Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Одновременно укреплялась и российско-германская дружба: была заключена и тайная военная конвенция, существо которой так и осталось секретом, а действие ее прекратилось существенно позднее — когда перестали возобновлять и прочие союзнические соглашения.

В июне 1873 в Вене Александром II и Францем-Иосифом была подписана официальная декларация о взаимном миролюбии; в октябре к ней присоединился Вильгельм I. Так оформился новый союз, названный «Союзом трех императоров».

Англия немедленно реагировала на создание «Союза»: британская эскадра нанесла дружественный визит в Гавр. Пресса всей Европы заговорила об образовании двух блоков государств.

Еще более серьезные перемены происходили в это время на фондовых биржах: «С момента, когда /…/ при Александре Николаевиче Россия в поисках новых рынков завоевывает Среднюю Азию, угрожая таким образом «жемчужине британской короны», богатейший из финансовых рынков Европы, лондонский, захлопывается перед ней наглухо. И в 1870 годах русская кредитная, а следовательно и внешняя, политика переориентируется на германские рынки. Что удивительным образом совпадает с /…/ играми Бисмарка, провозглашенного /…/ Достоевским «единственным политиком в Европе, проникающим гениальным взглядом своим в самую суть фактов»».[599]

Поднимала голову и Франция. В сентябре 1873 досрочно закончились выплаты контрибуции и германские оккупанты были вынуждены покинуть Францию.

Еще в начале 1874 года германское правительство распространило по Европе циркулярную ноту, в которой подчеркивалось, что если Франция мечтает о реванше, то Германия не позволит ей выбрать для этого угодный ей час.[600] Похоже, однако, что вскоре после этого германские планы и попали под угрозу срыва — в связи с неожиданным изменением позиции Александра II.

Успехи совместной российско-германской дипломатии разрядили прежнее враждебное отношение к России со стороны западных держав, и русский царь, отправившийся в апреле 1874 года в дипломатический вояж по европейским дворам (официально — на свадьбы, помолвки и юбилеи родственников), встречал повсюду теплое и заинтересованное отношение. В Англии, где он пробыл девять дней, он и королева Виктория клялись во взаимной дружбе и любви — на этот раз совсем не в том смысле, как во времена их юности.

Здесь же Александр II заявил, что отныне политика России заключается в сохранении мира в материковой Европе.[601] Результаты такого его настроения проявились ровно через год.

Кризис наступил весной 1875 года.

В феврале 1875 было объявлено об окончательном установлении во Франции республики — вместо временного правительства: наглядно демонстрировалась консолидация нации перед лицом внешнеполитических угроз.

В марте французское правительство утвердило введение четвертых батальонов во французских пехотных полках (увеличение пехоты на треть). Хотя законопроект долго обсуждался в парламенте и французской прессе, что не вызывало видимого беспокойства в Германии, но после его принятия влиятельные немецкие газеты — «Kölnische Zeitung», «National Zeitung», «Post» — подняли крик об угрозе французского реванша.

Мнения в германском руководстве разделились: начальник генерального штаба Мольтке был за немедленную превентивную войну, Бисмарк — против.[602]

Радовиц, приближенный Бисмарка, ездил в Петербург зондировать мнение России. Вернувшись в Германию, он высказал на обеде у английского посла 21 апреля 1875 года французскому послу Гонт-Бирону прежнюю германскую сентенцию: если затаенной мыслью Франции является реванш, — а она не может быть иной, — зачем Берлину откладывать нападение на нее и ждать, когда она соберется с силами и обзаведется союзами? Перепуганный французский посол немедленно донес об этом своему правительству. Последнее также заволновалось и конфиденциально довело об этом до сведения дипломатических канцелярий.

Неожиданно Франция нашла защитника в лице России. Император Александр II заявил французскому послу в Петербурге Ле Фло о безусловной дипломатической поддержке и тут же оказал ее: российское правительство снеслось с Берлином и Лондоном. Бисмарк дал отбой — неодобрения Лондона и Петербурга ему было достаточно, чтобы одержать верх над Мольтке и его сторонниками.

