Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору - Игорь Симбирцев

В 1932 году во время поездки в тот же Кузбасс главы правительства Молотова у его автомобиля отказали тормоза, и он перевернулся, в этом сразу обвинили местных троцкистов, будто бы подговоривших водителя опрокинуть машину с Молотовым в кювет и самому в последний момент выпрыгнуть из нее. В 1933 году в Сочи автомобиль со Сталиным и Ворошиловым внутри зацепил грузовик с нетрезвым водителем за рулем, на покушение это совсем не тянет, но ГПУ и тут искало доказательства диверсии оппортунистов. В 1935 году последовало дело о подготовке покушения на наркома обороны Ворошилова, в нем позднее обвинили троцкистов из числа командиров РККА высоких чинов, которых затем арестовали и присоединили в 1937 году к более обширному делу о заговоре в РККА, расстреляв в команде людей Тухачевского. Назначенный следствием в непосредственные террористы и исполнители полковник РККА Кузьмичев в протоколах его допросов заявлял, что в 1935 году по заданию троцкистского центра сначала собирался стрелять в Ворошилова на маневрах в Белой Церкви под Киевом, а позднее хотел застрелить его из ложи Киевского оперного театра, где проводили разбор маневров. Это достаточно темное дело с «армейскими заговорщиками», повлекшее аресты в 1936 году в верхушке Красной армии Шмидта, Примакова, Путны. Если дело все же полностью сфальсифицировано тогда НКВД для оправдания грядущих репрессий в армии, то не покидает ощущение, что продиктовавшие полковнику Кузьмичеву его признательные показания чекисты черпали вдохновение в сюжетах из нашей старой истории, хорошо ее изучив. Ведь в маленьком украинском городке Белая Церковь еще в 1821 году на маневрах императорской армии будущие декабристы планировали убить императора Николая I, а в том самом здании Киевской оперы веком позднее юноша с размытой революционной идеологией Дмитрий Богров вот так в упор застрелил премьер-министра страны Петра Столыпина. Исторические совпадения или кто-то нам через эти аналогии подмигивает из прошлого: «Не верьте этим протоколам»?

Осенью 1933 года на абхазском озере Рица обстрелян автомобиль Сталина, в чем подозревают инсценировку Лаврентия Берии для упрочения своего положения в глазах Москвы, но ГПУ уже тогда официально объявило этот инцидент покушением на Сталина. На озеро Рица Сталин с семьей тогда прибыл в сопровождении двух автомобилей охраны ГПУ, за ним в следующей машине следовали также тогдашний первый секретарь партии Закавказского края Берия и начальник грузинского ГПУ Гоглидзе. На озере в сторону катера произвел немотивированные выстрелы патруль пограничников, якобы просто не предупрежденный вовремя о появлении на озере катера с первым лицом государства. Тогда виновным в халатном выстреле в сторону сталинского катера, а пули в сам катер не попали, был назван сержант погранвойск Лавров, ему всего лишь объявили выговор, а допустившего халатность начальника Абхазского ГПУ Микеладзе перевели с понижением в должности на другое место в системе госбезопасности.

Но через несколько лет в спецслужбах вдруг «прозрели», что на озере Рица имело место закамуфлированное покушение на товарища Сталина, чекист Микеладзе был как террорист и вредитель расстрелян. Позднее в организации этого и попытке других покушений обвинили лидера зиновьевской оппозиции Бакаева, бывшего высокопоставленного чекиста и начальника Петроградской ЧК. На следствии Иван Бакаев, как тогда было принято, «чистосердечно» каялся и рассказывал, как искал убийцу для покушения на Сталина во время партконференции. И как сам затем «зачистил концы» и ликвидировал этого наемника, как нанятые им террористы из ГПУ стреляли по катеру Сталина на Рице, и как в случае удачного убийства главы государства и переворота вожди оппозиции Зиновьев и Каменев за это посулили Бакаеву вожделенный пост главы всесоюзного ГПУ. Такие факты послужили дополнительным стимулом для партийной верхушки приказать, а ГПУ начать более жесткое преследование всех ответвлений запрещенной в СССР партийной оппозиции.

