Сотканный мир - Клайв Баркер

– Да. Конечно, – он взял ее за руку. – Ты вернешься.

– Конечно.

– Я уведу тех, кто остался, на север. В соседнюю долину.

Мы будем ждать тебя там.

– Идите. Время не ждет.

– Не забудешь?

Она рассмеялась бы, если бы не помнила, что память – это все, что осталось. Поэтому она просто дотронулась до его лица, давая ему ощутить менструм.

Только когда они отъехали, она поняла, что неосознанно благословила его.

IV

Шэдвелл

Торговец бежал из Круговерти, как только появились первые признаки распада. Видя, как их отечество гибнет на их глазах, оставшиеся в живых обитатели Фуги не обратили никакого внимания на жалкую фигуру, выпачканную кровью и грязью.

Он остановился только раз – когда его стошнило прямо на сияющие когда-то ботинки. Он еще успел почистить их листьями, которые распадались у него в руках.

Волшебство! Его стошнило от волшебства. Фуга обманула его, ослепила лживыми посулами, заставила воровать и убивать. Ложь, все ложь, теперь он ясно это видел. Когда он уже готовился схватить добычу, она испарилась, оставив его тем, кем он был – несчастным Кукушонком в грязи и крови.

Он невиновен, его просто обманули. Он не хотел никому причинить вреда. В чем его можно обвинить, кроме наивности? Во всем виновны Чародеи, творцы чар и лжи. Они сами навлекли на себя гибель, сделав его невольным виновником этого.

Он выбрался из распадающейся Фуги и начал карабкаться вверх по склону. Свежий ветер немного отрезвил его. Он пах морем и чистотой, и в этом запахе был последний шанс сохранить рассудок.

Он содрал с себя пиджак, ненавистный плод чар. Его первой ошибкой было то, что он принял от Колдуньи этот подарок. Нужно было тогда же растоптать его ногами, как он сделал сейчас. Потом он швырнул дар Чародеев на скалы, где он и расплакался, как безногий самоубийца.

Туда бы и всех этих сволочей, подумал он. Но они выжили, изворотливые твари. Их ничем не выморишь, как клопов. Но... он еще жив, значит, битва не окончена.

Стоя на холме, он покаялся не знать ни дна, ни отдыха, пока не покончит с этими ублюдками.

Бич, называла его Иммаколата.

Ему понадобится союзник, а кто может стать лучшим союзником, чем безымянная грозная сила, от которой они прятались целый век?

Теперь им негде прятаться. Бич найдет их. Бич.Ему нравилось, как это звучит.

Но еще больше ему понравится шорох пепла, в который превратятся его враги.

V

Хрупкий мир

1

Кэл был рад сну и пробуждению среди ласковых, нежных рук. Над ним склонились врачи и сестры, и тут же сидел улыбающийся де Боно.

А вечером он проснулся и обнаружил в палате Сюзанну, шепчущую слова, которые он так долго мечтал услышать. Он заснул счастливый, но когда снова проснулся, ее уже не было. Он стал звать ее и де Боно, и сестра сказала, что они придут. Спите, и все будет хорошо. Он туманно помнил, что кому-то близкому тоже так говорили, но это не помогло. Больше он ничего не мог вспомнить и заснул.

Ему снились сны, где он играл главную роль, хоть и не всегда в своем обличье. Иногда он был птицей, иногда деревом, усыпанным волшебными плодами. Иногда был ветром или мчался, как ветер, над запрокинутыми лицами камней и цветов и над серебристыми озерами, где он знал по имени каждую рыбу.

А иногда ему снилось, что он умер и плывет в бесконечном океане черного молока под небом, с которого падали звезды, жалобно крича.

И он знал, что это только сон, и что скоро он проснется.

Когда это случилось, рядом сидел Нимрод.

– Не беспокойся, – сказал он. – Они тебя ни о чем не спросят.

– Как ты это сделал?

– Маленькое чудо, – без улыбки сказал Нимрод.

– Как дела?

– Плохо. Все в печали. Я стараюсь не горевать прилюдно, поэтому на меня косо смотрят.

– А что с Сюзанной?

– Ты знаешь, как я люблю ее. Но у нее проблемы с Семействами. Они или печалятся или спорят, кто виноват. Голова болит от всего этого. Иногда хочется найти Маргариту и позабыть, что был Чародеем.

– Ты не сможешь.

– Что толку сентиментальничать, Кэл? Фуга потеряна навсегда. Нам придется стать Кукушатами. Черт, нас даже не заметят. В Королевстве происходят сейчас и более странные вещи, – он указал на телевизор в углу. – Там всегда что-то новое. Может быть, я уеду в Америку, – он снял темные очки. Кэл и забыл, какие необычные у него глаза. – Голливуду такая внешность может пригодиться.

Кэл не мог не улыбнуться при всей невеселости ситуации. И может, Нимрод прав: у Чародеев нет другого пути.

– Мне пора. Сегодня вечером общее собрание. Опять будем спорить. Зайду попрощаться, когда поеду в Калифорнию. Пока!

2

Прошло два дня. Никто не приходил. Кэл быстро шел на поправку, и, какие бы чары Нимрод ни наложил на врачей, никто его ни о чем не спрашивал.

На третий день он начал тяготиться больницей. Телевизор показывал сплошную чушь. Когда он смотрел очередной дурацкий фильм, в палату вошла женщина в черном. Он не без труда узнал Аполлину.

Она не дала ему времени на вопросы.

– Некогда. Вот, возьми, – она протянула ему пакет.

Ее лицо смягчилось.

– Извини, я должна бежать. Ты выглядишь усталым, мой мальчик. Отдохни.

– Подожди.

– Некогда! – и она скрылась в двери.

Он развернул бумагу и обнаружил внутри книгу сказок, найденную Сюзанной на Рю-стрит, вместе с запиской:

"Кэл, сохрани это для меня. Береги ее, прошу тебя. Враги еще опасны. Когда придет время, я найду тебя. Сделай это ради нас.

Целую. Сюзанна".

Он перечитывал послание снова и снова, повторяя про себя это «Целую».

Книга не особенно впечатляла. Какие-то немецкие сказки с пожелтевшими страницами. И иллюстрации, когда-то цветные, потускнели и потемнели. У него на душе и так было достаточно темно. Но если она хочет, он сохранит эту книгу. Ей лучше знать.

3

После Аполлины никто не появлялся. Он не удивился: и ее поведение, и записка Сюзанны показывали, что дела обстоят серьезно. «Враги еще опасны», – писала она; значит так оно и есть.

Его выписали через неделю, и он вернулся в Ливерпуль. Там мало что изменилось. В разоренном саду, где погибла Лилия Пеллиция, по-прежнему не росла трава; поезда так же мчались мимо на юг и на север; собачки на полке так же преданно таращились на хозяина.

На столе в кухне пылилась записка Джеральдины – краткое сообщение о невозможности дальнейших отношений со столь неразумным субъектом.

Ждали его и еще несколько писем, в частности, из фирмы. Его извещали, что, если он не явится на работу до 15-го, то может считать себя уволенным. Было уже 25-е, и Кэл понял, что он безработный.