После бури - Фредрик Бакман

лицо тренера было невозмутимо, как поверхность озера в безветренный день.

– Твоя речь, похоже, многим понравилась, – сказала она с таким видом, будто отчаянно, изо всех сил старалась придумать, о чем бы поговорить, – как взрослый, который разговаривает с ребенком, хотя на самом деле отчаянно, изо всех сил не любит детей.

– Спасибо, – ответил Петер и тут же сообразил, что сморозил глупость, ведь она не говорила, что речь понравилась лично ей.

Петер никогда не мог понять, как с ней разговаривать, даже когда работал в клубе, но он научился уважать ее одержимость. Однажды Рамона сказала, что Цаккель, может, и не вписывается в «Бьорнстад», но при этом нет такого места, куда бы она вписывалась лучше: куда еще, черт возьми, поставишь такого тренера? «Только в команду в таком вот городе, где народ отчаянно пытается внушить себе, что в жизни есть более важные вещи, чем хоккей».

– Я слышала, ты уволился? – вдруг спросила Цаккель.

Петер не смог сдержаться и захохотал так, что по церкви прокатилось эхо.

– Уже… два года как, ага.

– О? – раздалось в ответ.

– Серьезно? Ты только сейчас об этом узнала? Технически я был твоим начальником, Элизабет, – улыбнувшись, сказал Петер.

А та, как ни в чем не бывало, ответила:

– Обычно я замечаю, что кто-то ушел, когда на его место назначают другого человека. На твою должность никого не назначили. Я думала, ты в отпуске.

Петер пристыженно смолк. У клуба больше не было спортивного директора, его обязанности теперь выполняли правление и Цаккель. Учитывая, что Цаккель по-любому было плевать, что думает Петер о ее работе, – его отсутствия она не заметила. Петер попытался сменить тему:

– Я слышал, ты продлила тренерский контракт, поздравляю!

– Какой только в этом смысл, непонятно. Уволить можно любого тренера, – ответила Цаккель, и если бы она умела шутить, Петер решил бы, что она пошутила.

– Интересная реакция на новый контракт, – улыбнулся он.

Молодые парни в черных куртках начали составлять стулья в последних рядах, но Цаккель продолжала сидеть.

– О чем, по-твоему, мечтает каждый хоккейный тренер? – спросила она, и, если бы она умела стебаться, Петер решил бы, что это стеб.

– Тренировать команду НХЛ, – ответил он.

– А какая команда в НХЛ лучшая?

– Та, которая выигрывает Кубок Стэнли, – ответил он уже осторожнее.

Цаккель с довольно-таки несвойственным ей терпением кивнула:

– За последние двадцать лет Кубок Стэнли выигрывали шестнадцать разных тренеров. Через пять лет после победы из этих шестнадцати человек только трое не потеряли работу. Двое уволились по собственному желанию, один вышел на пенсию, один заболел. Остальных уволили, пятерых из них выгнали в течение двух лет. То есть – из шестнадцати лучших тренеров в мире всего трое сохранили работу спустя пять лет после того, как выиграли самый главный хоккейный кубок. Знаешь, сколько времени я проработаю в «Бьорнстаде», если останусь на весь срок, оговоренный в последнем контракте?

– Пять лет? – наугад ответил Петер.

– Пять лет! За пять лет меня сто раз успеют уволить. Либо мы не выиграем серию в этом году, либо выиграем и перейдем в другой дивизион и не выиграем там – меня уволят в любом случае. Повод уволить тренера всегда найдется. Кому, как не тебе, это знать, ведь ты же уволил Суне, чтобы взять меня, потому что я женщина.

– Погоди… Все не так… – возразил было Петер, но Цаккель только пожала плечами.

– Ты допустил ошибку. Проблема в том, что, нанимая женщину из соображений политкорректности, ты не сможешь ее уволить, потому что тем самым поступишь крайне политически некорректно.

– Уволить тебя? Да клуб уже сто лет не добивался таких успехов! – простонал Петер, начиная понимать, почему Рамона никогда не могла говорить с Цаккель на трезвую голову.

Цаккель вдруг встала и, собравшись уходить, обронила как бы мимоходом:

– Завтра я еду смотреть одного игрока. Поедешь со мной?

До Петера дошло не сразу.

– Что? Завтра? Завтра же у тебя тренировка?

– И без меня справятся. Роль тренера сильно переоценивают. Каждая команда выигрывает примерно треть матчей, еще одну треть проигрывает. Серию выигрывает та команда, которая побеждает в последней трети. Знаешь, что это за команда?

– Нет.

– Это команда из лучших игроков. Поэтому я еду смотреть одного игрока. К тому же меня временно отстранили и мне все равно нельзя быть на тренировке.

– Прости, что? Отстранили?

– В правление поступила жалоба об оскорблении личного достоинства. Я нарушила какое-то там правило в этом их новом законе об этике. Игрока за такое нарушение отстраняют от тренировки, и я настояла, чтобы меня тоже отстранили. Ну что, поедешь со мной завтра или нет?

– Что за ерунда… погоди… Ты-то кого оскорбила?

Цаккель устало вздохнула:

– Мне позвонила одна родительница и пожаловалась на детского тренера. Он сказал, что в команде ее сына нет ни одного достойного игрока. Да и черт бы с ним, добавил он, если бы в родительской группе была хоть одна симпатичная мамаша, но все, мол, как на подбор уродины. На что я ответила, что он, конечно, не прав. Несколько достойных игроков в команде уж точно найдется!

– И она восприняла это не так, как ты рассчитывала? – грустно констатировал Петер.

– Да. Она очень рассердилась. И сказала еще, что тренер сказал, что она злится, потому что ее давно никто не трахал, такая она уродина, а я ответила, что дело, возможно, не только в ее внешности, но и в характере? И вот теперь я «под следствием», поскольку, ясное дело, нарушила «этические нормы». Будь я мужчиной, все, конечно, было бы иначе.

Петер уже мечтал о таблетке от головной боли.

– Подожди… ты хочешь сказать, что мужчина не попал бы «под следствие»?

– Я хочу сказать, что мужчину просто бы сразу уволили. Этому парню – детскому тренеру, – тут же дали пинка.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Это можно расценивать как положительный ответ?

– Ответ?

– Ты поедешь со мной завтра?

Она нетерпеливо посмотрела на часы, как человек, который куда-то спешит.

– Но почему я? У тебя же есть Бубу… – не понял Петер, и в ответ Цаккель сказала такое, на что мало кто нашелся бы что возразить, а уж Петер и подавно.

– Мне нужна твоя помощь.

* * *

«Если бы вы могли выбирать, что бы вы предпочли, быть значимой или любимой?» – не так давно спросил Миру психолог, и этот вопрос до сих пор терзал ее и приводил в бешенство. Сейчас она сидела в машине на парковке у кладбища, мысленно проговаривая ответ: «Если бы вы могли выбирать, что бы вы предпочли: чтобы я оплатила ваш счет или засунула его куда подальше?»

Лео