Год короля Йавана - Кэтрин Куртц

— Ну, надо же, — пробормотал Райс-Майкл. — Вы посмотрите, кто здесь. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы я ехал с ними всю дорогу до собора?

Джаван постарался, чтобы лицо его не выдало никаких чувств, ибо обнаружил наконец, куда с таким напряженным вниманием смотрели оба графа. Они искали глазами Мердока, которого считали виновным в убийстве их брата. Тот стоял чуть дальше в процессии и нес королевское знамя, рядом с лошадью, на которой должен был ехать сам Джаван.

— Не думаю, что они вздумают ссориться с тобой, Райсем, — заметил он негромко. — Однако не хотел бы я оказаться сегодня на месте Мердока… особенно позже вечером, когда все как следует выпьют и позабудут о пристойных манерах. Но сейчас спускайся и передай им мои приветствия.

Райс-Майкл с Томейсом повиновались и Джаван медленно двинулся вниз по ступеням, обмениваясь любезностями с друзьями и врагами, но продолжая пристально следить за братом и обоими графами. Те поклоном приветствовали Райса-Майкла, однако в излишней почтительности их едва ли кто-то мог бы упрекнуть. Томейс, ощущая напряженность, зорко следил за горцами и за своим господином.

Лишь тогда Джаван заметил наконец герцога Грэхема. Тот восседал на мышасто-серой кобыле у подножия лестницы, в простой тунике без украшений, серого цвета, которая лишь еще больше привлекала внимание к герцогской короне у него на голове. Едва ли мальчик сам додумался нарядиться таким образом, однако за него подумали его дядья. Но даже без этого рассчитанного напоказ жеста самое его присутствие служило напоминанием придворным о том, что бывшие королевские регенты так и не удовлетворили требования горцев о справедливом суде. Если Грэхем вздумает потребовать правосудия, в котором было отказано ему прежде, в залог вассальной верности королю, Джавану придется уступить. В душе он почти надеялся, что именно так Грэхем и поступит.

Встретившись с юным герцогом взглядом, он любезно кивнул ему, а затем прошел туда, где его ожидала лошадь — тот же самый высокий белоснежный жеребец, на котором он ехал с похорон брата; тот же, который пять лет назад нес в седле брата на его собственную коронацию. Ран и Таммарон удерживали скакуна под уздцы, оба разряженные, словно принцы, в бархат и шелка, в коронах с самоцветами, но Таммарон, по крайней мере, почтительно поклонился Джавану, когда тот приблизился.

— Доброе утро, сир, — произнес Таммарон.

— Милорд Таммарон, милорд Ран, — ровным тоном поприветствовал их Джаван.

Карлан подставил ему сцепленные руки, и Джаван забрался в седло. Он взял в руки поводья и расправил складки туники, тогда как Карлан с Гискардом уложили на круп лошади белоснежную мантию, которая по бокам спадала почти до земли. Когда все было сделано к их вящему удовлетворению, они также вскочили в седло своих вороных жеребцов, которых до сих пор держали пажи, и подъехали к Джавану с обеих сторон. Позади выстроились молодые рыцари, которые помогли Джавану захватить и удержать престол, и процессия наконец выехала из двора по направлению к Ремутскому собору под звучный голос фанфар с замковых укреплений.

По мере того, как они продвигались вперед, жара делалась все более невыносимой, особенно когда они въехали непосредственно в сам город. Ремут не видел коронации Халдейнов уже больше века, поскольку и Синхил, и Алрой приняли венец в Валорете, где держали свой двор Фестилы. Улицы были полны людей, которым не терпелось взглянуть на нового короля. Они знали его еще мальчиком, видели всего пару месяцев, когда двор только что переехал в Ремут и прежде чем он уехал в семинарию, а затем имели возможность мельком его заметить во время похорон прежнего короля. По-прежнему люди сомневались, имеет ли право бывший монах вернуться из монастыря, чтобы взойти на престол вслед за братом.

Однако сейчас, глядя, как он восседает на молочно-белом жеребце в сверкающих золотистых шелках, никто не мог бы и представить себе, что хромоногий мальчик, оставшийся у людей в памяти, превратится в такого достойного короля. Нечего скрывать, несчастный король Алрой, его брат-близнец, отродясь не мог так прекрасно держаться в седле. Кроме того, на лице его никто не видел подобного выражения холодной решимости. Поговаривали, что новый король собирается проводить в Гвиннеде важные реформы, возможно, даже подрезать крылья кое-кому из бывших регентов, которые больше заботились о наполнении своих сундуков, чем о благе державы.

Впрочем, подобные слухи были совершенно естественны, когда на престол должен взойти новый король после совершенно бездействовавшего предшественника и долгого периода регентства, тем более учитывая, что новый король молод и еще мало сведущ в реалиях управления. Правда, были и тревожные слухи. Так, поговаривали, будто еще несколько месяцев после смерти отца он держал при себе Дерини, и порой не одобрял мер, направленных против этого племени, по новым законам. Однако все это было до того, как он отправился учиться в семинарию Custodes Fidei, которые, как всем известно, крайне враждебно относились к деринийской магии, ведь именно их верховный настоятель принимал Рамосские Уложения, которые, наконец, указали Дерини их место. О том, чем занимался Джаван у Custodes, мало кто знал наверняка. И все же, три года учебы у них не могли не сказаться на образе мыслей нового короля. Ни у кого не было сомнений, что за это время всякая симпатия к Дерини была полностью вытравлена из его души.

Именно так рассуждали многие из тех, кто любовались коронационной процессией Джавана в последний день июля месяца, года девятьсот двадцать первого. По мере того, как процессия приближалась к собору, толпа становилась все гуще, а приветственные крики делались все громче, и под их восторженные возгласы второй сын короля Синхила наконец остановил лошадь перед собором и спешился.

Там его уже ожидала новая процессия, которая должна была сопроводить его на коронацию. Здесь не было монашеского хора, как в валоретском соборе, — встречали Джавана одетые в черное монахи Оrdo Custodum Fidei, ибо он был одним из них, даже если отринул свое призвание ради мирской короны. Следом по двое шли восемь алтарных мальчиков, одетые во все белое, и у каждого в руке был факел на серебряной рукояти, что в такую жару явно не доставляло им удовольствия.

Далее следовала процессия епископа. Первым шествовал кадильщик, за ним дьякон с большим распятием, и, наконец, по двое, все епископы Гвиннеда — сперва шесть епископов без кафедры, а затем и титулованные: Дхасский и Грекотский, Найфордский и Кешиенский, Марберийский и Стэвенхемский. За ними шел архиепископ Ремутский, величественный и сверкающий в золоте и потоках самоцветов. Его сопровождал капеллан. После этого несли большое распятие примаса всего Гвиннеда, за которым шествовал и сам примас — Хьюберт Мак-Иннис, выглядевший в своих бело-золотых одеяниях торжественно и внушительно. Митра его богатством и роскошью не уступала королевской короне, в руке он нес епископский посох, а по бокам от него шествовали капеллан и еще один дьякон.