Собрание сочинений в одной книге - Джек Лондон

Первые эпизоды сценария мистер Годдард написал, когда гостил на моем ранчо в Лунной Долине. Но он работал быстрее меня и закончил свои пятнадцать эпизодов гораздо раньше. Пусть слово «эпизод» не вводит вас в заблуждение. Первый эпизод охватывает тысячу метров кинопленки, на каждый из остальных четырнадцати приходится по семьсот метров. При этом один эпизод включает приблизительно девяносто сцен, что дает в общей сложности около тысячи трехсот сцен.

Работать мы с мистером Годдардом начали параллельно. Я писал главу, заранее не задумываясь над тем, что должно случиться в следующей – сам этого не знал. Мистер Годдард тоже не знал. В результате оказалось, что в «Сердцах трех» иногда отсутствует логическая связь, хотя в целом повесть отличается последовательностью изложения.

Представьте себе мое удивление, когда я, находясь здесь, на Гавайских островах, и трудясь над десятым эпизодом, вдруг получил из Нью-Йорка от мистера Годдарда сценарий четырнадцатого эпизода, откуда узнал, что мой герой уже женился, – правда, не на той, на которой бы следовало. И мне остается всего один эпизод: герой должен избавиться от первой жены и связать себя брачными узами с женщиной, предназначенной ему изначально. Обо всем этом вы узнаете в последней главе пятнадцатого эпизода[3]. Недаром же мистер Годдард – мастер своего дела. Ибо он – король действия и бог быстроты. Ему никогда не приходится задумываться над развитием сюжета во время съемок. «Изобразите!» – говорит он, и артисты, видимо, «изображают», поскольку мистер Годдард тотчас же идет дальше.

«Изобразите горе, – велит мистер Годдард, – или огорчение, гнев, трогательное чувство, жажду крови либо намерение покончить с собой». Этим все и ограничивается – ограничивается поневоле, так как иначе ему бы вовеки не удалось закончить тысячу триста сцен.

Представьте себе теперь меня, несчастного! Я ведь не могу произнести магического слова «изобразите»! И мне волей-неволей приходится описывать (а это не так-то скоро делается) все настроения и чувства, которые мистер Годдард создает мимоходом, одним мановением своего волшебного жезла. Подумать только, что Диккенс тратил по тысяче слов на подробное описание и тонкий анализ чувств одного персонажа. А мистер Годдард произносит только слово «изобразите!» – и рабы экрана повинуются.

А действие! Я в свое время написал немало приключенческих романов, но даже во всех их, вместе взятых, вы не найдете столько действия, сколько его имеется в романе «Сердца трех».

Зато теперь мне понятно, почему кино пользуется такой популярностью. Почему «Бернс из Нью-Йорка» и «Человек из Техаса» были распроданы в миллионах экземпляров. Отныне я знаю, почему одна умело произнесенная речь подчас завоевывает оратору больше голосов, чем самые благодетельные и мудрые политические акты, самые возвышенные мысли.

Новеллизация сценария мистера Годдарда оказалась для меня весьма интересным и в высшей степени поучительным опытом. Благодаря ему мои прежние выводы в области социологии получили новое освещение, мне открылись причины и связь многих явлений. Приобретенный опыт помог лучше понять людей. Я осознал, что демагог, хорошо знающий народную душу, всегда поведет народ за собой только потому, что способен дать толпе яркие зрительные впечатления. Поэтому буду крайне удивлен, если мой роман не получит широкого распространения. («Изобразите удивление!» – как сказал бы мистер Годдард, или: «Изобразите быструю распродажу!»)

Если в основе истории с романом «Сердца трех» и лежит сотрудничество, то, признаюсь, я в восторге от такого сотрудничества. Но, увы! Боюсь, что такие, как мистер Годдард, встречаются не чаще чем один на миллион. Ни разу мы с ним не поспорили, ни разу не разошлись во мнениях. Правда, и я, очевидно, жемчужина среди авторов. Ведь я позволил ему «изображать» все, что ему было угодно, на протяжении пятнадцати эпизодов и тысячи трехсот сцен длиною в десять тысяч метров пленки. При этом я ни разу не пожаловался, хотя по его воле мне пришлось написать сто одиннадцать тысяч слов.

И все же теперь, когда моя работа окончена, я сожалею о том, что написал этот роман, – сожалею потому, что хотелось бы самому прочесть его и узнать, легко ли он читается. Очень мне это любопытно знать. Очень, очень любопытно!

Джек Лондон

Уайкики, Гавайи

23 марта 1916 г.

Вы хотите жить без горя?Ну, так слушайте меня:Только океан и мореВас, пиратов, опьянят.Ветра свист и глубь морская!Жизнь недорога. Эгей!Там, спина к спине, у гротаОтражаем мы врага!Где кинжал и пистолеты?Быть хорошему деньку!Бей из пушек по бульварку[4]И дорогу тесаку!Ветра свист и глубь морская!Жизнь недорога. Эгей!Там, спина к спине, у гротаОтражаем мы врага!Ну и славная пожива,Всем ветрам не раздарить!Пусть они о жизни молят,Капитана не щадить!Ветра свист и глубь морская!Жизнь недорога. Эгей!Там, спина к спине, у гротаОтражаем мы врага!Поделом тому, кто сдался!Сильным побеждать дано!Нам и груз, нам и красотки,Что останется – на дно!Ветра свист и глубь морская!Жизнь недорога. Эгей!Там, спина к спине, у гротаОтражаем мы врага!..

Джордж Стерлинг

Глава I

В это позднее весеннее утро события в жизни Фрэнсиса Моргана чередовались с невероятной быстротой. Вряд ли кому-то еще пришлось пережить такой резкий скачок во времени и так внезапно попасть в яркую, полную жизни драму, вернее, даже трагедию; вряд ли кому-то другому удалось так близко соприкоснуться с удивительной – то ли первобытной, то ли средневековой – мелодрамой, в которую подчас превращается жизнь народов латинской расы, населяющих Среднюю и Южную Америку, – народов, как известно, отличающихся пылкими чувствами и необузданными страстями. Да, можно сказать, что в это утро судьба не церемонилась с Фрэнсисом Морганом!

Однако пока еще он лениво валялся в постели, не зная даже, пробудился ли мир ото сна. Да и сам Фрэнсис еще окончательно не проснулся. Накануне он до поздней ночи играл в бридж и потому поздно встал. Поздно позавтракав фруктами, молодой человек направился в библиотеку – элегантно обставленную, но выдержанную в строгом стиле комнату. Отсюда его отец до конца своей жизни отдавал распоряжения, занимаясь многочисленными делами.

– Паркер, – обратился Фрэнсис к лакею, служившему еще его отцу, – не замечали ли вы – не начал ли Р. Г. М. полнеть перед смертью?

– О нет, сэр, – был ответ. В тоне его слышалась почтительность отлично вышколенного слуги; правда, лакей невольно окинул не слишком одобрительным взглядом дородную фигуру молодого хозяина. – Ваш отец, сэр, не утратил стройности до конца своих дней. Он и под старость был таков же, как в молодости: широкоплечий, с мощной грудью и широкой костью, но талия у него так и осталась тонкой, сэр. Нынешние молодые господа могли бы ему позавидовать. Очень уж он за собой следил – каждое утро ровно полчаса делал в постели гимнастические упражнения. Ничто не могло ему помешать. Он называл это своей религией.