Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский

Марик наш, своей ручонкой, печатными буквами, написал мне привет, что он скучает по своему папочке. Я уподобился институтке и тысячу раз целовал эти милые мне строки, этот листок бумаги, на котором мой сын выводил свои буковки. Как обидно, что я не смог во-время поздравить сынку и тебя, моя родная, с днями вашего рождения: 3-го и 5-го апреля. Надеюсь, что ты не обиделась за это, — ты ведь понимаешь, что я ограничен в возможностях. Пусть это будет с большим опозданием, но прими, моя дорогая, мои поздравления и пожелания, идущие из самой глубины отцовского сердца. Нет совсем радости в теперешнем периоде нашей жизни, но мы живем, должны жить и будем жить для нашего счастья в недалеком будущем, когда разгромят и уничтожат фашистских варваров, когда наш великий советский народ — победитель вновь начнет свою мирную, счастливую жизнь на своей свободной земле, когда я, быть может, тогда вернусь домой, к вам, моим любимым, дорогим деткам! А пока нужно упорно бороться и работать для дела скорейшего изгнания с нашей родной земли немецких мерзавцев, так исковеркавших нашу жизнь и нарушивших наши светлые надежды. Я продолжаю работать на старом месте, экономистом по хозрасчету и себестоимости. Несколько раз в месяц мы, административно-технические работники выходим в лес и, вместе с работягами, даем стране кубики необходимой древесины. Обо мне не беспокойся, моя дорогая; я жив, относительно здоров, держусь на ногах, способен работать, — чего же еще нужно? Не надо, мой мордик, обижаться на меня за то, что я упоминал о посылках. Дело в том, что нам объявлено еще в начале марта о том, что в адрес заключенных разрешена повсеместно отправка посылок. В связи с этим нам было предложено написать письма своим родным. Я не мог не воспользоваться такой возможностью и также написал тебе об этом. Я знаю, что если б только ты могла, то помогла бы мне уже давно, без моих просьб. Если я не получаю этих посылок, то значит нет возможности у тебя их посылать мне, — я это понимаю, моя дорогая и вовсе ничего не требую. Может быть, это могут сделать наши родные из Сарапула или из других мест, где они находятся, попроси их об этом, только надо на посылках обязательно указывать «Лагерь НКВДзаключенному…», чтобы почта приняла. Здесь, например, двоим товарищам были отправлены посылки с разрешения НКВД, куда обратились их родные. Во всяком случае посылки поступают в последнее время в большом количестве и являются для получающих их огромной поддержкой. Но пусть это тебя не огорчает, моя родная, я не голоден, живу сравнительно хорошо и надеюсь еще долго продержаться. Главное, воля к жизни, а ее у меня много, больше чего-либо другого. Моя Ликин! Непонятно мне, как это получилось, что письмо мое пришло с вырезанной страничкой, я не писал, и не мог писать ничего такого, что подлежало бы вырезыванию, а, кроме того, насколько мне известно, в таких случаях не вырезывают эти места, а вычеркивают. Лидокин! Очень обрадован я тем, что ты, наконец, начала работать по своей специальности. Желаю тебе больших успехов в этой работе. Пиши мне подробно, как твое материальное положение, как живешь, сколько зарабатываешь, как и где питаешься? Денег мне не посылай совсем, они мне сейчас не нужны. На лицевом счете у меня есть 857 рублей, но я оттуда не получаю, да и покупать нечего. Наоборот, я сегодня подаю заявление с просьбой о разрешении перевода маме и Марику 100 рублей. Думаю, что разрешат. Последние сообщения об упорных боях на Керченском полуострове крайне волнуют меня, — ведь Марик и мама так близко находятся оттуда. Я полон уверенности, что и на этом участке фронта, как и под Харьковом, наши доблестные бойцы уничтожат гитлеровских гадов.

Лидик! Если только будет маленькая возможность, пусть мама с Мариком выезжают из Анапы, поближе сюда, и ты тоже приедешь к ним, будете вместе. Все мои мысли только о вас, и я призываю горячо нашу судьбу, если только она намерена оставить для нас хоть капельку счастья, уберечь вас, моих любимых, от всякой опасности и сохранить вашу жизнь, такую дорогую для меня. Береги себя, моя родная, пусть берегут себя мама с Мариком, мы должны обязательно жить.

Нет ли сведений о Николае Арутюнове, о Шуре? Поехал ли уже на фронт наш Нюма, есть ли от него сведения?

Как здоровье Самуила? Почему он ни разу не написал мне? Как живут и работают все наши родные? Напиши Волоке и Коле Губанову от меня горячий привет, что я горжусь ими, защитниками нашей священной земли и желаю им крепкого здоровья. Держись, моя Лидука!

Ты геройски пережила тяжелые московские дни, когда враг нагло лез на нашу любимую столицу, ты должна и сейчас и впредь крепко держаться, будь настоящей советской женщиной, способной перенести все трудности этого тяжелого военного времени. Желаю тебе здоровья.

Крепко, крепко обнимаю и целую тебя, мою родную, любимую женушку, твой Семука.

Горячий привет всем родным.

Месяц всего прошел. Весна наступила… И как будто не было предыдущего письма.

Все «трещины» заделаны. Письмами, весточками, моими «буковками» и рисуночками. «Я уподобился институтке» — и это мой отец, прошедший на следствии через всё, да и сейчас живущий не на курорте… «Дает стране кубики необходимой древесины»…

Вот только «письмо мое пришло с вырезанной страничкой» — бдит недреманное око, не упускает из вида внешне преданного товарищу Сталину зэка.

Переданы приветы всем, кому положено. Даже Коле Губанову…

И не знает отец, что мой дядя Коля Губанов — младший брат моей бабушки, а потому дядя, не дед, поскольку ему и 25 еще тогда не было — приедет позже, в 43-м году, в кратковременный отпуск с фронта и устроится на побывку в нашей комнате (спал на полу), и угостит меня, шестилетнего, куском белого хлеба, и намажет его маслом в палец толщиной — из своего пайка (незабываемо по сей день), и сядет на диван, и возьмет гитару, и споет «Если ранили друга, сумеет подруга врагам отомстить за него!» — как сейчас помню все это…

А через три дня он уедет на фронт, и спустя месяц — буквально через месяц — мы узнаем, что он убит. И неизвестно, где похоронен.

Нет дяди Коли Губанова. И кто его сейчас помнит, кроме меня?..

20/VI — 1942 Г.

Дорогая моя Лидука! Продолжаю сегодня мое письмо, чтобы отметить предстоящий день 31-го мая.