При этом оставалась налицо неоднородность внутри самого ГПУ, где сохранялось еще со времен Гражданской большое количество чекистов крайне левых взглядов. И многие чекисты в 20-х годах не стеснялись называть себя троцкистами или зиновьевцами, не ведая, какими бедами эти слова обернутся против них десятком лет позднее. И они помогали оппозиционерам, иногда прикрывали их. Если такие бывшие чекисты с немалыми должностями, как Бакаев или Цинцадзе, открыто назвали себя троцкистами или зиновьевцами, то многие действующие сотрудники ГПУ тех же взглядов пытались втайне и за счет использования своего служебного положения чем-то помочь преследуемым во внутрипартийной войне единомышленникам. Самым известным здесь было дело сотрудника ГПУ Бориса Рабиновича, арестованного и расстрелянного в 1930 году за тайную связь с подпольными троцкистами и снабжение их служебной информацией. Хотя изначальной причиной ареста Рабиновича стал «вынос сора из избы», он рассказал знакомым об аресте и расстреле годом ранее знаменитого Якова Блюмкина.

Были и другие похожие случаи выявления тайных троцкистов среди сотрудников ГПУ. В 1931 году за подобную деятельность расстреляны начальник Томского ГПУ Грушецкий и сотрудник внутренней тюрьмы ГПУ на Лубянке Забабурин. Арестован в 1930 году сотрудник Украинского ГПУ Тепер, бывший анархист из штаба армии батьки Махно, помогавший троцкистам в организации подпольной типографии и прикрывавший ее, – Тепер отделался на суде десятью годами лагерей. Еще в 1927 году за передачу фракционерам служебной информации расстрелян чекист Владимиров, главный покровитель в ГПУ профессора-эзотерика Барченко, к моменту ареста из ГПУ уже уволенный за свой уклонизм. Позднее всех этих людей реабилитируют именно потому, что обвинения в «троцкизме-уклонизме» 1937–1939 годов все подобные дела уравняют в якобы всеобщей их фальсификации. Хотя в 1927–1930 годах, как правило, арестованы и репрессированы были настоящие и идейные троцкисты, члены подпольных троцкистских и зиновьевских групп, что, разумеется, не оправдывает их расстрелов по одному этому обстоятельству.

После дела «Промпартии» и первых «пробных» арестов близких к группе Тухачевского командиров Красной армии по «Делу военных» в 1931 году многие даже в ГПУ открыто засомневались в законности этих акций и истинности доказательств, и в Кремле тогда заметно встревожились по поводу такой нелояльности внутри самого ведомства госбезопасности. По итогам инициированного Сталиным разбирательства 6 августа 1931 года появилось циркулярное письмо из ЦК с приказом всем секретарям на местах разъяснить сотрудникам ГПУ, что перемены в руководстве Объединенного ОГПУ вызваны такими причинами: «Товарищи Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, товарищ Ольский снят с работы в Особом отделе, а товарищ Евдокимов снят с должности начальника Секретно-оперативного управления на том основании, что распространяли среди сотрудников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности и разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом, и тем расшатывали дисциплину среди работников ОГПУ».

Эта история 1931 года, когда Ягоде в ЦК выговаривали за разложение и внутреннюю слабость в его ведомстве, закончилась тем, что часть взроптавших против линии партии и собственного начальства чекистов (их тогда назвали по имени самого из них известного и высокопоставленного «группой Мессинга») действительно изгнали с Лубянки, как Мессинга и Трилиссера, часть затем вернули в систему НКВД, как Бельского (Левина) или Евдокимова, но всех их в итоге к 1941 году расстреляли. Это показывает, насколько еще в начале 30-х годов за несколько лет до начала больших репрессий были сильны оппозиционные настроения и споры внутри ГПУ. Ведь забунтовала против Ягоды и желаний верховной власти, пусть и на уровне разговоров в своем кругу, все та же дзержинская гвардия из первой ЧК, продолжавшая во многом боготворить Ленина и Троцкого.

Это был последний организованный бунт дзержинской гвардии в стенах ГПУ до наступления эпохи Большого террора, дзержинцы последний раз выступили столь организованно и решительно. Это последний арьергардный бой дзержинского поколения, готовых лить без сожаления свою и чужую кровь по приказу партии, но принципиально не понимающих, зачем штамповать липовые дела против таких же убежденных коммунистов, как и они сами. Тогда самые принципиальные и непримиримые из этих чекистских диссидентов Ольский и Евдокимов даже грозили начальству напрямую выйти в ЦК партии и заявить, что «Дело военных» раздувается руководством ГПУ умышленно и за счет подтасовки доказательств. За счет этого упорства Ольского, Евдокимова и Мессинга, а также за счет заступившегося все же за многих подчиненных наркома обороны Ворошилова дело 1931 года не было раздуто тогда до масштабов позднего «заговора Тухачевского», ограничившись репрессированием десятка красных командиров из числа бывших офицеров царской армии.