Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс

домой сегодня идти нельзя, но куда податься? К Харперу? К Хелен? Они непременно пристанут с расспросами, но отмазку я еще не придумал и поплелся тихими жилыми кварталами в сторону кольцевой, через виадук, по кромке пшеничного поля, затем у автобусной остановки свернул направо и стал подниматься по лесистой тропе.

До сторожки я добрался в четвертом часу ночи. Отсюда явно уезжали второпях: диван был разложен, но без постельного белья, и мне представилась такая картина: потерявшая голову Фран, стыдливо кутаясь в простыню, съежилась на пассажирском сиденье, а за рулем сидит Бернард в охотничьей куртке, наброшенной поверх пижамы. При свете голой лампочки обнаружилось, что свечи с подставками тоже пропали, оставив после себя лишь ряд обугленных, словно просверленных в полу дырок по периметру комнаты. За это тоже придется платить.

Я наивно полагал, что Полли, узнав о наших приключениях, сложит руки на груди, подобно Кормилице, и снисходительно похихикает, переполняемая гордостью и радостью оттого, что устроила счастье молодых влюбленных. Но в трубке старческий голос исказился от бешенства: я никогда не слышал, чтобы Полли так верещала. Да как мы посмели нагло злоупотребить ее гостеприимством?! Мы – прохиндеи, нет, хуже того – взломщики! Она была обо мне лучшего мнения – да и не только она; а я не мог понять причину таких завышенных ожиданий.

Часы показывали четыре тридцать утра. Я осторожно прилег на кровать лицом вниз, стараясь не задевать раны. Из постельных принадлежностей остался только вонючий плед; я натянул его до головы и, закрыв глаза, отдался усталости и самоутешению, достойному благородного Ромео: вот бедняга – познал и наслаждение, и горе в одной постели!

Грядущий день вселял ужас. Первым делом нужно было увидеться с Фран. Но что хуже: боль встречи или муки промедления? Ночью мышцы совсем одеревенели из-за травмы от падения через руль, и я заохал, складывая диван-кровать. Сутки не чистил зубы, не снимал мерзкий спортивный костюм маминого любовника, не объяснился с Фран и даже не придумал нужных слов. Набрав из кухонного крана ржавой воды, я прополоскал рот, потер зубы и десны пальцем, а потом вышел за порог.

Лето вернулось; через густой воздух впору было плыть, а деревня, пока я до нее тащился, превратилась в миниатюрный мегаполис: на подъездах к церкви, возле которой проходила деревенская ярмарка, все улицы были заставлены машинами, повсюду висели гирлянды, играла каллиопа, из батутного замка доносился визг. Сюда явился даже какой-то развеселый викарий и всем пожимал руки; пролети сейчас над деревней звено «спитфайров» – никто бы не удивился. Через английскую идиллию, пахнущую бензиновыми газонокосилками и свежескошенной травой, я, изворотливый преступник в бегах, весь потный, придавленный тяжелым серым велюром с чужого плеча, прибежал к дому Фран и нагнулся, чтобы заглянуть в просвет живой изгороди частного владения. Передо мной было распахнутое окно спальни – спальни, в которую я никогда не заходил и, скорее всего, уже не зайду. Наверное, там на кровати лежит Фран, думая обо мне.

Я осторожно поднял засов калитки, посмотрел по сторонам и, войдя в сад, оказался в Америке образца пятидесятых. От этого на меня накатило неодолимое желание бросить в окно камешком. Выбрав в розарии комок земли размером с жемчужину, я запустил им в окно, как местный хулиган. Потом еще и еще…

– Вам помочь?

– Здравствуйте, миссис Фишер!

Мама Фран, пышущая здоровьем, цветущая, в садовых перчатках и зеленом переднике, держала в одной руке ножовку, а в другой ветки.

– Здравствуйте, а вы кто?

– Я Чарли, друг Фран.

– А… Здравствуй, Чарли. – Она сдула со лба слипшиеся от пота волосы. – Можно, кстати, и в дверь постучать, знаешь ли. С тем же эффектом.

– Не хотел вас тревожить.

– Думаю, стук в дверь потревожил бы меня куда меньше. – Молчание. – Вчера она вернулась очень поздно.

– В самом деле?

– Да; а ты не догадываешься почему?

– Нет. Не знаю.

– Но сейчас ее нет дома, Чарли.

– Вот как.

– Она помогает на благотворительном базаре.

– Ну что ж…

– Прячется, скорее всего. Видишь ли, она у нас наказана.

– Да?

– Да.

– …

– Ну, приятно было познакомиться, Чарли.

– Да, мне тоже.

– В следующий раз стучись.

– Обязательно, – сказал я и припустил в обратную сторону – к церкви.

– Вход пятьдесят пенсов, – сказала женщина у калитки.

Я пошарил в кармане: там звякнули ключи, но ни одной мелкой монеты не оказалось.

– Извините, денег у меня нет.

Контролерша нахмурилась, и стоящий рядом мужчина, посчитав меня скользким типом, вмешался:

– Это же на благотворительные нужды!

– Я понимаю, но так получилось.

Мужчина медленно покачал головой, но никаких санкций против нарушителей порядка вроде бы не предусматривалось. Я проскользнул в калитку.

– Стой! Ты куда? – крикнула женщина.

Они за мной погонятся? Собьют с ног, повяжут?

– Да заплачу я, заплачу! Мне только нужно…

Я растворился в толпе – на ярмарке было многолюдно; задержался у палаток с лото, комнатными растениями, выпечкой, а потом увидел Фран, которая сидела за раскладным столом с подержанными книгами, изучая мягкий томик в оранжевой пингвиновской обложке. Фран подняла взгляд, заметила меня, улыбнулась и тут же прогнала улыбку.

– Здравствуй, Чарли.

– Привет.

Нас разделял стол с книгами.

– Что ты тут делаешь?

– Мне нужно было срочно тебя увидеть, прости меня.

– У тебя кошмарный вид.

– Я должен кое-что объяснить.

– Да уж, ты определенно должен кое-что объяснить.

– Знаю, прости меня.

– Черт бы тебя побрал, Чарли! Ты хоть представляешь, в какую передрягу я угодила по твоей милости?

– Представляю!

У меня в кармане шутка…

– Полли просто в ярости, даже Бернард в ярости. Мои родители бились в истерике.

– Правда?

Если в нужный момент пошутить…

– А как ты думаешь, почему я здесь торчу? Да потому, что хуже быть не могло.

Ну, я и выложил.

– Кругом раздрай – хоть ложись и помирай. Мы можем куда-нибудь отойти?

– Я обещала присмотреть за товаром.

– То бишь последить за базаром. Да мы всего на минутку.

Фран со вздохом подошла к ближайшей палатке и после некоторых пререкательств отпросилась.

– Ну, рассказывай.

– Что мне оставалось? Я не мог просто исчезнуть и тебя бросить – думал, ты будешь волноваться.

– Волноваться! Это не то слово, но у меня жуткие неприятности, Чарли. У тебя чудовищный вид.

– Я не спал. И не ел.

– Что на тебе надето?

– Пришлось позаимствовать. Все мои вещи были в крови.

– В крови? Что я слышу? Чарли, что стряслось?

– Давай куда-нибудь отойдем.

Мы уселись между колышками палатки, в тени шатра с легкими закусками.