Этого Александру показалось мало: в сопровождении А.М. Горчакова он выехал в Берлин, и 11 мая, после свидания с Бисмарком, Горчаков заявил Гонт-Бирону: «Я вчера видел Бисмарка и могу вам подтвердить, что он мирно настроен и, следовательно, вы не должны опасаться с его стороны войны».[603] Но это было еще не все: Горчаков разослал из Берлина телеграмму российским посольствам за границей: «Отныне мир обеспечен».[604]

Вся Европа поняла происшедшее совершенно четко: Александр II и Горчаков публично приписали себе спасение Франции от войны, оскорбив тем самым Германию.[605]

Трудно оправдать такой дипломатический промах Александра II.

Чем он был продиктован? По-видимому, причин было несколько.

Во-первых, тайная военная конвенция с Германией: вероятно, она обязывала воевать и Россию, причем в этой ситуации непосредственно против прежних победителей в Восточной войне — это могло показаться возвращением пережитого кошмара: ведь и на Балтике, и на Черном море их превосходство снова было бы бесспорным — флот союзной Германии тогда никакой роли играть еще не мог.

Во-вторых, в Англии в это время уже ревниво поглядывали на рост влияния Германии, и окончательный разгром Франции явно противоречил традиционной британской политике поддержания равновесия в материковой Европе. Об этом в феврале 1877 года прямым текстом заявил премьер-министр Б. Дизраэли в беседе с русским послом графом Шуваловым.[606] Наверняка в таком же духе обрабатывали и Александра II во время его упомянутого визита в Англию весной 1874 года. Печально, однако, что в то время британская позиция оказала несомненное влияние на русских.

В-третьих, диктаторская роль, к которой стала примериваться Германия, начала вызывать беспокойство и у самих русских. Н.Н. Обручев свидетельствовал в 1885 году, что «опасность возродившейся Германии» осознавалась уже с 1873 года.[607]

В-четвертых, сверхъестественное миролюбие царя, возможно, имело еще один рациональный аспект: именно в это время начала обостряться политическая ситуация в Балканских провинциях Турции. Потенциальное вмешательство России в этот конфликт, развязанный, несомненно, при непосредственном соучастии российских дипломатов, требовал разумной разрядки взрывоопасных ситуаций на иных стратегических направлениях.

И, наконец, в-пятых, Александр II, с самого восшествия на престол ощущавший дефицит публичного признания — в особенности на внешнеполитическом поприще, оказался, по-видимому, слаб перед соблазном заработать популярность хотя бы за счет унижения непререкаемого авторитета Бисмарка.

И последний ему этого не простил!

Возможно, война в данный момент действительно не входила в намерения Бисмарка, но одно дело — отказываться от нее по своей воле, хотя и вступая в спор с собственными генералами, и совсем другое — под чьим-то публичным внешним давлением, граничащим с угрозой, причем давлением со стороны собственного союзника, имеющего определенные договорные обязательства и совсем недавно получившего серьезную дипломатическую поддержку Германии при пересмотре Парижского трактата!

Были ли причины у Бисмарка для обиды?

Разумеется — да.

Тем не менее, в первой половине 1876 года были закулисно утрясены отношения России с Австро-Венгрией и Германией, хотя, очевидно, далеко не полностью: Австро-Венгрия получала в перспективе Боснию и Герцеговину, боровшиеся в это время за свою независимость, а вот Германии неприкосновенность Эльзаса и Лотарингии обещаны не были. Это, по-видимому, и стимулировало Бисмарка хранить еще один камень за пазухой. Россия, так или иначе, получила от своих союзниц карт-бланш на поход на Балканы.

Уступка Австро-Венгрии борющейся Боснии и Герцеговины, хотя и являлась подлостью сама по себе (равно как и ее принятие), но одновременно была необычайно коварным шагом. Об этом четко говорится в меморандуме Н.Н. Обручева 1885 года: «Уже в 1876 г., предположенная на известных условиях уступка Австрии Боснии и Герцеговины была допущена нами потому, что должна была вести к ее ослаблению, а не к усилению. Славянский элемент в Австрии угнетен, немцы и венгры дружно взяли над ними верх. Присоединение еще частицы славян к Австро-Венгерскому организму должно было разрушить эту стройность и как показывает опыт действительно разрушило»[608] — бойтесь данайцев, дары приносящих, а также и русских!