Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский

Иванов. Да. Не очень здорово. Даже совсем не очень… Глафира Васильевна, что-то я сегодня не вижу Анюту? Не заболела ли?

Кострова. Вроде бы нет… Она и сюда приходила.

Иванов. Приходила?

Кострова. Была. Не пойму, что с девкой творится: какая-то она не такая стала. А тут еще Ванятка Махоткин никак не отлипнет — не знаю, что и думать.

Иванов. Махоткин? Все еще волочится?.. Смешно. (Идет к двери.) Да! Вы и ночь будете здесь?

Кострова. А как же? Постояльцы новые — мало ли чего…

Иванов (соображая). Кто тут рядом?.. (Костровой.)Вот что: заскочу к Тарасу Палычу — пришлю, пусть подежурит, посторожит. А вы — спать. Спать.

Кострова. Спасибо, Леонид Петрович. Что же передать?

Иванов. Кому?

Кострова. Как это — «кому»? Анюте.

Иванов. Что ж… привет… и спокойной ночи. (Уходит.)

Кострова. Опять «привет». А девке двадцать один — институт скоро кончает… Да что же это делается? Человеку за тридцать, и все не женится. Надо же! Не дай бог, выскочит Анютка за Махоткина… С ума сойти. Греха-то! Тут еще эти — снимать приехали. (Грозит в дверь постояльцев). У-у-у!

Входит Кузин с базарной корзиной.

Кузин. Никак расстроилась?

Кострова. Ох, Кузьмич, все не ладно.

Кузин. А ты охолони, охолони.

Кострова. Чего это у тебя в корзинке-то?

Кузин (передавая корзину). Медку тут пара килограммчиков…

Кострова. Греха-то! Эдак ты и кладовую растранжиришь.

Кузин. Ну уж… Чем же мне тебя и порадовать?

Кострова. Давно мы с тобой, Кузьмич, не встречались… вот так-то.

Кузин. Живем как воры.

Кострова. И чем мы виноваты? Чем хуже других? А вот видишь…

Кузин. Выход искать надо. Решать надо, Глафира.

Кострова (раздражаясь). Чего решать-то? Чего решать? Он вот ушел и — привет Анюте. Что я, спятила? Дочь на выданье, а мать нового папу привела. Пока она не выйдет замуж — разговора никакого.

Кузин. Ну уж… и никакого?

Кострова. Иди, иди, чтоб глаза мои не видали.

Кузин. Опять не в срок. Ну, что с тобой делать, Глафира? (Уходит.)

Кострова (одна). Прогнала Кузьмича… (Чуть не плачет.)…А за что? Вот уж грех-то…

Входит Анюта.

…Ты чего?

Анюта. Побуду за вас. (Гладит голову.) Вы устали. А я тут и подумаю. Есть идея!

Кострова. Ох, Анюта, когда у тебя никаких идеев, ты золотая девушка, а как только…

Анюта (перебивая). Ничего страшного, пока только проблески мысли.

Кострова. Ох, уж эти мне проблески… Пойдем. Сейчас Тарас Палыч придет.

Анюта. Тарас Палыч?.. (Чуть подумав.) Вы идите спать, а я с ним посижу, ума наберусь.

Кострова. Ну, ты недолго. Поздно ведь. Ох-хо-хо! Малые дети — малые заботы, большие дети — большие заботы. (Уходит.)

Входит Силков.

Силков. Сторонних попрошу!

Анюта. Тарас Палыч, сам бог вас послал!

Силков. Не бог, а председатель. Топай, топай, ночь на дворе. Меня приставили сюда, я за все и отвечаю.

Анюта. Тарас Палыч, давайте вместе отвечать. И какая же я — «сторонняя», если я — дочь своей матери?

Силков. Ишь ты!.. За что это мне с тобой отвечать?

Анюта. За все на свете мы в ответе. Снимают ведь Леонида Петровича — спасать надо.

Силков. И снимут. Точно знаю. Проголосуем помаленьку. Было же? Было. Я, девка, за двенадцать председателей голосовал: двенадцать раз «за», а двенадцать — «против». Чем поможешь? Ничем.

Анюта. От вас же слышала: и комар корову свалит, если волк поможет.

Силков. А где ты его возьмешь, волка? Вот она какая, дела. Любая корова языком слижет тебя, комарика… А чего ты хотела-то?

Анюта. Подумать с вами, посоветоваться.

Силков. В старину-то как делали? Видит народ — хорошего человека спасать надо, и подсунут на допрос его друзей заместо врагов…

Анюта. Тарас Палыч, вы — мудрец!

