Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский

Лапкин. Небось — по базарам?

Силков. Так точно.

Лапкин. А кто будет работать?

Силков. Не знаю. В иные года шефы копали картошку. Может, и опять пришлют. Не знаю.

Лапкин. То-то и оно. (Поучительно.) Рабочий класс и крестьянство идут рядом — нельзя отставать, работать надо. Работать! (Идет в номер и вновь укладывается спать.) Работать…

Кислов (встает, тихо идет в прихожую). А где эта девушка?

Силков. Я сменил. До утра буду.

Кислов. Тоже будешь принимать телефонограмму?

Силков. Какую такую телефонограмму?

Кислов. Девушка приняла. И передала Чекмарю.

Силков. Да ну-у?! Ох, ты…

Кислов. Пугливый ты, папаша. Дедушка, бывало, скажет: доброму гостю — блин в горсть, а иному гостю — голую кость, да и то жалко.

Силков. Лучше, чем в библии. Ваш дедушка — архиерей был или кто?

Кислов. Хватай выше: святые лапти носил, за райской сохой ходил, ковырял землю грешную, а ел лебеду пресную.

Силков. Умственный был дедушка, если внук такой. А мой папашка так жил: детей плодил, податей не платил, своя соха отдыхала, а чужая пахала.

Кислов. Батрачил… Так что мы — родня отчасти, через одно поколение.

Силков. Похоже так: двоюродные подпорки троюродному плетню.

Кислов. Как звать-то?

Силков. Тарас Палыч. А вас как кличут?

Кислов. Петр Андреич… Скажи ты этой девчурке, Тарас Палыч, что Скирда прощается всегда так: «Бывай. Бывай, дорогая! Вот так»… Ну, ночуй хорошо. (Идет в номер, ложится спать.)

Силков (один). Влипли!.. Ох-хо-хо! И молодежь пошла! Мы-то, бывало, по молодости-то, что? Ну, курей парочку, на вечерки, — обнаковенное дело, — и девчата помогут. А теперь культуура! Телефонограммочку — чик-чик! — и будь здоров… Высшее образование — куда та-ам! А получается одна грусть…

На улице баян — мотив «Осенние листья».

…Даже гармонья, тогда была ма-аленькая, тальяночка, а теперь — бая-ян! Во! (Растягивает воображаемый баян и тихо поет.)

Осенние листья шумят и шумят в саду,Знакомой тропою я рядом с тобой иду…

Эх, укатила молодость. Жизнь иная — песни иные… Ведь это сейчас я такой степенный, а тогда бы-ыл… (Спохватившись, строго.) Но, Анютка! Ужо-тко я тебе, так насмехнусь! Я те покажу!

Занавес.

Часть площади центрального участка колхоза и небольшого парка — кусты сирени, несколько деревьев, садовая скамейка. Воскресенье. Утро. Тишина. Анюта сидит на скамейке.

Анюта. А какие облака! И небо — синее, синее… Ух ты, сколько неба! В городе его намно-ого меньше… Оно там закрыто кирпичами, там небо без горизонта… Небо, закрытое камнем… А тут…

Входит понуро Махоткин.

…Откуда ты, «прелестное дитё»?

Махоткин. Все шутишь? А у меня… (Дергает ворот рубашки так, что отскочила пуговица.)

Анюта. Ой, Ваня! Пуговка лопнула. Неси иголку, пришью.

Махоткин. Смеешься?.. (Приближается к ней.) Анюта… (Рывком берет за плечи.) Дай, хоть последний раз поцелую!

Анюта (вырываясь). Уйди! Очумел! Среди бела дня…

Махоткин. Нежная моя! (Силой обнимает и целует.)

Входит Иванов.

Анюта (вырвавшись, влепила пощечину). На, тебе «нежную»! (Убегает.)

Махоткин (не видя Иванова). Пришила пуговку. Все! Махоткин напивается и уезжает из колхоза. (Идет, опустив голову, натыкается на Иванова.) Леонид Петрович?

Иванов. Что с тобой, бедовая головушка?

Махоткин. Видали?

Иванов. Ничего не видел, никому не скажу. Присядь-ка. (Садится на скамейку.) Зачем же напиваться хочешь?

Махоткин. С горя.

Иванов. С горя пить — горя не убить, с радости пить — радость загубить. Да ты меня слышишь?

Махоткин. Что надо, слышу, что не надо, не слышу.

