ты думаешь, что они будут по бухте кататься и вход в туннель искать?

— А почему бы им просто-напросто не знать об этом туннеле? — проворчала Ларева. — Свет не без добрых людей, а уж за хорошие баксы в здешней «секуридаде» могли вашему Воронцоффу даже полный план подземелий продать.

— Они сами такого плана не имеют. А если имеют, то какие-нибудь старые, составленные при Лопесе. Как-никак семнадцать лет уже прошло, неизвестно, что стоит, а что уже завалилось или взорвано, — произнес профессор, но всем присутствующим показалось, будто он сам себя успокаивает.

— Достаточно, чтобы на этом плане был показан наш туннель, в бухте. Ну, и те, что с ним соединены. По ним можно перейти в другие и, при большом желании, оказаться на поверхности земли совершенно в другом районе, острова, — заявила Софья.

— Ваша мысль ясна, — кивнул Баринов. — Владимир Николаевич, пошлите группу в туннель!

ЛЮК

Юрка и Надька сидели на одном из топчанов и, фигурально выражаясь, дуба давали от холода. Конечно, в подвале восьмого флигеля была, в общем-то, плюсовая температура и даже довольно далекая от нуля — градусов пятнадцать, но после тропической жары наверху — там даже под вечер было за тридцать! — эта вполне переносимая для российских граждан прохлада воспринималась почти как лютый мороз. А у Таранов из одежды были только плавки, купальник да пляжные тапочки типа вьетнамок. К тому же поступавший через приточную вентиляцию свежий воздух имел высокую влажность. Охлаждаясь, он конденсировался на холодных бетонных стенах, потолке и полу. В результате к холоду добавлялась сырость, с потолка время от времени капали противные капли, по стенам стекали липкие ручейки, а на полу кое-где даже лужицы появились. В общем, Юрка с Надькой забрались на топчан с ногами, прижались спиной к спине и пытались согреться друг о друга. Говорить не хотелось, тем более что кутерьма в головах еще долго не унималась и на язык какая-то пурга лезла.

Лишь через час или полтора после того, как Ларев с братвой покинули подвал, содержимое мозгов молодых супругов кое-как устаканилось. Легче от этого, правда, не стало. Многое из того, что восстановилось в памяти, и Юрке, и Надьке вспоминать не хотелось. И стыдно было, и противно, и страшно.

Полина вертела ими как хотела — главное они осознали вполне четко. Поэтому злости к своей «благодетельнице» в их душах было немало. Но и сами на себя они тоже злились. Ведь знал же Юрка, какую змею в дом пустил! И еще довольно долго мог соображать, понимал, что творится, мог бы силу воли проявить, наверное… А он размяк, безропотно поплыл в сладкий плен, в объятия этой гадины. Надька тоже себя корила — за все, начиная с того, что поддалась внезапно возникшему влечению к Зыне. Хотя вообще-то могла придумать для себя кучу оправданий.

Да, Тарану было куда хуже. Он отчетливо ощущал, что главная вина лежит на нем и только на нем. Ведь все, что закрутилось между ним и Полиной, а потом еще и Надьку в этот водоворот втянуло, начиналось еще прошлой весной. Тогда, когда Полина даже не подозревала о своих суперспособностях и лишь Юркина неустойчивость стала тому причиной. Там, на подмосковной даче Магомада Хасаныча, когда Василиса их с Полиной в баню пригласила. Что ему стоило тогда просто и ясно сказать: «Идите вдвоем, а я после вас!»? Нет же, полез, потому что очень интересно было сразу на двух голых баб поглядеть. А потом, когда Василиса начала это самое «па-де-труа» устраивать, тоже не стал себя удерживать… Ух, уж эта премудрая прачка! Мало ее Тимур покойный вздрючил!