Силков. Ну, пойдешь, бывало, к следователю, ну, скажешь ненароком: мол, так и так — такие-то такому-то — неприятели, а назовешь друзей. И пошла писать! Бьется, бьется следователь, да и уедет.

Анюта. А не вспомнить ли былое?

Силков. То есть как?.. Не-ет, меня уволь — не те года.

Анюта. А если я сама?

Силков. У тебя не получится. Дело — не женское. Такое делалось, говорю, ненароком, вроде бы случайно. И людей называть — с умом… чтобы не влипнуть.

Анюта. Тряхну-ка и я стариной!.. Устроим так: я посижу за вас, а вы на крыльце побудьте. Вы — в стороне.

Силков. Ишь ты!.. Надумала?.. Коли так, посижу там. За Леонида Петровича можно. (Уходит.)

Анюта (что-то быстро пишет на бумажке у телефона, тихо открывает дверь в общий номер, возвращается, берет трубку и громко). Да-да, записала!.. Товарищ Скирда!.. Да… Да… Да… Так… Так…

Чекмарь и Лапкин вскочили, Кислов проснулся. Чекмарь включает свет, прислушивается. Бояров у себя волнуется в постели.

…Товарищ Скирда! А может, сейчас разбудить? Или передать утром?

Чекмарь (выскакивает в прихожую). Дай трубку! Анюта. Он уже положил. (Кладет трубку.)

Чекмарь. Почему не разбудила?

Анюта. Не велел. Сказал: забота о людях. Чекмарь. Что он передал?

Анюта. Вот… (Передает листок.)

Чекмарь (читает). Телефонограмма. Рекомендую при опросах побеседовать со следующими товарищами: Кузин Антон Кузьмич — кладовщик и Силков Тарас Палыч — колхозник-трудовик, весной был прицепщиком на сеялке. Положите их показания в основу материала. Скирда. Приняла Анна Кострова. (Анюте.) А ну, зайди. (Входят в общий номер.) Ты — кто?

Анюта. Как — «кто»? Анна Кострова. За мать дежурю. Жду охрану. Это я и прогнала Махоткина.

Чекмарь. А-а… А я-то думал… Ну-ка, расскажи все по порядку.

Анюта. Ну, спросил он: что они там делают? Говорю: все спят, устали. Ну, он, слышно, стукнул кулаком по столу: черт знает, что такое! Если они устали, черт возьми, то что же подумать обо мне? Я им что — железный?!

Лапкин. Так и сказал?!

Кислов. Стиль его.

Чекмарь. Эх, ты! Не могла сказать: «работают». И тут же толкнула бы меня…

Анюта. Как же это я, девушка, «толкнула бы» вас, сонного? Окосеть можно!

Лапкин. Конечно, конечно.

Кислов. А ты ему — чего?

Анюта. Спрашиваю: разбудить? Он отвечает: не такой я человек, чтобы подчиненный руксостав среднего звена поднимать ночью в подштанниках. Запиши-ка лучше телефонограммочку… Я и записала.

Чекмарь. Так-с… Все ясно.

Кислов. А как он сказал напоследок? Как попрощался?

Анюта. Дайте вспомнить… Ага! Говорит, толковая девка. Отмечу, отмечу.

Чекмарь. Эх ты, Анна Кострова! Жизненного опыта у тебя — с гулькин нос. Плоховато соображаешь.

Анюта. И меня поймите: малость испугалась. Я же — не мужчина. Вам, мужчинам, хорошо — вы храбрые.

Лапкин. Еще бы да не испугаться!

Анюта. Как могла… (Выходит в прихожую.)

Чекмарь (ложась). Итак, Силков Тарас и Кузин Антон…

Кислов. Святители Тарасий и Антоний, молите бога о нас.

Чекмарь. Не до шуток. Вызывать их. Опора.

Кислов. Даже колхозников в лицо знает. (Встает, выключает свет, ложится.)

Входит Силков.

Силков. Управилась? (Садится на стул.)

Анюта. Порядочек. Завтра расскажу. (Уходит.)

Короткая пауза. Тихо. Бояров храпит.

Лапкин. Пить хочу. (Выходит в прихожую.) Колбасы налупились — на воду тянет. (Пьет воду, задумался с кружкой в руках, и с завистью.) Кто же это они за такие, что Скирда их так ценит, — Кузин и Силков?

Силков подпрыгнул на стуле.

…(Резко обернувшись.) А вы что тут делаете?

Силков. Сижу. Охрана.

Лапкин. А почему вы, лично, подпрыгнули на стуле?

Силков. Клоп, должно быть. Кто бы ни кусал, мое дело — подпрыгивать.

Лапкин. Колхозник?

Силков. Так точно.