Иванов. Не любят девчата — кто ничего не делает. Вот ведь какая петрушка получается.

Махоткин. Не слышу. (Короткая пауза.) А я, по-вашему, ничего не делаю?

Иванов. Конечно. Ты покажи себя — все будут любить.

Махоткин. Скушно все это слушать!

Иванов. Молодой парень, а жить — не живешь, существуешь, по спирали вниз. До чего дошел: трактор бросил, тра-актор!

Махоткин. Не слышу… Терпеть не могу, когда воспитывают. Вас же скоро снимут, а вы — мора-аль!

Иванов. Спасибо за откровенность… Но… не за ту вожжу тянешь, Иван, — вот и едешь кругалем, на одном месте. Потому у тебя и идет все чертокопытом. А так — малый вроде бы…

Махоткин (иронически). За человека считаете… (Горячо.) Вы бы лучше подумали, как у вас под носом Красавку загубили. Жизни нас лишили! Огороды высохли, на нижней улице воды в колодцах не стало. Почему молчали, когда речку корежили?

Иванов. А может, не молчал. Эка, ты какой…

Махоткин. Такой… А меня вы не агитируйте — мне не до того. (Вскакивает.) Анюту отбить хотите? Не отдам!

Иванов (решительно встает). Насильно мил не будешь.

Махоткин. Вам — игрушки. А я — либо с нею, либо — навечно холостой. Беды натворю, а не отдам! (Уходит.)

Иванов. Не грозись — не испугаешь. (Один.) И чего он к ней лезет? Чудак. Не по Сеньке шапка. (Садится, задумался.) Кажется, доживаю последние дни в колхозе. Что-то и я все-таки сделал… А сколько бы еще мог?..

Входит Миша с баяном через плечо.

Миша (подсаживаясь). Трудно, Леонид Петрович?

Иванов. Злой я сейчас. Главное: за что под зад коленом?

Миша. Через Скирду хотел перепрыгнуть. А товарищ Скирда, он… не знаю, как и сказать…

Иванов. Я знаю: обещает одно, делает другое. Огромной воли человек. Если уж он дал обещание, то никакая сила в мире не заставит его выполнить это обещание. Не человек — крепость!

Миша. А я думаю, главное тут — доморощенный Свищ.

Иванов. Не доморощенный, а выращенный. Всю душу вымотал жалобами. Так-таки достиг, ужак чертов! Пятая комиссия — теперь областная…

Миша. Леонид Петрович, а что, если мы… сами что-то придумаем, такое… этакое?..

Входит Кузин с папкой под мышкой.

Иванов (Мише строго). Ты смотри у меня! Я тебе — «придумаю», не рад будешь.

Кузин. Человеку дыхнуть некогда, а тут еще вас воспитывай. И в работе колхоза: ты — на гору, а черт — за ногу.

Недалеко поют девушки — лирический мотив.

Миша. Меня ищут: моя Поля и Анюта… чья — неизвестно, недоступная.

Кузин. И озорная.

Миша (Иванову, подмигивая). А девушка — во!

Входят Поля и Анюта.

Иванов (иронически). Что-то вы ноете, как старцы? Поглядеть-то, артисты!

Анюта. С издевочкой? Как бы тем же не обернулось.

Кузин. Куда им! Вот в наше время, бывало… Поля. Без подковырок, Антон Кузьмич. В ваше время — мякины беремя и то на базар.

Кузин (махнул рукой). Лучше не связываться. Миша. А почему бы и не артисты? (Девушкам.) А ну, оправдаем доверие! Еще одна репетиция. (Иванову и Кузину тоном конферансье.) «Чудеса»! Слова Ивана Махоткина, музыка… моя!

Под баян Миши поют:

Поля.

А-чи-чи! А-чи-чи!Скопом едут толкачи.Не поверят, не доверят.

Анюта.

С карандашиком проверят:Как на ферме у ЛукиОтелились гусаки;Коровы пасутся,Яйцами несутся;Подоили индюка —Двадцать литров молока!

Миша.

А потом статью в газету:«Жизнь идет как в небесах —На ветле растут котлеты,А на просе — колбаса».

Все.

Просто, братцы, чудеса!Пропадай моя телега,Все четыре колеса!

Анюта.

Мы гостиницу построимНа двенадцать номеров.Толкачей когда не будет,Разместим туда коров.

Миша.