Впрочем, Васька просто дура развращенная. Все-таки то, что произошло в бане, было не первой изменой Надьке. Фроська ведь перед этим с ним в «графиню на подоконнике» играла, а до того — Аня Петерсон. С нее, «горячей эстонской девушки», все и началось. Точнее, с тех 250 грамм, которые Таран принял для снятия стресса. Вот уж водяра поганая! Был бы трезвый — ни хрена бы не случилось. Сумел бы себя под контроль взять — по крайней мере, сейчас Таран был в этом убежден. Но он хлебнул и покатился под гору, поплыл по течению…

И вот приплыл. То, что этот самый Володя, или Вова, который затолкал их с Надькой в подвал, знает Птицына, конечно, немного обнадеживало, но не сильно. Даже если они с Генрихом принадлежат к одной системе и над ними где-то наверху — в Москве или в Колумбии, может быть, — торчит какой-то общий пахан, это еще ровным счетом ничего не значит. Вот этот самый «большой и главный» может сказать: «Некогда мне разбираться, что они знают и как себя вели. Уройте их по-быстрому и без шума!» И Вова скажет: «Будет сделано, шеф!» — после чего спровадит их, как и обещал, на корм здешним акулам или крокодилам. «И никто не узнает, где могилка моя…» У этих тварей желудки хорошо переваривают. Может, Птицыну и сообщат, что, мол, ребятишки твои сгинули смертью храбрых, а может, и не станут ничего говорить: дескать, ,сам виноват, товарищ полковник, что твои «мамонтята» куда-то усвистали. Самому надо было их контролировать покрепче. И, поди-ка, Птицелов особо настаивать и выступать не будет, потому что супротив этой самой международной братвы МАМОНТ — не бог весть что. Наводить шороху в губернии, конечно, и одним батальоном можно, а вот в мировом масштабе — увы. Тем более что кое-какие дотации от своего суперпахана Генрих наверняка получает. А это значит, что ему надо этого дядечку слушаться и не вякать, пока он другого полковника на место командира МАМОНТа не нашел. Вообще, кстати, неизвестно, чем эта история для самого Птицына кончится. Вполне возможно, что и самого Генриха уберут.

Себя, Юрка, конечно, жалел, Надьку тоже, но пуще всего жалел Алешку и Надькиных родителей — дядю Мишу и тетю Тоню. Своего отца не жалел, потому как он все равно в тюрьме и о смерти сына узнает только после того, как на волю выйдет.

Ну а на волю он вряд ли выберется — слишком больной, чтобы шесть лет отсидеть до звонка. Матери нет, царствие ей небесное, — не расстроится. А вот Надькины родители, которые Юрке за эти два года роднее родных стали, конечно, все изведутся, даже если им соврут, будто ничего о Надьке и Юрке неизвестно. Наверное, это немного получше будет, чем откровенное сообщение, что, мол, их акулы сожрали в Карибском море. Все-таки дядя Миша с тетей Тоней смогут жить надеждой на чудо, на то, что придут как-то раз с работы домой, а там дочка с зятем сидят, живые и здоровые. Или вдруг телефон позвонит, и до их ушей родные голоса донесутся… Внука они, конечно, не бросят, вырастят, воспитают. Правда, когда Лешка вырастет и сам зарабатывать сможет, им уже за шестьдесят будет. Фиг его знает, смогут ли они его удержать от всяких глупостей? Таран, конечно, для сынка не шибко хороший пример для подражания, но все-таки не алкаш, не наркоман и не пидор. Почему-то Юрке казалось, будто это самые главные опасности, которые могут угрожать молодому человеку.

Конечно, Таран не хотел, чтобы его сын стал настоящим бандитом и даже таким, как сам Юрка, полувоенным-полубандитом. Впрочем, Тарану не хотелось видеть своего сына и богатым бизнесменом, отстегивающим за «крышу» бандитам, и работягой, который живет от получки до получки, и каким-нибудь несчастным учителем, издерганным начальством и учениками, и журналистом, который пишет то, что угодно его работодателю, хотя ни фига не верит в собственные слова. Вообще, задумываясь над тем, кем бы он хотел видеть в будущем своего сына, Таран не мог придумать ничего такого, что бы его полностью устраивало. Во всяком случае, все профессии и специальности, которые приходили Юрке на ум, были сопряжены либо с опасностями, либо с неприятностями. По крайней мере, в условиях нынешней России. А Тарану мечталось о какой-то другой судьбе для Лешки. И мысль о том, что ежели через несколько часов их, Юрку и Надьку, убьют, то они уже ничем не помогут своему маленькому Таранчику-Тараканчику, Тарана просто бесила. Бесила его и мысль о том, что он, вроде бы такой здоровый, сильный и хорошо обученный драться, сейчас ничем не может помочь ни себе, ни Надьке.